Сказка
Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2003
На последнем марше лестницы он расстегнул пальто и переложил новый портфель из правой руки в левую.
“Даже лифта нет, — подумал с раздражением, — все не так, как обещали. Эти пьяные на улицах, давка в метро, хамство, грязь. И дождь! Ни одного сугроба! Да что там — ни одной снежинки”.
В комнате, куда он вошел, было жарко и накурено. За пустым столом краснолобый старик в синем двубортном пиджаке, увешанном орденами, насупив кустистые брови, глядел в недопитый стакан. На стене над стариком орало радио.
— Поторопился, — сказал старик, не поднимая глаз, — еще десять минут у тебя.
Он провел рукой по небритой щеке, нащупал под глазом слезу и раздраженно смахнул.
— Ну, раздевайся, раз пришел. — Старик достал из-под стола начатую бутылку водки. — Посиди, послушай.
— “Уходящий год был ознаменован целым рядом успехов, которые…” — бубнил диктор.
Старик всхлипнул, затряс головой и разом опрокинул в рот водку из стакана.
— “…мы благодарны тем…”
Молодой человек аккуратно расправил пальто на плечиках, которые вынул из портфеля, и повесил на гвоздь в углу.
“Надо заказать шкаф, — подумал он. — И вымыть пол. Для начала”.
Старик положил голову на стол и плакал, вздрагивая всей спиной, как лошадь.
Оставалось три минуты. Больше ждать было нельзя.
— Послушайте, — молодой человек потряс за плечо ревущего старика, — мне же надо с вами поговорить.
— Имей совесть! Человек уходит на заслуженный отдых, а ты — с разговорами! — раздался чей-то хриплый голос и потонул в кашле.
Молодой человек обернулся. Кашель доносился из-под тулупа, брошенного на потертый кожаный диван в углу.
— Дай-ка бутылку! — приказал тулуп.
Молодой человек растерянно взял бутылку, перекочевавшую на стол, и понес к дивану. Из-под тулупа высунулась худая грязная рука и вцепилась в горлышко. Потом показалась всклокоченная голова с маленькой круглой лысиной посередине. Жидкая бороденка слиплась и торчала вбок, редкие усы казались приклеенными. Под правым глазом переливался зеленый синяк. Человек припал к бутылке, как младенец к соске, и затих, прикрыв глаза. И в эту секунду по радио начали бить часы. “Бом-м! Бом-м Бом-м! Бомм-м!”
— “С Новым годом, товарищи! — рявкнуло радио, и тут же: — Союз нерушимый республик свободных…”
Старик уже не плакал. Кусая синие губы, он суетливо выгребал из ящика стола какие-то бумажки и, комкая, запихивал в старую хозяйственную сумку.
— Будем знакомиться, — солидно произнес молодой человек, одернув свитер. — Насколько я понял, вы, очевидно…
— Да, да, да… — закивал старик, — это я.
— Новый Год, — отрекомендовался юноша, — прибыл согласно…
— Знаю. Не тянись, успеешь еще. Садись вот в кресло. Слышишь? Про тебя поют.
— “Новый год! Новый год! С новым годом, с новым счастьем!” — ликовало радио.
Молодой человек убавил звук.
— Это — потом, — он нахмурился, — сперва — дело. Я бы хотел войти в курс.
— Отчет в верхнем ящике, после праздников проглядишь, — отмахнулся старик. — А сейчас… Выпьем… в честь такого раза?
Он достал еще два стакана и разлил водку.
— Это — тоже потом, — упрямо повторил Новый Год. — Я, конечно, многого еще здесь не знаю, обычаи там, нравы… Но вот шел сегодня по городу, и мне очень не понравилось…
— Привыкнешь, — прохрипели из-под тулупа.
— Нас учили, что наступление нового года должно сопровождаться… — Молодой человек на секунду замялся, потом быстро вынул из верхнего кармана пиджака какую-то бумажку. — Вот: “снегопадами, метелями, температурой десять-двадцать градусов ниже нуля, местами — гололед”. А тут у вас — грязища по колено и пять градусов. Тепла! Я бы хотел знать, чем здесь занимается Дед Мороз.
— Грипп у него, — пробормотал старик, пряча глаза, — больничный лист.
Под тулупом надсадно закашлялись.
