Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2004
ГЕРОЙ МОЕГО ВРЕМЕНИ Слух обо мне пройдет, как дождь проходит летний, как с тополей летит их безнадежный пух. А. П. "Прогресс изряден от двуколки до современного Renault, или хотя бы даже "волги"..." - Петров опять глядит в окно. Как колки прошлого осколки!.. Цветной витраж? Светло, темно... Ручные в детстве выли волки, - о, как недавно, как давно! А нынче сам хоть волком вой. (Мог жребий выпасть и другой, - над нами свет иль хаос, но порой и в найденной заколке таится случай роковой...) Петров свалился с верхней полки, когда экспресс гремел над Мгой. Чуть повредился головой. И потерял четыре зуба. Протезы выглядели грубо... Года летят - хоть пей, хоть ной... Что стало с нами, со страной! И наш Петров совсем больной: он, экономя, пал так низко, что, прилетев из Сан-Франциско, решил в России починить неровный прикус: он мениска уже лишился, во всю прыть носясь по корту (нечем крыть: сам виноват), но вот в бюджете счета врачей пробили брешь; потом покупка дома, дети, - (заботы те же? - да не те ж: дом - в Силиконовой долине, большой камин посередине cтены в гостиной...) - каждый грош считай, и то концы едва ли сведешь (хотя друзья считали, что был доход его хорош, а эмигрантские печали - ну как их к черту разберешь...). Ах, эта повесть так грустна... Петров томится у окна. Как пахнет корюшкой весна! Весна, весна! Окно открыто... И яд в крови... Но до поры-то дурей от брани продавцов, пусть дождик сыплет, как из сита, и кормят ласточки птенцов... О, эта страшная эпоха! Петров сдержать не может вздоха: он должен умереть от плохо стерилизованных щипцов, занесших вирус гепатита. Петров в окно глядит убито, слегка мозгами нездоров. Он был на выставке Магритта, и странный образ трех шаров его тревожит, и Петров готов в тоске стенать и выть: он умирает. От цирроза. Но, Боже мой, какая проза! Хотел с тобой поговорить я о любви, но мысли нить запуталась, и вот курьеза не мог я хуже учинить, - а уж рассвет взирает косо, как дрозд орет, и слеп и глух, - уже давно терзает слух его несносная сюита, и солнцем утренним залита стена в гостиной, и потух камин, но сколько в нем золы-то... И улыбнешься ль там вдали ты стихам, случайным, словно пух? - ...летящий с клейких тополей на бедной родине моей. БАЛЛАДА О ТЮЛЕВЫХ ШТОРКАХ Можно жить и трудиться во всякой стране, но почти невозможно прижиться вполне, а тому, кто в летах, так труднее втройне... Мой герой не спешил совершенно в Чикаго, но, в себя погружен, по привычке, однако, превышал миль на десять. Подумав о том, до чего же противно базарить с ментом, на обочину съехав, промолвил: "Не прав", сократив процедуру (а может, и штраф). Что умно. Но смешнее и хуже и не учинить, чем звонить, и немедля, жене: был и так он на взводе порядком уже, десять тюлевых шторок везя в багаже. Он - любитель модерна, таких жалюзи напривинчивал, верно ж?! - она: "Привези..." всё зудит! Сгоряча посылал даже на... Но привез. ...Только трубку взяла не жена: та с утра от инсульта, представь, померла. Тут баллады конец. Вот такие дела. Мой герой - ему где-нибудь под шестьдесят. Чуть седой, он из этих, из тех, что косят всё на сторону, с юбкой любою не прочь... (И, поверишь, не многие гонят их прочь.) А в Чикаго духовкою дышит июль, и на окнах стыдливо колышется тюль. И нельзя синевы зачерпнуть из ручья. И душа-то, увы, не смягчится ничья. Не заплачете вы, да не плачу и я. Вот и всё. Закрывайте открытые рты! Что там страхи твои? - Ах, боязнь темноты? - Поздним солнцем разбужен, вдруг всмотришься ты, чуть не воя от липкой в груди пустоты, рядом женщине спящей в чужие черты. ШАРАДА Хоть по утрам суставы не болят, года летят: обжорство и интриги. ...За столик Ваш подсяду наугад. Как мило: первокурсница из Риги. И ямочки, мой Боже, на щеках! Вам надо постоянно улыбаться и восклицать восторженные "ах!". Мне? - сорок лет. Но было восемнадцать еще вчера. Вам заказать вина? (Здесь чай как из плацкартного титана.) Моя душа, сознаюсь Вам, больна. А Вас зовут (не сомневаюсь) - Анна? И мостовых бесстыжее тепло, и, слышите? - конечно же, Вивальди. И тополиным пухом замело (естественно) промоины в асфальте. Лукаво ты по-польски молвишь: "Tak?" По-итальянски я отвечу: "Si!" Всё остальное, в сущности, пустяк: мы остановим тотчас же такси... Мне снится: жизни спутница моей, нисколько мой не загубила дар ты и родила мне славных сыновей; я посещал музеи и театры, - и все сбылось, что было суждено: качель в саду, беседы о Магритте. ...Ах, да. Давно закончилось вино. Я заболтался, что ни говорите. ДАР Улыбнись: мол, напрасный труд. Да не стоит отнюдь труда. Это просто блажь. Это птицы с утра орут. Не пиши, мой друг, никогда: это не продашь, не согреешь души своей, разменять не сумеешь на благосклонность дам. Так рассеянно кофе пей, вспоминай, что тоска смешна, слушай птичий гам. Солнце вытопило смолу из раскрывшихся пор перил, но от вяза тень подползла, наконец, к столу. ...То, что ночью наговорил, и припомнить лень. Вот такая, мой друг, беда: день к полудню сгорел почти. Скушай пару слив, не спеша вороши счета или Чехова перечти, наугад открыв. Ночью душ приняла земля, но последний обрывок туч обратился в пар. Манит приторный сок шмеля. Луч дневного светила жгуч. Так случаен дар... ...................................................