Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2003
* * * Может, где-нибудь под Кандагаром Так же ночь душиста и темна, И гордится смоляным загаром Смуглая восточная луна. Собственно, и важно только это: Ночь и исчезающие в ней Острые, скупые искры света - Светляков ли, бортовых огней... * * * Когда-то были такие цветы - "куриная слепота". Когда-то были такие слова - "прогулка" и "тихий час". Сидел в коробочке черный жук. Теперь коробка пуста, Но мне по-прежнему важно знать, что значит "здесь и сейчас". И тот, который тогда сидел на бревнышке у ручья, И тот, который тогда бежал домой, слезами давясь, И тот, который тогда считал, что он - действительно я, - Какая странная между мной и этим мальчиком связь. Теперь совсем другие слова, совсем другие цветы: Три розы, пять или семь гвоздик, тюльпаны, если весной... Но если я - по-прежнему я, мне нужно верить, что Ты Все так же слышишь меня, что Ты все так же рядом со мной. ИЛИАДА I Как какой-нибудь вусмерть взъерошенный, Пьяный талой водой воробей - Я не пил тебя, жизнь, по-хорошему, Погоди, не спеши, не убей. Водопоя певучею заумью Наглотаться, как в юности, всласть, И большими, как счастье, слезами Слюдяная весна налилась. Научи меня заново, замертво, Как ты только умеешь - навзрыд, И железным ковшом, как гекзаметром, Ледяной переулок разрыт. II В слове "гекзаметр" больше железа, чем в пресловутой Магнитке. Археология летнего ливня слой убирает за слоем. Древнее детство. Тело Патрокла. Греки промокли до нитки. Так и уходят в темное время - парами, ротами, строем. Нежная Троя детского сада переболела сиренью. Честная осень не за горами, топчется где-то в передней. Как раздражает тихое время, склонность его к повторению. Каждое лето кажется первым, каждая осень - последней. * * * Как слепой слепого, ведет меня Через темное время вброд Эта страшная тайна скупого дня, Эта ночь от твоих щедрот. Я, наверное, просто схожу с ума, Если вслух говорю при ней, Как болит эта жизнь, эта жизнь сама, Обнаженная до корней. Даже воздух, которым не так дышу, Мне подсказывает ответ. Ты не слушай, о чем я тебя спрошу, Просто выключи верхний свет. * * * Обучаешься заново речи И равнение держишь на смерть. Словно шуба, ложится на плечи Неподъемная зимняя твердь. Стая галок на куполе почты, Толпы мучеников у ГАИ, - Мне не надо другой, это то, что Обещали мне губы твои. Талым снегом и черным забором Обернется последняя треть, Обожжет полудетским пробором И не даст до конца умереть. Бьется сердце в груди, как чужое, И душе моей кожа тесна, И гудят провода в до-мажоре - Это пробует струны весна. * * * Ах, наверное, нас научил Фома Грозовому неверью ночной реки. Как на ощупь можно сойти с ума, Темноту, как птицу, кормя с руки. Я уже не тот, за кого меня Принимают камни, трава, кусты, У ночной грозы попросив огня, В темноту, как в рану, вложив персты. И покуда время журчит в ночи И деревья учат язык дождя, Об одном и том же навзрыд молчи, В темноту, как в воду, по грудь войдя. * * * Господи, что может быть дороже Этой мокрой зелени, листвы, Ивовой коры, змеиной кожи, В сердце проникающей до дрожи, С сумасшедшим временем "на вы" Говорящей, шепчущей, молчащей, Ищущей единственный ответ, Всей своей душой кровоточащей, Чувствующей, рвущейся на свет! * * * Нет, ни правых нет, ни виноватых, Ни хороших нету, ни плохих. Только нежность губ солоноватых, Только щелочь сумерек сухих. До чего же звезды измельчали! Ни одной не хватит прикурить. Больше нет ни счастья, ни печали, Только слово, бывшее вначале, Все еще пытаюсь повторить.