— Врет! Подрался по пьянке, вот и лежит. Воспаление хитрости, — крикнули от порога. В дверях стояло странное существо в насквозь промокшем грязно-белом халате с морковкой вместо носа и шваброй на плече.
— Снежная Баба, — отрекомендовалось существо. — Ну, скажите, не смех? Этот-то, — она кивнула в сторону тулупа, — вместо снега напялил на меня — вот, тряпку, обещал к вечеру подморозить. Вся намокла, стоявши, а он лежит, придуривается. Сто процентов по беллютню получает.
— Катись отсюда, Баба-яга! — прокашлял Дед Мороз, садясь на диване. — Не слушай ее, начальник, грипп у меня. Гонконг!
— “Стаканчики гране-о-ные упали со стола!” — запела Снежная Баба, придвигаясь к столу и приплясывая.
“Ну и кабак! — подумал молодой человек. — Подонки какие-то, алкаши… И старик этот, Старый Год… Безответственный маразматик…”
— Так я пошел, — неожиданно бодро заявил Старый Год, — отчет в ящике, так что — всех благ. И творческих, само собой, успехов!
Ухмыльнувшись, он подошел к дивану, наклонился и что-то быстро сказал на ухо Деду Морозу.
— Бу-сделано! — откликнулся тот и встал. — Я тоже пойду, начальник. Готовь полбанки.
Новый Год поправил очки.
— Об уходах в местные командировки положено делать запись в специальном журнале, — строго произнес он.
— Во, дает! — с восторгом крикнула Снежная Баба. — Еще и в очках! Да у нас его сроду не было, журнала этого.
Молодой человек растерянно пожал плечами, глядя на своего предшественника, застегивавшего в углу поношенное пальто.
— Плохо, — сказал он, — плохо и стыдно. Я бы так не мог. Развалили работу — и в сторону.
— А я уже… пятнадцать с половиной минут на пенсии. Меня ребята ждут в домино играть. Да ты не переживай, парень! Располагайся, входи в курс… Я завтра загляну, так что, если будут вопросы…
На столе громко зазвонил телефон. Новый Год нерешительно снял трубку.
— Да… Я… Как?.. Н-не знаю… Я не понимаю… — Он испуганно смотрел на старика.
— Кто это там? — спросил тот.
— Из больницы. Только что скончался человек. Они почему-то спрашивают, каким часом регистрировать смерть…
— Скажи: пускай запишут на тридцать первое.
— Но сейчас ведь уже…
— Дай-ка трубку. Алло! Приветствую… Вам того же… Да… Спасибо… Слушай, спиши на меня… Да ладно уж — плюс-минус… Чего? Еще и роды? Мальчик? Без пяти? А этого — на первое января. Привет.
Старый Год положил трубку и шагнул к двери.
— Беру грех на душу, — буркнул он с порога, — начинать надо с радости.
Крупные мягкие хлопья снега косо пролетают мимо окна и осторожно ложатся на землю, на крыши, на ветки деревьев. За окном все белое, белое, белое. Толстые сугробы выросли за ночь на тротуарах, на мостовой, на трамвайных путях, превратили в белых медведей подстриженные кусты в сквере напротив. Раннее утро. Все еще спят. Ни души на улице, ни одного следа на снегу. Только по проезжей части нерешительно пробирается первый пустой автобус. Он старается не шуметь, не скрипеть на поворотах тормозами, ступает медленно и мягко, как бы смущенно, робко поглядывает на занавешенные окна из-под мохнатой, сползающей на лоб снежной шапки.
Новый Год стоит у окна и смотрит на спящий город.
* * *
— С добрым утром, начальник!
В комнату, бросив у порога большой мешок и на ходу стряхивая с шубы снег, вошел Дед Мороз. Был он при полном параде — белая пушистая борода, заиндевевшие усы, блестящие щеки. И наряд — вполне по форме: остроконечная шапка и красная крытая шуба с золотыми звездами.
Новый Год пожал ему руку и сел за стол.
— Ведь можете, если хотите, — сказал он, кивнув на окно. — Вот, — он подвинул к Деду Морозу голубую школьную тетрадку, — распишитесь, что вернулись из командировки. Это у нас будет журнал. Пока.
Дед Мороз, не глядя в тетрадь, расписался.
