Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2004
DEUS EX MACHINA Жесть театральная гремит, судьба на ниточке висит, ждем "бога из машины". Но не торопится Зевес покинуть плоскости небес и нам явить из всех чудес хоть четверть половины. Ты думаешь, что будет дождь, тебя поймут, и ты поймешь, все люди станут братья. Да, это будет дождь - и суд, тебя, конечно же, поймут и окончательно возьмут в железные объятья. До той воды, до той горы еще осталось полпоры, отмеренной не мною. Жесть за кулисами гремит, перегорающий софит так на прощание искрит, что кажется звездою. * * * Вся Европа - маленькая страна с городками: Франция, Швейцария, Дания. А на востоке клубится тьма, и она подбирается все ближе к фахверковым зданиям. Здесь каналы светлы, небеса чисты, жители благожелательны и работящи. А на востоке снежные смерчи сносят мосты, высоковольтные линии, телебашни. И те, что там во тьме, среди равнин и снегов, не умеющие жить иначе, чем наперекор и назло, присматриваются к очертаниям городков, ратушам и улицам, где всегда светло. Ах, какой ревнивой любовью любили они во время оно - тот дальний свет. Недоступный, совсем не похожий на те огни, до которых теперь дотянуться - проще нет. ИЗ СЕРИИ "ЖЗЛ" Мальчик подрастает в маленьком городке среди деревянных одноэтажных (пятиэтажных блочных). На окраине городка, в сущности - невдалеке запущенный парк и дворец, но мальчик не хочет там гулять (вариант: просит всегда маму, бонну, сестру, воспитательницу детского сада отворить покосившуюся чугунную калитку, разрешить у пруда постоять, пошуршать листвой, встретиться взглядом с беломраморной, безрукой, беззащитно нагой. Руку отбили солдаты (туристы? дети?). Наверно, страшно так - одной, над черной водой...) Мальчик учится одиночеству: (вариант: ни за что на свете больше не ходит в парк, предпочитая... хотя бы лес). Далее - отец разоряется на бегах (получает наследство?). Переезд, похожий на бегство (бегство, похожее на переезд). Кончается детство. ... Он возвращается в родные места, увенчанный всеми лаврами (никому неизвестен). Дворец сгорел, пруд затянуло тиной, но та беломраморная - на прежнем месте. Он был расстрелян в юности, дожил до седин, мирно скончался в кругу семьи, подох на краю света... ...Черный пруд, белая статуя... Мальчик один на один с будущим одиночеством... Судьба поэта... (вариант: непоэта). КРЕСТ Кто с кем стрелялся? Кто был убит? Креста в бурьяне печален вид. Раскинул руки, закрыл глаза крест безымянный... И - в небеса не кинет взгляда, не прокричит: кто с кем стрелялся? кто был убит? Из-за - актерки? туза червей? Бурьян... могила... И крест на ней. Дуэль... актерка... Дурной пошиб. Звучали: Шипка, аул Гуниб, Хива, Мукден ли... всё - край земли. ...В гробу свинцовом его везли. Дорогой пыльной... песок и зной... Дорогой долгой... везли домой. Поручик юный? седой майор? Крест сохранился до этих пор. До окаянных, до наших дней. Бурьян... могила... - и крест на ней. * * * В Мариенбурге не сойдемся никогда под Гатчиной... Да мы и не бывали на стареньком трясущемся вокзале, не ждали поезда... Вернее, поезда нас проносили мимо кособоких, резных уродин позапрошлых лет. Два этажа, ватерклозета нет, и пляшет комарье под караоке. ...Люблю в Мариенбурге вечера, не рано, нет, но не сказать, что поздно. Окно раскрыто в сад, сомлели розы, уходит надоевшая жара. Я белый китель вижу (о, повем, кому?..), и сердце бьется в упоенье... Но электрички свист, ее движенье сбивает ретрочувства в сладкий крем. В Мариенбурге плакать не дано, в Мариенбурге сыро, то есть зябко. Геранью светится для должного порядка в Мариенбурге каждое окно. Ты никогда не встретишь там меня. Мне легче: никого я там не встречу. В Мариенбурге выдуманный вечер - слепая тень болотного огня. * * * На белой осыпи песка у темно-серых вод залива, там, где форты, гранит, тоска и ветра грубые порывы, плотнее кутайся в пальто, корми усердно стаю чаек и повторяй: никто, никто не виноват, никто не чаял, что обернется сединой, кошмаром, отсыревшей ватой то, что звучало: "Боже мой! Благодарю тебя!" - когда-то. Итак, - форты, гранит, пальто... В перечисленье нет резона, зато есть музыка, зато ее парад, ее законы. Маэстро, врежьте отходняк на духовых, ударных, струнных, ввергая чаек в кавардак и сотрясая мир подлунный. Средь неподсчитанных потерь у кромки темно-серой бездны мы слышим музыку - теперь, когда она рукой железной все расставляет по местам, безжалостно сметая ваты клочки, как бесполезный хлам: "благодарю"... "никто"... "когда-то".