Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2002
“И не поноси тех, к кому взывают они помимо Аллаха, чтобы в отмщение не поносили они Аллаха по невежеству своему. Так, для каждого народа заставили Мы казаться благими деяния их. Затем, возвратятся они к Владыке своему, и Он поведает им дела их”. I-
(Священный Коран, Сура Аль-Ан’ам, 6:109)
Проблемы, поднятые в дискуссии, начатой в 10-м номере “Звезды”,II настолько многочисленны, что существует большой риск потеряться среди них и начать спорить по частностям, упуская из виду главное. Но что же здесь главное?
На этот вопрос можно также ответить по крайней мере двояко.
Первое — очевидно: войну в Чечне необходимо остановить. Все искренние усилия и порывы нелицемерного человеколюбия, направленные на прекращение войны и ежедневных страданий чеченского народа, являются благими, и уже только по этой причине разговор нужно продолжать: “худой мир лучше доброй ссоры”. В этом разговоре должно принять участие как можно больше людей, как с российской, так и с чеченской, особенно с чеченской, стороны. Нельзя понять другого человека, даже не поговорив с ним. Мы совершенно перестали ценить действенность человеческого слова, мы перестали разговаривать друг с другом, а если и говорим, то ради того, чтобы настоять на своем, и не пытаясь понять точку зрения собеседника. Мы все уверены в чем-то, хотя наша уверенность по большей части диктуется национальными мифами, которыми так богата история многоязыкой России. Страшнее всего, когда миф находит на миф, но и в этой ситуации войну в Чечне необходимо остановить.
Есть и второй ответ на вопрос, что же главное в этой дискуссии. Этот ответ связан с пониманием ислама как религии и мировоззрения. Я, как и Хож-Ахмед Нухаев, глубоко верю в то, что следование законам ислама является целительным не только для России с ее мусульманскими народами, но и для всего мира как единого целого, однако как историк и свидетель нынешнего состояния вещей я не стал бы убеждать в этом других прежде объяснения, чем диктуется такая убежденность. Оговорюсь при этом, что для меня как для гражданина и писателя, который волею судеб пишет на русском, родном татарском, а также на венгерском и английском языках, Россия — это в первую очередь духовная категория, и меня не радует, что федеральный центр все больше склоняется к тому, чтобы полностью искоренить один из немногих по-настоящему полезных ростков мучительных российских реформ — демократический федерализм, проросший из естественного национального разнообразия народов составляющих эту духовную Россию. Остается только догадываться, какие тенденции возобладают в закулисной борьбе вокруг Президента России, которому и в этом смысле досталось, прямо скажем, тяжелое наследие.
Однако о федерализме и его связи с высказанной нашим чеченским собеседником концепцией построения или, вернее, “воссоздания” чеченского общества — чуть позднее, так как исламское объяснение происходящего в мире и в России для меня как для мусульманина является основополагающим. Коль скоро в концепции прекращения войны и послевоенного устройства Чечни ислам призван сыграть и, как я верю, действительно сыграет главенствующую умиротворяющую роль, кажется необходимым поговорить здесь в первую очередь именно об исламе и о том, позволяет ли ислам дважды войти в одну и ту же реку или его абсолютные законы, прямо отражающие эволюционные законы вселенной, требуют от нас совсем иного? Поэтому мое участие в этой дискуссии состоит не в том, чтобы оспорить выстраданную и потому уверенную речь Хож-Ахмеда Нухаева, который, конечно же, лучше знает дух и душу своего родного народа, но в том, чтобы посильно расширить представление об исламе и его общественной роли у тех, для кого благодаря усилиям средств массовой информации ислам стал очередным пугалом человечества. Лишним доказательством того, насколько безответственным может быть отношение не столько к самому исламу (Бог — судья веры), но к многочисленным живым и по-человечески ранимым и уязвимым людям — мусульманам России и всего мира, стал скандальный памфлет О. Осетинского, растиражированный в сентябрьских и октябрьских “Известиях”.
Самое потрясающее, насколько спокойно была проглочена эта провокация и читающей публикой, и исламоведами, и политологами, и интеллигенцией: словно так и надо. Бог судья этому произведению и его автору — не к нему и ему подобным обращена сегодняшняя дискуссия.
