Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2003
СНЕГОПАД Летела снега облепиха, Буквальная, со всех сторон, И было так бело и тихо В ресницах, в сердцевинах крон, Что даже горести, которых Уже вовеки не избыть (не шелест крови, разве шорох), Смогли владельца подзабыть. А муфточка твоя, что сшита По моде бабушек и мам, Была таким теплом набита С платком измятым пополам, Что я, нырнув туда неловко Рукою, ищущей твоей (не кровь, - кровинушка и кровка), Теплей, хотел, еще теплей! Мы шли над городом и садом, Над каждым домом и дворцом, Как снегопад со снегопадом: Лицо встречается с лицом, Глядит сквозь пелену и тает, И льется, возникает вновь (не кровь кипит, а снег летает), Хотя в итоге льется кровь. РЫЖИК Вот и Рыжика не стало, Моего кота. Был он ласков, пожил мало, Умер без креста. Можно ль милому созданью Лапкой эту жуть, Как чешуйку ту сазанью, С мордочки смахнуть? Нет, я слышал, в тварях смысла, Слышал, им легко; Только вот - взяло и скисло В миске молоко. Той же кличкою когда-то Друга своего Называл я глуповато. Нету и его. Все мы, котик, умираем. Приходи домой. Лишь бы не ошибся раем: Не в кошачий - в мой. БАСНЯ Скажи-ка, дядя, ведь недаром… Лермонтов - Вот новые игрушки, дети: И бильбоке, и паровоз. Играйте здесь во все на свете, Я это говорю всерьез. В солдатиков, к примеру, мальчик; Ты - в куклы. Будете одни. Но только красный - в центре - мячик Не трогать, слышите! Ни-ни. Промолвив так, хороший дядя Выходит, улыбаясь, вон. И входит нехороший дядя (без бороды, но тот же он). Все выглядит не слишком жутко, А даже распрекрасно тут. Доволен дядя: что за шутка! И дети к мячику идут. - Давайте, дети, мячик трогать, Ведь хочется? Я так и знал. Мелькают пятка, бант и локоть, - Не комнатушка, а спортзал. Выходит нехороший дядя, Бородку клея на ходу. И входит вновь хороший дядя, Взывая к детскому стыду. - Ослушники! Предупреждал же! Не хнычь, мерзавка! Ты - не плачь! В его словах не слыша фальши, Рыдают дети, бросив мяч. А дядя, пнув ногою кукол, Твердя "как вы могли посметь!", Не просто деток ставит в угол, Но посылает их на смерть. Вы дяде, милые, не верьте, Когда в подарке есть подвох: Не в наказаниях и смерти, А в противоположном Бог. ТКАНЬ Подсобным будучи рабочим В текстильной лавочке одной, Я как-то думал между прочим И о материи земной. Что ни-тка ведает о тка-ни В станке тоскующем ткача, В холсте, полотнище, пока не Затреплется у трепача. Она не знает об узоре, Границах рубчика и шва, Она - всего лишь голос в хоре. А ткань волнуется, жива, В могучих складках, словно море Существованья, вещества. ПЕПЕЛ Куришь в кухне, стоишь без дела: Надо, что ли, еще пожить, Сигарету, чтоб зашипела, Под струей воды затушить, - Почернеет намокший пепел, Смыть его - да и все дела… Вроде был я и вроде не был. А душа, говорят, была. ПРОВОДЫ Мы прощались под теплое пиво: Зимний Питер, Московский вокзал. До сих пор это в памяти живо, А особенно - как ты сказал, Отвернувшись немного, сквозь зубы: "Смерть - дерьмо". До сих пор Я бездарно гадаю, к чему бы Относился такой приговор. То ли смерть незначительна, то ли Столь огромна - до наоборот. Если верить мне собственной боли - а она никогда не соврет, - То второе. Но что-то в зазоре Этой фразы простой Мне мешает решиться на горе С беспросветной его прямотой. "Провожающих просим покинуть…" - Прозвучало, а мы еще тут, Не решаясь расстаться и сгинуть В эти пять