Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2003
История Второй мировой войны сложна и трагична. Память о массовом героизме и принесенных жертвах (а никак не о мифическом единстве народа и советской власти) является в современной России, пожалуй, единственной общепризнанной национальной идеей. Вместе с непосредственными участниками событий уходит в прошлое их эмоциональное восприятие, сменяясь более взвешенными политическими и нравственными оценками.
По крайней мере, две истины остаются вне споров. Первая — абсолютная преступность и бесчеловечность «нового порядка», который нацисты пытались навязать народам Европы. Вторая — мужество и героизм каждого отдельно взятого ветерана войны против гитлеровской Германии. Все прочее может и должно подвергаться анализу, подчас весьма суровому по отношению к советской исторической традиции. В числе таких вопросов — проблема массового военного коллаборационизма в очевидной, казалось бы, ситуации чужеземной агрессии против той страны, которая до 1917 года называлась Российской империей.
В соответствии с устоявшимся (не только у нас, но в значительной мере и на Западе) штампом, военный коллаборационизм на Восточном фронте чуть ли не целиком отождествляется с деятельностью плененного немцами генерал-лейтенанта Красной Армии А. А. Власова и людей из его окружения. Следуя пропагандистской традиции, авторы множества книг и статей обычно даже не задаются вопросами о том, важную ли роль играли власовцы среди бывших советских военных, сотрудничавших с немцами, и о том, в какой мере их вообще можно считать типичными коллаборационистами.
В 1950-е годы мои родители дружили с отставным генерал-лейтенантом В. П. Свиридовым — бывшим командующим 55-й армией и артиллерией Ленинградского фронта. Наши семьи несколько лет подряд снимали по половине одного и того же дома на Торфяной улице в Зеленогорске. Генерал тогда писал (без «литконсультантов», собственноручно) книгу воспоминаний «Битва за Ленинград». Из нее цензурой была изъята целая глава, посвященная Любанской операции, разгрому 2-й ударной армии и пленению генерала А. Власова. Я с детства запомнил, что для В. П. Свиридова это оказалось тяжелой личной драмой.
Сорок лет спустя мне довелось работать над статьей об этих событиях для журнала Союза ветеранов Афганистана «Командор». С интересом приступив к выполнению заказа, я потом искренне пожалел о согласии. Анализ взаимоотношений и связанных с этой историей поступков известных отечественных военачальников вскрыл столько эпизодов лжи, авантюризма и взаимного предательства, что работать над материалом стало просто неприятно. Из общей угнетающей картины выпадал только тот самый генерал Свиридов, который, рискуя карьерой и жизнью, отказался ради отчетности перед Ставкой гнать плохо вооруженных, шатающихся от голода блокадных солдат в лютый мороз на неприятельские дзоты. Командующий соседней, 54-й армией И. Федюнинский так поступить не решился, и непогребенными костями тысяч его бессмысленно погибших подчиненных до сих пор завалены болотистые леса вокруг железнодорожной станции Погостье.
А недавно о той же теме напомнила книга питерского историка К. Александрова «Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова. 1944-1945», содержащая подробные биографии непосредственных участников, бесспорно, самого противоречивого эпизода Второй мировой войны. Десятилетиями официальная информация о том, что происходило с пленным генералом по ту сторону фронта, соответствовала формуле из Большой Советской Энциклопедии: «Власовцы — предатели Советской Родины, участники антисоветских воинских формирований, действовавших на стороне фашистской Германии».
О том, что реальность значительно сложнее, можно было догадаться побывав, например, в Праге, где никто никогда не забывал, что именно власовские солдаты в последние дни войны пришли на помощь восставшим жителям и спасли город от разрушения. Желающим показывали две, в ту пору еще безымянные, но бережно сохраняемые с 1945 года потомками белых эмигрантов братские могилы на русском участке Ольшанского кладбища, а заодно — рассказывали о двусмысленной роли, которую играли в событиях мая 1945 года чешские коммунисты, в том числе Й. Смрковский и другие будущие лидеры «Пражской весны». После «бархатной революции» над могилами поставили памятный знак — православный крест с терновым венцом. Заодно провели раскопки, которые показали, что похороненные там сотни власовских солдат — скорее всего, тяжело раненные в боях против немцев в Праге, расстрелянные советскими органами СМЕРШ чуть ли не прямо на госпитальных койках.