Должен признаться, что не могу судить о прочности родовых, тем более тейповых связей как силовых линий современного общества: казанские татары, к которым я принадлежу, пребывают в лоне ислама уже больше тысячи лет, а последние двести лет являются слитной нацией, где все былые родовые традиции слились в единые общенациональные традиции. При этом, рискуя навлечь на себя раздражение и гнев некоторых моих соотечественников, и сегодня ставящих родство по крови выше родства по духу, я все же должен сказать, что главным народообразующим фактором для казанских татар явился не фактор булгарских предков и тюркской крови, но фактор ислама, который явился своеобразным катализатором смешения в единую татарскую нацию целых поколений мусульман тюркско-булгарского, тюркско-кипчакского, финно-угорского и даже славянского происхождения. Что касается последнего фактора, мало приемлемого для апологетов чистоты “русской православной крови”, то история свидетельствует, что Волжская Булгария, историческим наследником которой стало Казанское ханство, стала приютом для многих языческих славянских родов, уходивших в свое время от крещения Руси: достаточно процитировать здесь “Сказание о взятии Царства Казанского”: “такоже глаголют ростовская чернь забежавшим бо тамо от святаго крещения, и вселившимся в болгарских жилищах”. В обстоятельствах развивающейся исламской цивилизации эти новоприбывшие с течением времени естественным образом принимали ислам и сливались с местным населением, так что “северные”, “славянские” черты многих татар имеют в мусульманской истории народа вполне очевидное происхождение.
Фактом является и то, что ислам пришел в горные районы Кавказа гораздо позже, чем на Волгу, несмотря на то, что первым “российским” городом, куда пришел ислам, был дагестанский Дербент, и случилось это на самой заре ислама, во второй половине VII века. Могут спросить, почему же те самые родовые и тейповые традиции, на которых, по уверениям, держится мусульманская жизнь чеченского народа, до XVI–XVII веков препятствовали проникновению ислама в самые сокровенные места горного Кавказа? Глубоко уважая убеждения собеседника, я, быть может и по незнанию, вижу здесь некоторое противоречие, которое не позволяет поставить знак прямого равенства между исламом и изначальным до-исламским тейповым строем. Напротив, я думаю, что ислам во многом преобразовал изначальный тейповый строй, придав различным и часто соперничающим горным родам то героическое единство цели, проявления которого так хорошо видны в последнее десятилетие чеченской истории.
Одним из последних проявлений этого чеченского мужества стало и
“Обращение” Хож-Ахмеда Нухаева к чеченскому народу, опубликованное в № 11 “Звезды”. Очевидно, что некоторые положения этого документа потребовали от автора не меньшей отваги, чем военное противостояние первой чеченской войны, и дай Бог, иншалла, чтобы это Обращение нашло достойный отклик среди чеченцев. Прочтя это Обращение, я понял, что не имеет никакого смысла рассуждать или спорить по его частностям, тем более что в данной статье я выступаю не как пребывающий в творческом отпуске радиожурналист Би-Би-Си, а как писатель, историк и мусульманин.
При всем том я считаю необходимым поговорить здесь об исламе даже вне прямой зависимости от того, насколько ислам может в реальности помочь установлению гражданского мира в Чечне, поскольку некоторые положения напечатанного в “Звезде” интервью Хож-Ахмеда Нухаева чрезвычайно важны для будущего не только самой Чечни, но и всего “исламского мира”. Соглашаясь с Хож-Ахмедом Нухаевым в его оценке “исламского мира” и в том, что современная политика и ислам несовместимы, поскольку честный человек не должен садиться за стол с шулерами (мусульманину вообще нельзя играть в азартные игры), я тем не менее вижу в исламе не столько орудие “спасения и сохранения традиций”, сколько двигатель развития и познания и, одновременно, зеркало всей эволюции человечества.
