Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2004
* * * Голос радиоточки срывает с коек. Взор свежеет, блуждая в рассветном дыме кривоватых стволов, половины коих и до смерти навряд ли узнаю имя. Лицезрение этих чухонских топей, с нежной глиной которых не разминуться, возбуждает меня как сильнейший допинг при подъезде к городу революций. Ибо всё, что спасает сейчас проныру: бормотание в рифму, цитаты, враки - так и так достанется Граду и Миру. Мир забудет, а сумрачный Град - навряд ли. Заболев сызмала недержаньем речи, получай ответ, обратившись в камень: всё же было что-либо человечье в неприятном, недобром твоем оскале? * * * Погода впрямь сошла с ума: то под ногами бурый клей, то снова в Питере зима, свирепая, как водолей, что вдруг влюбился - вопреки интуитивным свойствам - сник, сознав, что угодил в силки. И хочет вырваться из них. Эк размечтался. Видит Бог, я ко всему давно привык, но город прямь-таки жесток, как женщина - не как мужик. Злораден и капризен столь беспримесно - что не вздохнуть. И мощным каменным перстом навряд ли сможет обмануть. Коль над болотом благодать иссякла - город-содомит покамест тщится наблюдать, подчеркивая бледный вид, как матовое серебро небес - становится стальным. Заложник северных широт, на что тебе твой тусклый нимб? Ты разучился изумлять и изумляться. На хрена оно тебе? Довольно знать, что в утешение дана отрада порченой души - охота к перемене мест. Здесь раз в году, разворошив макулатурный эверест, ты сможешь отыскать с трудом собой написанную ложь... Как ни смешно, но это - дом. Иной навряд ли обретешь. * * * Звенящий весенний воздух поможет просечь подранку в гримасах судьбы стервозной трагическую изнанку; и вспомнит балбес печальный, привычную жуть твердящий, что музыка изначальна, а прочее - преходяще. Пусть хлеб отечества горек, а сэндвич чужбины лаком - покинь свой небесный город, чтоб, странствуя по клоакам, не клясть страну за зловредность, но сделать чуток красивей, пока иссякает время в непрочной твоей клепсидре. Пока ты в силе, пока ты не слился с влекущей бездной, и плечи женщин покаты, а их улыбки любезны, не след забывать о самом, точней - единственно сущем: что жажда слиянья с самкой никак не в укор живущим. Любовь отрицает хаос, самою ей порожденный, - естественно, как дыханье грядущего Армагеддона. Все прочее - масс-культура, инстинкт продолженья рода, тусовка, губа-не-дура, но, главное, несвобода. Свобода бывает после: когда, отлюбив и точка, берешь свой дорожный посох - а та, что ночами точит, захнычет как мандрагора, семью посулит и славу... Но певчим лужёным горлом не след смаковать отраву.