— А как насчет… того? — спросил он. — Стараемся. На улице собачья холодина. Могу завтра не выйти.
— Вы о чем это?
— О молоке! — ухмыльнулся Дед Мороз, показав желтые зубы. — Об нем. Погреться надо. Да и поспать бы минуток полтораста.
— В рабочее время и в служебном помещении распивать спиртные напитки не позволю! Да еще спать. Распустил вас тут… мой предшественник.
— Ты… того, ты его не трогай, понял?
— Кого?!
— Старого Года, кого! Справедливый был мужик. Ладно. Мне — на линию, подарки разносить. Дай пол-литру-то. Внизу, в столе. Между прочим, не казенная, старик покупал, на свои.
Сдвинув светлые брови, Новый Год молча вынул бутылку и протянул Деду Морозу. Тот сейчас же спрятал ее в мешок.
— Не забудьте сделать запись об убытии, — напомнил Новый Год. — И вот еще: где у вас Снегурочка, почему ее нет на работе?
— Да сдалась она мне! Один обойдусь!
— Нет, так нельзя, порядок есть порядок. В штатном расписании она числится. Где Снегурочка?
— Да вон она, прости Господи, на улице стоит! Только лучше бы без нее.
Новый Год глянул в окно, но никакой Снегурочки там не увидел. Зато на газоне в сквере важно стояла Снежная Баба, подняв к небу швабру.
— Метлы подходящей купить и то не могли, — раздраженно сказал Новый Год. — Нет там никакой Снегурочки. Там эта… снеговик.
— Так я ж вам объясняю, — терпеливо затянул Дед Мороз, — она и есть. Временно исполняет… Денег в бюджете — фу-фу… А она — на полставки. И так — перерасход фонда зарплаты, понял-нет?
— Черт знает что! Идите один, если так. Это не Снегурочка, а ужас!
— Вот я и говорю. Дети ж просто плачут. А мамаши — те с жалобами… Ну, короче, я пошел. Прошу выдать денег… на такси. Под отчет! А то мешок неподъемный.
Деньги на такси Новый Год дал собственные. Когда дверь за Дедом Морозом захлопнулась, он достал из портфеля чистый лист бумаги и новую ручку с золотым пером, которую ему подарили ко дню окончания учебы.
Нахмурившись, он вывел на листе красивыми буквами: “План работ”.
И задумался. Потом лицо его прояснилось, и перо быстро побежало по бумаге.
Старый Год пришел перед обеденным перерывом. Кряхтя, снял пальто, уселся на диван и начал выкладывать из сумки какие-то пакеты.
— Вот, принес тут… Проголодался поди. Столовая у нас далеко, кормят плохо. И дорого. Вообще — язву можно нажить, а тебе еще работать да работать. Тут вот, гляди, пирог с капустой, а в мисочке — студень. И горчицы принес. Хлеба еще… Это что у тебя?
— План. Поквартально.
— Ну-ка, дай сюда.
Читал старик медленно, дочитав строчку, возвращался назад и почему-то все время вздыхал. Новый Год незаметно для себя в три минуты съел и пирог, и студень, и остатки горчицы, намазав на хлеб.
— Это все хорошо, — сказал старик, отложив листок. — Очень красиво: повысить то, понизить это… Опять же: “улучшить”. Еще — “ликвидировать”. Написать можно много, только вот — как делать… Кто будет выполнять?
— Я, кто ж еще? Мне доверили, я и обязан.
— Ну, ну… Хочешь совет?
— Знаете что? Вы только не обижайтесь, но я уж как-нибудь сам. Судя по тому, что вы здесь оставили… Я читал ваш отчет — одно не кончено, другое — вообще… Болезни, смерти, аварии. И перерасход. Одним словом, спасибо, но лучше я сам. Только вы не обижайтесь.
— Да я не обижаюсь, чего там… Тоже был такой — планы строил. Обещанья раздавал. Да… Ну, ты работай, а я — в поликлинику за номерком, хочу обследоваться. Если что, звони.
* * *
Прошел январь. Дни проносились, похожие один на другой, как пельмени, которые он каждый день покупал себе на обед. Времени не хватало ни на что просто катастрофически. Вот уже и февраль, а жизнь идет себе, как шла, точно и не приходил никакой новый год, в самом деле — новый, с дипломом о высшем образовании, современный, интеллигентный и молодой.