Любой желающий еще в 1960-е годы мог прочитать уважительные воспоминания И. Эренбурга о встречах с генералом Власовым зимой 1941 года на фронте под Москвой, когда возглавляемая генералом 20-я армия прорывала немецкую оборону на Волоколамском направлении. Казалось странным, что татарский поэт М. Джалиль писал свои патриотические стихи, ожидая военного трибунала как офицер германской армии, а «грузинские военнопленные» из советского фильма про трагическое восстание на голландском острове Тексел носили не арестантские робы, а немецкие военные мундиры со знаками различия и боевыми наградами. С непонятным для «советских людей» достоинством вели себя уцелевшие «изменники и предатели», чьи ветеранские организации работали на Западе до конца 1980-х годов, а оставленная ими мемуарная литература насчитывает десятки томов.
Могли вызвать подозрения и фамилии в официальных документах. Московский процесс над Власовым и его подчиненными готовили, под личным контролем Сталина, буквально те же самые костоломы и садисты, что тремя годами позже фабриковали «Ленинградское дело», а позднее были расстреляны сами. Вершимые подобными персонажами «юридические процедуры» рождают сомнения в их законности независимо от сути дел и личностей обвиняемых. Из опубликованных материалов было видно, что даже в лапах этих «специалистов» подследственные вели себя достаточно твердо. Они сорвали запланированное поначалу показательное судебное разбирательство и не позволили приплести свое дело к очередному липовому «заговору» в Красной Армии.
…Все началось летом 1942 года, когда заместитель командующего Волховским фронтом, известный и популярный в войсках генерал-лейтенант А. Власов был переправлен в давно уже окруженную и почти потерявшую боеспособность 2-ю ударную армию. Любой штабной писарь на Волховском фронте понимал, что таким образом командующий К. Мерецков — человек, нравственно сломленный в застенках НКВД, — ищет «козла отпущения» за бездарно проигранную Любанскую операцию. Буквально то же самое, при участии Г. Жукова и того же Мерецкова, произошло чуть раньше с командующим разбитой в окружении под Вязьмой 33-й армией, генерал-лейтенантом М. Ефремовым. Тот предпочел застрелиться, но не эвакуироваться на «Большую землю», поскольку знал, какую встречу ему там приготовили. (Мертвый он был угоден всем. Немцы похоронили с воинскими почестями, свои поставили на могиле помпезный памятник, а через 50 лет под очередной юбилей — вдруг вспомнили и посмертно присвоили звание Героя России.)
На что-то в этом роде провоцировали и Власова. Подобные истории привели в немецкий плен десятки генералов и многие тысячи офицеров, что с определенностью отражает нравственную атмосферу, царившую в Красной Армии.
Неоднократные попытки Власова организовать прорыв успеха не имели, остатки армии были рассеяны, а командарм после двухнедельных скитаний по лесам — продан (в буквальном смысле, сохранились документы) местными крестьянами немцам за одну корову, 10 пачек табаку и 2 бутылки тминной водки. Несколькими днями раньше при таких же обстоятельствах застрелился его заместитель по политической части дивизионный комиссар И. Зуев.
Многие попавшие в плен советские генералы на допросах совершенно искренне на чем свет стоит ругали и большевизм, и советскую власть, и Сталина лично. Одним, как П. Понеделину, после войны это стоило головы, другие — например, М. Лукин, — продолжили успешную карьеру. Большинство же из почти сотни пленных генералов тихо дождались конца войны — как, например, непосредственный подчиненный Власова по «Волховскому котлу» генерал-майор И. Антюфеев. Такие потом незаметно служили до старости где-нибудь подальше от Москвы.
Власов пошел значительно дальше, согласившись на определенных условиях сотрудничать с немцами. Сводилось это, в основном, к подписи под готовыми пропагандистскими материалами и согласию возглавить фиктивную «Русскую освободительную армию» (РОА), в составе которой до конца 1944 года не было ни одной вооруженной строевой части.
