Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2002
БЕСТИАРИЙ, ИЛИ КОРТЕЖ МОРФЕЯ Солнце с перерезанным горлом. Гийом Аполлинер Я сложил свои рукописи. Я покинул дом. С чемоданом легче идти бегом. Я бежал по распахнутым улицам века с лицом человека, спешащего ниоткуда из никуда. В белом канале стояли суда летней флотилии - их захватили и обживали бездомные псы. Баржи борт к борту покачивались, как весы. Псы пробегали по сходням, лежали на палубах, спали в каютах, чутко прислушиваясь, как поют их недруги, те, что ночами серы, фосфоресцируя в запахе серы. По ночам в подворотнях орудуют чайки, и в кульках из вчерашних газет шебаршат и ютятся печальные стайки новостей, превращенных в крысят. Это полночь пробила, и мост над Невой поднялся - и отрезал от жизни былой. Город встал предо мной лицевою стеной полустен-полулиц. Слышу в кроне кленовой изменчивый скрип половиц: это ворон ученый не спит до рассвета и бродит то влево, то вправо - все внизу для него суета и забава. На помойках свистит голытьба: воробье, голубье. Бьется сердце, как бьется тряпье на балконной веревке - и неловки эти сбивы, рывки, чтоб вот так, задыхаясь, хватаясь руками за грудь и хватая сухими губами белесую муть кислорода, бежать под полуночный вспорх воробья. Это я примеряюсь дышать без тебя. Кем еще не воспеты железная поступь, лихая осанка, геройская поза? На казенном белье площадей прорастают хоз. меты метемпсихоза. Мрамор гривы, и бронза копыт, и чугун обнаженного горла въелись в ткань, как чернильные цифры, чтоб их бесконечная стирка не стерла. Совы вжались в фасады. Их огромные очи склевали закаты, что ни вечер пустые глазницы слепя. Это я примеряюсь глядеть без тебя. Так куда же мне дальше, в какие края? Ходит рыба кругами, как память моя. Лебедь спит, по пригорку к воде соскользнув. Словно боль, под крылом успокоился клюв. Тихий селезень к утке прижался бочком. Кенарь в клетке сидит с канарейкой молчком. Дрозд умолк до утра, и синица молчит. Кто же в этой листве так беззвучно кричит, от ночного молчанья на шаг отступя? Это я примеряюсь любить без тебя. Так куда же мне дальше - белой ночью так близок рассвет. Зоопарк за тюремной стеною вздыхает во сне - и в ответ теплым брюхом река гулко шлепает по песку и штампует, штампует тоску. Чьи-то морды из окон торчат, и свисают на нитках слепые глаза, и зрачки разлетелись картечью. Вошь и гнида под мухой идут мне навстречу. И плетут комары с пауками июньские козни. Жук чем ярче блестит, тем навозней. Что за говор в округе - то азбука Морзе цикад, то сигнальная феня хвостов, то ночной воровской пересвист разудалых птенцов из кустов, и в пространстве глухом возникает немой, бесполезные пальцы свои теребя. Это я примеряюсь, пытаюсь, учусь умирать без тебя. Мои зоотечественики! Исчадья и монстры! Поглядите, как пестрой бабочкой мост распрямляет крыло за крылом, и уходит по водам чуть заметная тень, за которой мы вскоре пойдем по низинам земным и по горним высотам. Кстати, что там, что там у солнца с горлом? ИЗ ЦИКЛА "ПРАЗДНИК УТРАТ" 1 Умер бомж. Как сидел на пеньке в саду, так и умер. Теперь он сидит в аду на своем пеньке, при своих бобах. В рай его не возьмут - слишком скверно пах. Как взирает с небес, кто живет в раю, нам известно. А этот глядит в свою то ли щель, то ли прорезь, во тьме таясь. Что он видит вверху? Только пыль да грязь. Видит корни пенька на своем дворе, две чужие подошвы - дыра к дыре, да бутылки, подобранной рядом, дно, как дневное - сквозь толщу воды - пятно. И когда наклоняется сверху тот, кто ревниво бутылку свою блюдет, этот, снизу, глядит сквозь невидный лаз на явившийся в горлышке бледный глаз. 2 Из мира, пахнущего тенью, я выхожу на белый свет с локтями, черными от чтенья свежих утренних газет, и в мире тополиной пены, светящейся за пядью пядь, учусь из тени постепенно и привычно выпадать, как из зеленой оболочки - горох, покинувший стручок, как из последней этой строчки выпадает первый слог. 3 Те, кто нынче празднует победу, словно мышки, серы и тихи. Не сходили в детстве к логопеду - вот и принялись писать стихи. Им не выговорить слов опасных, оттого и мил унылый стеб. Сколько же проглочено согласных, сколько гласных выпито взахлеб! Тем, кому простой язык неведом, по душе невнятный бред молвы. Тише, дети! Лучше дайте дедам досказать, о чем мычите вы! 4 Черемухой пахнет цветущий миндаль - мне этой строки неожиданно жаль: осталась никчемной, бездомной, лежит себе в папке укромной. А жаль - потому что явилась на свет, и вот уже брезжит неясный сюжет, его застеклить и обрамить спешит пробужденная память. Не стоит ходить вперемешку с толпой: сюжет - это то, что случилось с тобой. Но сладкий миндаль отчего-то горчит, как семейное фото. 5 В пространстве, очерченном снами и зданиями, свою дорожку привычно торя, жизнь прожита между двумя изданиями Академического словаря. Язык еще не успел измениться, перечень новой лексики краток, зато к судьбе на последней странице приложен перечень опечаток. И это разумно: на удалении в годы придется еще не раз вспомнить о правильном ударении и построении верных фраз.