— А ты думал: явишься и, здрасьте, все перевернешь подряд? Никто не заболеет, не помрет, и поезда с рельс сходить перестанут, и туфли начнут делать хорошие для женщин, платья шить по тем журналам новомодным, что ты принес. Да? И пьянки на работе не будет. Щас! Ты, вон, зарплату мне прибавить не можешь, а обещался. — Так говорила Снежная Баба-яга. Подоткнув подол и сняв у порога валенки, она мыла в комнате пол, и нос ее, морковка, становился с каждым словом все краснее и краснее.
А за окном шумно таял снег. Потоки воды грохотали по водосточным трубам, снежные пласты со скрежетом съезжали с крыш и гулко падали на тротуар. Внизу дворники, переругиваясь, соскребали с асфальта мокрую кашу.
Дед Мороз опять запил и третий день не выходил на работу.
* * *
— Какой у нас отвратительный климат! — говорили люди. — То холодрыга, то сырость. Плохой год! Не иначе будет эпидемия гриппа.
Новый Год дважды посылал Бабу-ягу с запиской к Морозу на дом. В первый раз тот вообще не отозвался на звонки в дверь, а на следующий день, тожествуя, предъявил Яге больничный лист, выданный районной поликлиникой.
— Он им крытый каток заморозил для хоккея, и холодильником неделю работал, когда проводку меняли. Ясно дело, они ему любой больничный дадут, — рассуждала Снежная Баба, вернувшись. — Я, начальник, тоже — с пятнадцатого марта — в очередной отпуск. Надоело тут за копейки уродоваться. И Мороз уйдет. До ноября.
Новый Год просто не знал, что делать. С утра до вечера звонил телефон, и откуда-нибудь сообщали, что прорвало трубы или что завод стоит, потому что чего-то не подвезли, или пожар. Новый Год выпускал приказы, циркуляры, подписывал распоряжения, грозил строго наказать… А какое право имел он наказывать, если в собственном, личном его плане, составленном первого января, не было толком выполнено ни одного пункта?
— Дурак я! Не стал слушать старика. Он ведь хотел посоветовать что-то, а я отмахнулся, думал, он практик неотесанный, а я… Теперь не спросишь. Яга говорила, он уехал в санаторий лечиться от стенокардии. Когда еще вернется!
Эпидемия гриппа началась первого марта. Переполненные поликлиники не справлялись с приемом больных. В больницах не хватало коек. Между тем опустевшие предприятия грозили остановиться. К тому же резко возросло количество уличных травм: Дед Мороз вышел-таки на работу и устроил с похмелья такую гололедицу, что не сломать ногу мог только акробат.
Второго марта в шесть часов вечера Новый Год надел пальто, отметив, что обшлага как-то слишком быстро обтрепались и две из пяти пуговиц отсутствуют, поднял воротник и отправился в гастроном.
— Как всегда? — спросила знакомая кассирша из-под марлевого намордника, надетого от микробов, готовясь выбить пельмени.
— Водки. Пол-литра. И триста колбасы, какая имеется, — буркнул Новый Год и отвернулся.
…Когда в бутылке оставалось чуть больше двух третей, ему вдруг стало смешно. Смешным казался письменный стол, стоящий враскоряку, и узор на стекле, похожий на пьяную физиономию Деда Мороза, и запись в журнале местных командировок: “Убыл на линию в 10.00”.
— “Убыл”! — хохотал Новый Год. — Воспитал бюрократа на свою голову. — Он вытер слезы, выступившие от смеха, и вдруг ему захотелось плакать по-настоящему.
“Что я успел? — думал он, отхлебывая из граненого стакана и не закусывая — колбаса как-то удивительно быстро закончилась. — Сколько сделал?.. Два месяца, шестая часть моей трудовой жизни. Неуч я и пустобрех! Планы! Трепался, интеллектуал чертов! Кому он нужен, твой интеллект? Завтра же поеду к старику в санаторий и спрошу…”
Он налил еще полстакана и с отвращением выпил.
* * *
— А это вот, мои, так сказать, коллеги, товарищи, так сказать, по несчастью, — сказал старик. — Лечимся помаленьку, кто от чего.
Коротко кивнул седой человек в ватнике, кивнул и уткнулся в газету, которую читал, сидя в кресле.