«Разработку» пленного генерала германское руководство считало малозначительным, чисто агитационным мероприятием (в секретных документах власовский штаб именовался «восточным батальоном пропаганды особого назначения»). Впрочем, попытка на деле привлечь Власова к публичной агитации окончилась тем, что за неосторожные высказывания его на два года посадили под домашний арест.
Только на исходе войны немцы допустили формирование под общим командованием Власова «Вооруженных сил Комитета освобождения народов России» (КОНР) в составе трех пехотных дивизий, авиационного полка и вспомогательных частей.
К тому времени, когда начали формироваться части КОНР, зверское обращение с пленными, массовые убийства мирных жителей, откровенный грабеж оккупированных территорий давно уже показали истинное лицо нацистов. Был очевиден и грядущий исход войны, поэтому вряд ли кто-то из примкнувших к Власову военных рассчитывал сделать успешную карьеру. К апрелю 1945 года полностью вооружить успели только одну дивизию. Чуть ли не первая попытка ее выдвижения на фронт привела к тому, что дивизия вышла из повиновения германскому командованию. Именно ее подразделения 6-8 мая 1945 года вели уличные бои с пражским гарнизоном.
Так называемое (в советской литературе) «Народное восстание в Чешских землях» стало последней и одной из самых безответственных кровавых авантюр войны в Европе. Восстание было организовано «Чешским национальным советом», в котором полностью доминировали коммунисты (в комитете по руководству восстанием коммунистов было 8 из 12 членов). Никакого влияния на ход боевых действий это выступление, начавшееся 3 мая 1945 года, оказать не могло. Реальная политическая цель людей, захвативших руководство восстанием, заключалась в том, чтобы любой ценой обеспечить занятие Праги не американскими, а непременно, вопреки военной целесообразности, советскими войсками с последующим формированием прокоммунистического правительства Чехословакии.
Одним из распространенных заблуждений является представление, будто война закончилась с водружением красного знамени на здании рейхстага 30 апреля 1945 года. В действительности ожесточенные боевые действия на всех фронтах продолжались после этого еще более недели. 4 мая генерал Д. Эйзенхауэр сообщил в Москву, что американские войска готовы продвинуться до реки Влтава и освободить из блокады восставшую Прагу, не дожидаясь, пока Красная Армия преодолеет упорную оборону группы армий «Центр». Москва ответила категорическим протестом. Судьба погибающих уже после падения Берлина советских солдат, а тем более — чешской столицы и ее жителей Сталина не интересовала.
Выступление в Праге было подготовлено из рук вон плохо. «Восстание они хотели поднять с возможным для себя комфортом», — иронически отмечал очевидец. Организаторы рассчитывали легко разгромить немецкий гарнизон, состоявший преимущественно из запасных частей. На деле гарнизон оказал упорное сопротивление, к Праге стали быстро стягиваться подкрепления, включая танки и авиацию. Вполне боеспособных войск на территории Чехии у немцев имелось более чем достаточно. При таком соотношении сил городу грозили даже не военные действия на улицах, а побоище и резня. Сотни тысяч безоружных жителей попали в положение заложников политических игр вокруг послевоенного мироустройства. Счет времени шел на минуты. Тогда-то руководство восстания и обратилось с отчаянной просьбой о помощи к 1-й дивизии КОНР, которая уже третью неделю продвигалась из восточной Германии через Чехию в сторону австрийской границы, разоружая мелкие немецкие гарнизоны. Тайная договоренность на случай подобного развития событий была достигнута еще за несколько дней до начала восстания.
За двое суток, потеряв несколько сотен человек убитыми и ранеными, дивизия вытеснила немецкие войска с пражских улиц, подбив либо захватив при этом около 80 единиц бронетехники и уничтожив, преимущественно на земле, более 50 самолетов противника.
Можно спорить о деталях вроде количества бензина в баках уничтоженных на пригородном аэродроме самолетов, но власовцы действительно спасли Прагу и ее жителей от очень большой беды. Вместо благодарности им, сразу же после общей капитуляции Германии, было предложено немедленно покинуть охваченный ликованием город. Ранним утром 9 мая в Прагу без боя во-шли советские танки. Потом большинство власовцев попало в руки советских органов госбезопасности, как правило — после выдачи западными союзниками. С началом «холодной войны» ситуация изменилась, и в 1950-е годы уцелевших офицеров КОНР можно было встретить даже среди преподавателей военных академий США.
