Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2004
В НОВОЙ ДЕРЕВНЕ ПТИЦЫ ВСЕ ТЕ ЖЕ На Черной речке птицы щебетали, Как будто щеки воздуха щипали, И клювом дергали, И лапками терзали, И, сердце напружив, Забыв о друге, о душе, о дали, До смерти небо тьмы защекотали. Хвостами резали и опереньем, И взвизгами, и судорожным пеньем. Да, птицы певчие хищны, Их хищность в том, Чтоб воздух догонять, Терзать его потом. Перетирать, крошить, Язвить, ласкать, журить, Чтоб наконец В нем истинные звезды пробурить. И в том они подобны Богу, Он к сердцу моему свечу подносит И самого себя он только спросит: Что если в нем дыру прожжет - Что там увидит?зеркало, дорогу? И почему Ему мы застим взор. И исступленья сладостным огнем И вдохновенья режущим лучом Он нас заставит душу разорвать И чрез нее в свою глазницу глянет. О птицы певчие, терзайте воздух нежный. Я - ваше небо, я - позор безбрежный. СТИХИ О ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТЬЕ И БЕСКОНЕЧНОМ СЧАСТЬЕ БЫТЬ МЕЧЕННОЙ БОЖЬЕЙ РУКОЙ …to breathe in all-fire glances. G. M. Hopkins. "The wreck of the Deutschland" I Ночью случился пожар. В комнате весело огонь трещал. Очнулась - в три роста огонь. Будто мышь на лопате Бросили в печь. Беги, спасайся. Юркнула душа за дверь, Да и тело к себе подтащила. II Черною сажей помазали лоб, Благословили на время военное, Весело плакал Бог В чреве дождя весеннего. Иов не сам говорил, Горе его говорило. Горе Богу под стать, С горем у них союз. Может с Ним говорить. Все любимое отнял, Да и нужное все забрал. Горько смеялся Бог И шутя крест на лбу Пальцем в саже Чертил, стирал. Рисовал. Входит Бог В горелую комнату. Запах гари ему Ладана слаще и мирра. III. Чем была и чем стала 1 Была римской поэтессой, китайской Лисой, эстонским каким-то поэтом, безумной монахиней, пустотою, выдохом ночи, чьей-то возлюбленной, чьим-то другом. А теперь я сделалась головней, говорящей и танцующей на хвосте, как змея. 2 Безучастной, бестрепетной, Милости прося, пугая лепетом, Нишею, вырубленной в воздухе, Что-то в ней спрячут? Разбойники - что-то спрячут, Сокровище принесут, В пустыне ночной припрячут. Века, уж века не плачу. Сироткой седой, дряхлым львенком - Крошкой, Йовёнком-крошкой В Иове большом как в матрешке, О сколько же нас в нем! От века мы говорили в нем, Терзали болью своей как огнем, Мы бока ему прогрызем. Предвечный Иов горит во тьме костром. И черными языками пламени Мы полыхаем в нем. IV Итак - за мною шла беда, на пятки наступала, и птица, пролетая вкось, меня почти не замечала, а видела меня как тень поводыря медведя, который, как Эдип, бредёт, в плечо вцепясь мне, бредит. И видит птица, как слепец в косматую густеет тучу - вдруг закачается, падет в падучей неминучей. V Всего я лишилась: любимых книг, фотографий поры счастливой, даже родинку со лба обронила, стала сама черной меткой, отметиной, в белом мраке заметной на округлом лбу тоски по утешном слове, чудесней выщебетанного птицей, потешном, утешном для Бога, щекотном. VI. МОРЗЯНКА Ты говоришь - за все благодари, все к лучшему - но лицемер последний за гибель существа любимого и муки - благодарить не сможет. Вослед Иову, подобно Иакову, Да и всякому, Кто с ангелом В ночи боролся, Известно, Что измученное сердце, Притянутое к бездне, Трепещет и передает морзянкой Всю нашу боль не нашими словами, И только херувимы их