Изогнулся и галантно шаркнул ногой мужчина в полосатой тройке с золотой часовой цепочкой через жилет. У мужчины были ослепительно черные, явно крашенные усы.
— Здорово! — протянул руку совсем молодой, коротко стриженный парень в выцветшей гимнастерке с петлицами.
“Этот-то что здесь делает? — удивился Новый Год. — Тоже еще коллега нашелся. И здоров, судя по виду, как бык”.
— Ну, как там у вас, что новенького? — с усмешкой спросил человек в ватнике. В голосе его почему-то звучало презрение, улыбка сверкнула железными зубами.
— Не пугайтесь, mon ami, — сразу вступили крашеные усы, — monsier у нас чрезвычайно строг. Но справедлив. Справедлив-с…
— Я не пугаюсь. Но… похвастаться пока нечем, — сказал Новый Год. — Делаю что могу, да результаты пока — увы…
— По крайней мере, любой справочник подтвердит — лучше, чем у меня! — рассмеялись усы, переглянувшись с ватником. — Уж в этом, mon chere, вы всегда можете убедиться.
— Болтун ты, мусье, слова никому сказать не даешь, — проворчал Старый Новый Год. — Главное, чем хвалишься?
— Зря вы так, — вступился парень в гимнастерке, — разве он виноват? И так его затуркали — то у него хуже всех, это хуже.
— Вранье, — бросил ватник, не поднимая глаз от газеты, — привыкли жить во вранье… Не надоело? Вас, молодой человек, наверняка встречали славным гимном насчет Союза республик свободных. Угадал? То-то. А его, — он повернулся к крашеным усам, — под какой-нибудь чарльстон провожали. Не так?
— Под матчиш, — усы расплылись в улыбке.
— А вон его, — ватник положил руку на плечо парня в гимнастерке, — под салют из винтовок. Еще, если патроны нашлись для салюта.
— А я ведь вас и не познакомил, — спохватился Старый Новый Год. — Вот, прошу любить и жаловать — мой, так сказать, преемник. А это…
— Тысяча девятьсот тридцать седьмой, — сказал человек в ватнике.
— Тринадцатый, — изящно изогнулся господин с усами.
— Сорок первый, — улыбнулся парень в гимнастерке. И застенчиво добавил: — Коля.
* * *
Они сидели вдвоем в шезлонгах на открытой веранде. С карнизов капало, темнел и съеживался снег на газонах.
— Здесь очень неплохо, — рассказывал старик, — прекрасные комнаты с удобствами, питание, природа… И народ славный. Был тут один… горлопан. Бросался на тринадцатого, с тридцать седьмым однажды разодрались. Тридцать седьмой его отделал по первое число.
— А где он сейчас? — опасливо оглянувшись, спросил Новый Год.
— Кто? Семнадцатый?.. Да ты не бойся… — Старик улыбнулся. — Нет его, отправили в нервную клинику. А надо бы в психушку.
С карниза сорвалась толстая сосулька и врезалась в сугроб.
— Что, опять в загуле? — Старик явно имел в виду Деда Мороза.
— Да у него не поймешь! Никакой системы. То работник как работник, а то — привет!
— Отправляй его в отпуск. Скоро март, все равно уже толку не будет. Весной на него управы не найдешь. Я вот, проглядел, а он мне в апреле такую вечную мерзлоту закатил, чуть все трубы в городе не порвало. Отправляй. Ну, а Яга, красавица наша, она — как?
— Снеговик? Я ее пока уборщицей назначил. Деньги ей нужны. Так что довольна, говорит: “Лето отработаю, а там опять в снежные бабы”. На шубу копит. Как у Мороза, со звездами. А может, говорит, и Снегуркин костюм справлю, буду зимой подрабатывать. Пускай…
— Что-то выглядишь ты кое-как. Постарел, худой, очки в пол-лица. Трудно?
— Не то слово. Я, знаете, к вам приехал… чтобы сказать… в общем, спросить… Вы извините, я тогда, ну… когда прощались, я был не прав, это по молодости…
— Да ты про что?
— Вы мне совет хотели дать, а я отмахнулся. Думал — все сам… Ну, мол, ученый и так далее. А вот теперь все летит к черту, а я не знаю, что делать.
— Делать? А… ничего.
— Как это?