Власовских офицеров советские военные трибуналы почти всегда приговаривали к расстрелу. Двенадцать человек, в том числе Власов, были повешены во дворе Бутырской тюрьмы в ночь на 1 августа 1946 года после двух закрытых судебных заседаний. Тела были кремированы, а прах захоронен в общей могиле Донского монастыря. По иронии судьбы, через несколько лет в той же могиле упокоились останки тех, кто готовил и проводил этот процесс.
Упомянутая выше книга К. Александрова содержит около 120 биографий генералов и офицеров КОНР. В большинстве эти люди ранее служили в Красной Армии и участвовали в Гражданской войне. Как правило, они вовсе не стремились в немецкий плен. Так, сам Власов еще в 1941 году дважды выходил из окружения; подполковник В. Корбуков перед пленением четыре месяца скрывался в лесу, пока не был выдан местными жителями, а за плечами полковника Г. Зверева уже был успешный побег из плена. Подобных примеров в книге немало.
Впрочем, многие оказались по ту сторону фронта добровольно и сознательно. Так, майор М. Залевский, — когда его, награжденного за храбрость кадрового офицера царской армии, после неосторожно рассказанного анекдота разжаловали и отправили рядовым в штрафбат. Полный георгиевский кавалер Т. Доманов воспользовался немецкой бомбежкой для побега из лагеря НКВД под Ростовом. Охранным корпусом на Балканах, позднее подчиненным КОНР, командовал известный деятель белой эмиграции, герой русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн генерал Б. Штейфон. Разумеется, были и те, кто преследовал обыкновенные корыстные интересы («пошел из-за супа» — говорили о таких сами власовцы), и те, кому с поражением Германии просто было нечего терять. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что лично генерал Власов никогда не сочувствовал нацизму. Активным антифашистом он, впрочем, тоже не был. Будучи способным военачальником, он совершенно не обладал качествами политического деятеля. Да и реальных возможностей для такой деятельности у него никогда не было. Рядом с ним, бесспорно, имелись люди, которые искренне считали себя русскими патриотами и боролись с советским режимом по действительно идейным соображениям. Многие из них были уничтожены нацистами. Среди окружавших Власова немцев, особенно первое время, были военные, причастные к заговору против Гитлера и репрессированные после покушения на него.
До начала 1945 года РОА существовала чисто номинально. В боевых действиях против советских войск прямо подчиненные Власову формирования участия практически не принимали, а он сам (в отличие от многих) формально не переходил на службу в германскую армию, отказался от чина генерал-полковника вермахта и никогда не надевал германского военного мундира. Миф о многочисленных «власовских войсках» возник как результат совместного творчества гитлеровской и советской пропаганды, причем у каждого из «соавторов» имелся на этот счет свой резон.
Нацистов вполне устраивали формирования, к организации и управлению которыми Власов не имел никакого отношения: многочисленные, разбросанные по всему театру военных действий батальоны и полки «восточных войск» вермахта (некоторые из них для проформы носили нарукавные эмблемы с Андреевским флагом и аббревиатурой «РОА»), полностью русские по личному составу 29-я и 30-я гренадерские дивизии СС, 15-й (казачий) кавалерийский корпус СС, 1001-й гренадерский полк абвера, 14-я украинская дивизия СС «Галичина», штурмбригада СС «Беларусь». Даже гитлеровцы были шокированы «подвигами» русских эсэсовцев из 29-й дивизии при подавлении Варшавского восстания — в то самое время, когда другие русские солдаты, в красноармейской форме, два месяца равнодушно наблюдали с противоположного берега Вислы за агонией обреченного города. 29-я русская дивизия СС заслужила столь одиозную репутацию, что немцы вынуждены были ее расформировать. Часть личного состава передали в подчинение Власову (появление этих «героев» в расположении формирующейся 1-й дивизии КОНР едва не привело к бунту). Кроме них в состав дивизии вошел контингент из отдельных «восточных батальонов», отличившихся в боевых действиях против союзников во Франции. Там же был награжден «Железным крестом» и медалями будущий командир дивизии С. Буняченко.