поймут. И стон отчаянья, невыносимой боли Преображается в неизреченной глубине В молчание любви земной юдоли К молчанию живому в нас и вне. VII Меж дождинок - что князь Цицианов Проберусь - не заденут меня, И смерть как француз, деловитый и пьяный, Не всем подмигнет, казня. Будто знает он, что-то хорошее знает И радуется не зря. Пусть Земля, будто яблоко падшее, Темное, липкое насквозь, Валится в бездну - и натыкается На хрустально-смертельную ось. VIII Огонь идет - и свитки все свиваются, Свисают струпья и дрожит зола. Хоть твоя суть и ледяна и зла, Сжигай мой дом, мне это втайне нравится. Пускай сгорели книги, фото, карты, Как жаль, что не сгорела я сама - О черное барокко в сердце марта! О пламя, бьющее из моего окна! СКЕЛЕТ НА ВЕСЕННЕЙ ОПУШКЕ Я взглянула краем глаза - Глазом всем смотреть нельзя, - Что это было - заяц? Коза? Белый винт ребер, остатки морды, Розовые глаза. Он лежал на траве. Но казалось - Костяная пружина, Устремленная в небо, Штопор, Взламывающий ум, Открывающий длинную бутылку, Где спит великий ремесленник, Смастеривший машинерию тела Заочно. Ее хитрость сложна, Ее белизна Ужасает, Когда весна Раздувает на ветках почки. * * * Весна свои покрасит когти Тоскливо-смутным перламутром, Чтобы царапнуть ими небо, На волю выпуская утро. И сгустком крови тяжким Солнце Качнется вверх. В обнимку с тенью Сосна закружится тихонько До нового тьмы сотворенья. * * * Ключ серебристый, ключ точеный, Упавший в яму выгребную, - Вот так и разум золоченый… Но я его не критикую. Действительно, он - чистый, ясный, Вращается как шар прекрасный Во тьме и скован крепкой костью, Двойник несчастный Демиурга. Зачем сюда пришел он в гости, Спадая по цепи атласной. ЗОДИАК ЖИВЫХ И МЕРТВЫХ Звезды какие мертвым светят, Солнца какие горят для них - Узнать не пытайся, потерпи, не пробуй, Очерк созвездий иных. Здешние - я хорошо их знаю - Этот горящий терновник ночной - Кулаки их круглы, их суставы сияют, По ночам будто в цирке следят за землей Бестелесные девы, Телец мой родной, Привиденья Стрельцов глазами, стрелами стреляют. Но иные круги, но иные вращенья - Там иной, неземной, из сотен фигур, Раздавая жребии и превращенья, Зодиакальный вращается шнур. И в одежде из звезд там сидит Он, Один, И всю вечность жонглирует апельсинами - Разноцветными солнцами - зелеными, синими. Пожалей же нас трюмных - о Капитан, Господин! - Кто на низком своем потолке едва разбирает Смысл знаков далеких плошек чадящих. Черный парус вселенной весь в дырах горящих. Наш корабль заблудился, мористее все забирает, В бездну черную держит он путь И бушпритом своим пропорол Зодиак. Отменяя все судьбы, тот сыплется в грудь Бессмысленным желтым дождем. ТЕЛЕГРАФ УЛИТОК Тыкнут черное на белом И возьмут как ноту "ля", И без ветра покачнутся Маковой волной поля. И, перелетев чрез море, Отзовется нотой "си". Вот он, телеграф улиток: Здесь кольнут - там завопят. Смутный слизень, недобиток… Двое нераздельно слитых - Ангел и слизняк - дрожат. ПЕСНЬ ПОЛУКРОВКИ Варварской крови грубые токи В теле моем - как не быть мне жестокой К замкнутой жизни своей? Силу казачью от воли йудейской Не отгородишь в себе занавеской, Вот и сплелись в кадуцей. Вот и замкнулись как провода, Вот и сомкнулись как невода - Парою змей. Только вот жезл - наш бескровный водитель, Кровь его - свет, он - третий родитель, Он нас ведет в Эмпирей.