обреченных минут, И, слезу загоняя обратно, С губ слетело само: "Ну, давай поцелуемся, ладно, Не успеешь. Конечно, дерьмо". Эти долгие проводы, слезы - оказалось, не лишние, - те, Тепловозы и электровозы В наступающей враз темноте, Ну а дальше, должно быть, просторы, Что возникнут потом, На рассвете: Уральские горы Со своим перебитым хребтом. Перед темно-зеленым вагоном На платформу бутылку поставь, Различи в этом темно-зеленом Ты иную какую-то явь, Волны моря, не знаю, не моря… В черный тамбур вскочи: Больше боли, огромнее горя, Выше смерти - как звезды в ночи. ИЗГОТОВЛЕНИЕ ПАМЯТНИКОВ Exegi monumentum est… Horatius На рынке продают надгробную плиту С есенинским портретом, Но может заиметь любой вещицу ту, Не будучи поэтом. И мы с тобой в толпе с пакетами снуем, Как все - однообразно, На "вечный уголок", сдаваемый внаем, Поглядывая праздно. Рекламный образец по-своему неплох: Два вечные предмета Соединились тут. В одном из них подвох. В каком - не дам ответа. Поэзия и смерть. Стоящий за ценой Торгуется с конторой: Брать оптом или так, со скидкой, без одной - Вот только без которой? Я б тоже заказал такое что-нибудь: Виньетка и цитата, - И перегородил последний этот путь - Вы те еще ребята. С Державина б начать, чтоб мрамор и гранит, Гипсокартон и глина Явили дамбу там, где свой поток струит Реки его стремнина. Пожалуй, так нигде поэзию не чтут, Ребята, как в отчизне: Нам лучший монумент отгрохают лишь тут. Хотя и после жизни. Пусть робкая листва колышется легко, Пока мы закупаем По списку - скажем, хлеб, картошку, молоко, - Разнеженные маем. Но я на ту плиту взгляну еще не раз На рынке днем весенним… Пускай переживет из всех поэтов нас Хотя бы, блин, Есенин. ДЕНЬ ПОБЕДЫ В пивной при баре "Океан" Поет романсы ветеран Козловским тенорком. Он пьет и плачет каждый год, А впрочем, черт его поймет, - О чем он там, о ком. "Я встретил вас, - поет, - и все". Былое, в общем, налицо, Но выжил, выжил ведь! Берет сухих кальмаров горсть, Жует своих кошмаров злость И продолжает петь. И ладно б что-то про войну Он затянул на всю страну Во весь беззубый рот… Улыбкой светится, гляди, Как две медали на груди… Похлопает народ. Ему нальют еще не раз Те двое с лейблом "Адидас", Что рядом с ним сидят. Они и купят и нальют, Потом кого-нибудь убьют: У каждого свой ад. Они моложе раза в три. Прохожий, сопли подотри, Послушал - и вали. А что стихи, ну что стихи, В них много всякой чепухи, Кого они спасли… СТРУНА Никто не знает, в чем тут дело - Душа как будто снаружи вся И обволакивает тело, Прикосновений не вынося. Листок березы, ветер - ладно, Но слов не надо, знакомых мест: Боль возвращается обратно, - И как ей, что ли, не надоест… Стоишь трясясь в большом вагоне - Вон лес и дачи, и гаражи, Но за тобой уже в погоне Все населенье твоей души. Вдруг строчку вспомнишь в электричке, И память сразу озарена - Такие у нее привычки: И лопнув, эта звучит струна. Так лопни ж так, чтоб все березы, Ветра, что мчатся там, за окном, Наружу хлынули, как слезы, - И дальше, дальше, за окоем. МОНАМИ К. Ты и ссоришься так несуразно, Так по-детски: захочешь дверьми Хлопнуть, что называется, страстно - Локоток ушибешь, монами; Дай подую, ко мне на колени Заберись, я скажу тебе так, Как черемуха в ухо сирени Шепчет, приопустившись в овраг: День с тобою во времени прожит - Не в Черемушках, не в Люблино; Сердце черствое, злое, быть может, Но в тебя влюблено.