Советская пропаганда шла на любую ложь, чтобы откреститься от вопиющего факта: в боевых действиях на стороне Германии участвовало более миллиона советских граждан. Это соответствовало штатной численности примерно 100 стрелковых дивизий (против неполных трех у Власова) и составляло не менее 15% германских вооруженных сил, включая весь мобилизационный контингент таких «советских республик», как Латвия и Эстония (эстонский добровольческий полк, например, участвовал в операции по уничтожению остатков 2-й ударной армии в «Волховском котле»). Для маскировки этой чудовищной статистики и была раздута истерия вокруг исключительного по драматизму, но крайне ограниченного по времени и масштабам эпизода войны. Генерала Власова и его людей выбрали в качестве символа коллаборационизма из-за их сравнительной малочисленности и потому еще, что они использовали российскую атрибутику: Андреевский флаг, а в последние несколько недель войны — одинаково ненавистный как нацистам, так и советскому режиму триколор.
Итак, в России, с ее традиционным культом патриотизма, после двадцати лет господства большевиков на стороне внешнего агрессора воевало в несколько раз больше граждан, чем во всех белогвардейских армиях, вместе взятых. Многовековая история страны, да и вообще история войн такого еще не знала. Ничего даже отдаленно подобного не было ни в одной другой стране-участнице Второй мировой войны. Вот о чем нужно почаще напоминать политикам и публицистам, пытающимся представить сталинщину чуть ли не законной формой существования Российского государства.
Судя по документам, в окружении Сталина эту позорную для режима и лично для его лидера ситуацию прекрасно осознавали. Вот почему были немедленно расстреляны сотни раненых власовцев из пражских госпиталей, а после войны уничтожены или упрятаны в лагеря неудобные свидетели: генерал-майор РОА А. Будыхо, при первой же возможности еще в 1943 году вместе с ординарцем перешедший к партизанам, и комбриг М. Богданов и старший лейтенант госбезопасности Р. Беккер, работавшие во власовском штабе на советскую разведку. Репрессиям подвергся даже капитан РОА П. Кучинский, организовавший захват Власова в зоне ответственности американских войск. Поначалу капитана наградили за это орденом Отечественной войны I степени (Власов был тогда в очередной раз заживо продан; задним числом сделку объявили «особым заданием командования»). А легендарного Н. Бушманова, прошедшего подполье, гестаповские застенки, смертный приговор, гитлеровские и сталинские концлагеря, полностью реабилитированного, прошлое убило через тридцать лет подлой заметкой про «власовского полковника» в провинциальной газете.
Дело не в стремлении кого-либо обвинить или оправдать. В конце концов, никто не тянул силой студента Нижегородского университета Андрея Власова в Красную Армию. Тогда, в 1920 году, сотни тысяч молодых людей, не желавших участвовать в междоусобной Гражданской войне, без особого труда уклонялись от мобилизаций во все враждующие армии. Тем более никто не заставлял его после войны вместо возвращения в университет поступать на Высшие курсы командного состава РККА. Военную карьеру он выбрал сознательно и ответственно. Власова не смутило ни личное участие в подавлении восстаний доведенных большевиками до отчаяния донских казаков и крестьян Воронежской губернии, ни провокационная роль советской военной миссии, направленная на разжигание гражданской войны в Китае, за участие в которой он получил орден Ленина. Его не коснулись репрессии 1930-х годов; они даже ускорили прохождение службы. «Меня ничем не обидела советская власть», — признавал в плену он сам. Отсюда, кстати, проистекало настороженное отношение к Власову и власовцам со стороны значительной части белой эмиграции. Принятая им советская воинская присяга не была ни принудительной, ни формальной. «Прозрение» наступило только тогда, когда генерала предатель-ски «подставило» начальство, отправив командовать остатками разбитой и дезорганизованной армии в «Волховский котел».
