Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2002
* * * То, что в детстве было снежной горкой, В молодости - пригородной электричкой, Стало в старости равниной дальнозоркой, Меньше, чем натурой, больше, чем привычкой. Потому что вечно холодом и злобой Тянет, например, от Финского залива. Форточку и ту пошире распахнуть попробуй - Сразу станет зябко и тоскливо. Окисляются, сгорают звуки. Стерлись все причины. Альфа и омега. Стало меньше ожиданий, больше скуки, Меньше воздуха, намного больше снега. * * * Гранитный залив загустел и замерз. Сквозняк пробивается в щели. Застыл на ветру ледяной Гельсингфорс, И флаги в порту отсырели. Раскинулись камни, дорогу стеснив, И плавят подземные клады. Желтеет подернутый жиром разлив Огней в глубине Эспланады. Осел на стекло серебристый налет, Дробясь на караты и доли. Лишь тают в тумане лапландских болот Какие-то гномы и тролли. И станет пространство в конце января Еще бесприютней, безлюдней, Темнее, чем жизнь, пролетевшая зря, Плотнее, чем сон до полудня... * * * Говорится - небо, - подразумевается взгляд с высоты. Говорится - земля, - подразумевается взгляд в высоту. Никак им не встретиться. Разведены когда-то построенные мосты. А ночью каждый смотрит лишь на себя, Как в зеркало, так что звезда в упор не видит звезду. А еще говорится - холод (подразумевается теснота), А еще говорится - покой (подразумевается темнота), А еще говорится - свобода (подразумевается пустота), И еще по разным поводам говорится много чего, Но любая речь недостаточно убедительна и проста. Молчание растворяется в воздухе, так что в нем Теряется и пропадает любое Я. Свет, бесполезный ночью и незаметный днем, Обозначает несовпадение неба и, конечно, земли С холодом, покоем, свободой, недостаточностью бытия... * * * Оттаял и быстро подсох Александровский сад. От сильного ветра стоит столбом Соленая пыль, как в пустыне, где мы бродили Тысячи лет назад. Но от любых надежд остаются лишь клубы пыли. И до конца растворяется соль в любом Море, узком канале, луже. Любой водоем Легко становится мертвым. Мы сами легко каменеем или, Уже устав стоять на своем, Проходим и быстро отводим взгляд От прошлого. Лишь на ветру краснеет закат. Весь этот мир не стоил любви. Тем более, веры. Было соленой жарой, стало пресной прохладой Одиночество. Тысячи лет Повторяются все одни и те же примеры. И, независимо от прирожденных свойств и внешних примет, Застываем перед одной и той же преградой. Словно стоим в пустыне, объятой Ужасом. Вечер пахнет полынью и мятой. И ничего несомненного нет В жизни, благословенной или проклятой. Только запутанность счета старой и новой эры, И ограниченность слов, и гулкость небесной сферы. * * * Как в детстве знаешь о смерти: это будет не скоро и, главное, не со мной, Как в старости знаешь: скоро, со мной, и это страшно на самом деле, Так же слегка, по касательной, вспоминаешь путь, так сказать, земной И переводишь его на язык, которым все мы так и не овладели. Много там было неточностей, недоделок, уступок, поводов для стыда, Больше всего случайностей, притяжений и волн в непонятном поле. Дело не в том, что все мы проходим, не оставляя следа, Дело в том, что наши следы совсем не зависят от нашей воли. Несомненны лишь время и место. Все остальное условно или почти Не обязательно. Закономерности достаются мемуаристам. Всякое знание постепенно теряется на пути, Отчасти торном, отчасти, как говорится, тернистом.