— А очень просто. Ни-че-го.
— А работа? Как же?.. И люди…
— Люди? Да они уж как-нибудь сами. Какие есть, такая и жизнь у них. Я это, к сожалению, слишком поздно понял, когда дров наломал, наговорил всякого, наобещал…
— Но зачем же тогда я? Вообще — мы все?
— Да так, для порядка. Отсчет вести. Чтобы все знали — вот, к ним пришел Новый Год. Чтобы праздновали, когда встречают. Чтоб выпили, когда провожают. Жизнь-то у них, сам видишь… а тут все-таки надежды. Мол, кто-то там есть, над ними. Так им легче.
— И я совсем ничего не могу сделать?
— Ну… По мелочи, конечно, можешь кое-что. Деда Мороза старайся не очень распускать… Если получится. У меня не получалось, честно скажу.
— И… И все?
— Не давай пустых обещаний. Не ври. И, знаешь, пей поменьше, а то неудобно. Перегар.
* * *
В мае появились листья и прилетели птицы. Летом Новый год изо всех сил старался устроить все в соответствии с книжками и справочниками, которые принес с собой. Растениям нужна была влага, он обрывал телефон Института Прогнозов, добиваясь дождя. И люди тут же начинали роптать — сырость: ни позагорать, ни выкупаться! Плохой, плохой выдался год!
Он устанавливал солнечную погоду, и сразу наваливалась немыслимая жара и росло количество инфарктов. Кроме того засуха губила урожай, а в лесах, где туристы разводили костры, вспыхивали пожары.
Все-таки кое-как, с трудом, лето удалось прожить без катастроф, даже урожай на полях, как писали газеты, выдался небывалый, выше, чем за прошедшие пять лет. Новый Год был счастлив. Но недолго: часть урожая почему-то не успели убрать, а другую сгноили в хранилищах. В общем, и тут все вышло так, как предсказал Старый Год: люди жили по-своему и от усилий Нового Года практически ничего не зависело.
В ноябре вернулся из отпуска Дед Мороз, отдыхавший на Южном полюсе, и закрутил на радостях метель.
Баба-яга приобрела серебристую юбочку, парик с русой косой и нечто вроде короны — готовилась в Снегурки. А пока часами простаивала в сквере, сверкая морковкой и вздымая к небу палку с веником на конце.
А там и декабрь подошел, подкрался, так что и не заметили.
Новый Год возвращался из гастронома. Вообще-то он был уже совсем не новый и далеко не молодой. Осторожно, стараясь не поскользнуться, брел он, то и дело останавливаясь, чтобы протереть залепленные снегом очки, и крепко сжимая в замерзшей руке потертый портфель, в котором лежали бутылка водки, колбаса, банка шпрот и коробка мармелада.
“Надо было вина купить, — думал Новый Год, — как это они говорят? “Красненького взять”. Для Яги. Хотя она и водку хлещет не хуже… не хуже меня. А погода что надо, подходящая. Молодец Мороз”.
Мимо, спрятав лица в воротники, бежали люди — с сумками, пакетами, рюкзаками, — озабоченные и задумчивые, грустные и веселые, красивые и не очень. Влюбленные, брошенные, всякие. Бежали, завершив дневные дела, чтобы приняться за вечерние и строить жизнь по-своему — уж как сумеют, как повезет, ни на что особенно не надеясь. Разве на то, что вот, через три недели к ним придет Новый Год и можно будет выпить шампанского — за все хорошее. А еще за то, что все как-нибудь устроится, изменится к лучшему, и придет новое счастье, новые успехи. И можно будет начать все сначала.
Честно говоря, не очень люди в это верили, а все же надеялись и бежали теперь по улице, заскакивая по дороге за покупками.
Пора уже и о новогодних подарках подумать заранее.
А Новый Год шел себе и шел, не торопясь, пряча лицо от ветра. В сквере он поскользнулся, едва не упал и вдруг услышал из темноты и метели знакомый голос:
— Слышь, давай сюда портфель, мы уж думаем, куда это ты запропастился. И, главно дело, валидол свой на столе оставил.
Совершенно непонятно каким образом из метели вдруг высунулась луна, и стало светлее. Навстречу ему по целине, увязая валенками в сугробах, торопилась, сверкая морковкой, Снежная Баба-яга.
1980