Каковы бы ни были побудительные мотивы их действий, генерал Власов и его сподвижники заплатили по своим личным счетам самую высокую цену. Им заступники не нужны. Большинству из них уже больше полувека вообще ничего не нужно. Однако в судьбах этих людей полезно разобраться нам, живущим в современной России. Для этого требуются не повторяемые чуть ли не ежегодно заведомо безнадежные попытки реабилитации Власова и его подельников, а отмена по формальным признакам приговора юридически несостоятельного закрытого процесса и повторное проведение гласного и легитимного судебного слушания. Достоверных архивных документов для этого имеется более чем достаточно. В числе этих документов — сохранившееся обращение Власова и его сподвижников к западным странам с просьбой именно о таком судебном разбирательстве. А еще следует честно сформулировать вопросы, адресованные тем, кто страдает любой формой ностальгии по советским временам:
Вопрос первый: что же это за власть была в стране, коль скоро на стороне агрессора, да еще такого, как гитлеровцы, воевало более миллиона человек, а 3,6 миллиона — 70% личного состава отмобилизованной, изготовившейся к наступлению кадровой армии — уже к осени 1941 года оказались в неприятельском плену? О том, какой неожиданностью и неразрешимой проблемой для немцев было такое нашествие пленных, можно прочитать, например, в книге воспоминаний поэта, правоверного коммуниста и советского патриота Е. Долматовского «Зеленая Брама». Фактически отпущенный на все четыре стороны из плена, военный корреспондент Долматовский, кстати, выбирался из «Киевского котла» осенью 1941 года теми же тропами, что и комендант будущего города-героя генерал Власов…
Вопрос второй: если безоговорочно объявить людей, подобных Власову, изменниками и предателями, то почему среди них оказалось столько заслуженных военных, включая полных Георгиевских кавалеров и Героев Советского Союза, чьи боевые биографии лишают смысла разговоры о малодушии, корыстном расчете или отсутствии патриотизма?
На оба вопроса напрашивается один общий ответ. Власть была коммунистическая, советская, со Сталиным во главе, она к тому времени успела во всей красе проявить себя в октябрьском перевороте, Гражданской войне, коллективизации, геноциде 1930-х, косвенной помощи приходу нацистов к власти и милитаризации Германии, а затем — в прямом и преступном военном союзе с Гитлером в 1939 году. Рассуждения о коллаборационизме уместнее начинать не с генерал-лейтенанта Власова, а с генералиссимуса Сталина — в связи, например, с выдачей после заключения с Германией договора «О дружбе и границе» органами НКВД гестаповцам сотен немецких эмигрантов-антифашистов и расстрелом в Катынском лесу тысяч интернированных польских офицеров.
Война ставила думающих людей перед страшным, немыслимым выбором: защита от агрессора перерастала в укрепление режима, который был отвратителен значительной части россиян. Еще более тяжкий выбор стоял перед белой эмиграцией, немало представителей которой, несмотря на все предубеждения, также оказалось рядом с генералом Власовым.
В своем блокадном дневнике Ольга Берггольц горько и точно предсказала, что войну ценой огромных жертв выиграет народ, а победу по-мародерски присвоят коммунисты. Они и сейчас считают память о той войне чем-то вроде благоприсвоенного партийного имущества.
В упомянутой книге К. Александрова приводится естественное в правовом обществе, но немыслимое с точки зрения «советского патриотизма» суждение: гражданин обязан хранить верность только такому государству, законы которого обеспечивают безопасность и защиту ему самому. Какие-либо разговоры об измене и предательстве прилично вести только от этой точки отсчета. Вот почему, пленив в 1940 году почти поголовно всю французскую армию, гитлеровцы не получили в свое распоряжение сколько-нибудь значительных французских воинских контингентов. По этой же причине в плену, без малейшей пользы для немцев, многие годы находились десятки тысяч поляков, американцев и англичан. Россияне любили свою страну не меньше, однако в слово «Россия» они сплошь и рядом вкладывали абсолютно несовместимые, взаимоисключающие понятия.
Способность к восприятию подобной логики — наверное, самый важный за последние годы сдвиг в сознании многих наших соотечественников. Не дай Бог его утратить. Именно этого домогаются те, кто пытается вернуть Сталина и его клику в число достойных уважения исторических лиц. Если они добьются своего, наши дети и внуки опять будут обречены, по выражению поэта, изучать не подлинную, а фальшивую, «гулящую» историю собственной страны.