Ключевой категорией в таком понимании ислама, основанном на его собственной истории, а также на деяниях его Святого Пророка, мир и благословения Аллаха да пребывают с ним, является категория “Единства” (Таухид), отражающая в единстве мира Всеобъемлющее Единство Аллаха и тем самым вбирающая в себя понятие “Добра”, которое в таком понимании состоит, в частности, в посильном нахождении Общего между людьми, а не в принципиальной консервации Различий, как бы важны и дороги ни были эти Различия для разных людей и целых народов. Сам Священный Коран, отвечая на вопрос, почему вообще были созданы различные племена и народы вместо изначально единого человечества, говорит, что это было сделано ради процесса взаимного Познания, вне которого человеческая жизнь не может исполнить своего назначения:
“О род человеческий, создали Мы вас из мужчины и из женщины и сделали вас народами и племенами, дабы вы могли познать друг друга. Истинно, наиболее достоин уважения среди вас в глазах Аллаха есть тот, кто наиболее праведен среди вас” (Аль-Худжурат, 49:14).
Из взаимного Познания, как из подлинной любви между мужчиной и женщиной, проистекает новая жизнь, в которой слито воедино духовное и историческое наследие познающих друг друга народов. Один этот айят показывает, что ислам, понимая и ценя различия между народами, вовсе не стремится к их национальной изоляции друг от друга, закрепляя на века общественные системы, в которых эти народы были застигнуты пришествием нового Откровения. Напротив, ислам, как это видно из его четырнадцативековой истории, как бы создает новое духовное человечество, подчиняющееся его универсальным духовным законам, уже частично заложенным в предыдущих Писаниях — Ветхом и Новом Завете. Но опасность для всякой религии, стремящейся из ужаса многоликой безнравственности к возврату в “святые времена прошлого”, заключается в том, что это прошлое, как правило, берется в отрыве от того реального контекста, в котором оно на деле происходило, и рассматривается на фоне мифов, имеющих гораздо более позднее происхождение.
Ислам как Божественное Откровение был ниспослан ради создания новой общинной духовности, а не самого создания общинно-родового строя, который существовал на земле за многие века и тысячелетия до христианства и ислама и благополучно уживался именно с язычеством, регулируясь, в отсутствие общечеловеческих законов, главным образом законом кровной мести, единственным законом, который мог защитить права более слабого от посягательств более сильного. Если сильный знал, что его преступление не останется безнаказанным не только для него самого, но и для его потомства, такое знание хотя бы отчасти сдерживало “право силы”. Таким образом, общинно-родовой строй легенд и мифов на самом деле не содержал в себе идеи монотеистической, то есть общечеловеческой нравственности, а иначе зачем было Всевышнему ниспосылать Откровения, чтобы духовной силой пророчества изменить существующее на земле положение вещей?
В рассуждениях, положивших начало данной дискуссии, ислам противопоставляется государству, а заповеди ислама — политике. Наверное, можно понять причины такого противопоставления в контексте сегодняшнего мира, когда мировая политика действительно лишилась последних остатков нравственности, а российское государство, при всех благих пожеланиях, не только не исполняет своего назначения, но даже не понимает его по-настоящему. Но в философском смысле государство — государству рознь, и при всем естественном для нравственного человека неприятии насквозь придуманной “голливудской” Америки нельзя, всмотревшись, не увидеть и того, что американские граждане при всем своем патриотизме всегда чрезвычайно подозрительно относились к своей государственной машине (настойчивость на праве иметь оружие является наследием именно этой изначальной подозрительности). На деле американцы стараются держаться подальше от своего государства, полагая, что их отношения с этой машиной должны исчерпываться своевременной уплатой налогов. Когда государство предстает только и исключительно в виде налогового инспектора и не лезет тебе в дом и в душу, как это исторически свойственно государству в России, оно низводится на ту ступень, на которой и должно находиться, обеспечивая права каждого отдельного гражданина за счет общих усилий всех граждан. Таким образом, государство в развитых странах — это вопрос налогов, а не вопрос идеологии.
Та Америка, которая созидательным трудом малых и средних предприятий, а вовсе не пресловутых глобальных корпораций, наполняет умопомрачающий американский бюджет, имеет крайне мало общего с мифологической “атлантической цивилизацией”, о которой пишет Хож-Ахмед Нухаев, и не хотелось бы, чтобы заодно с этим вновь рисуемым образом общего для России и Чечни “врага” конкретными “врагами” стали многочисленные американцы, которые никак не узнают “своей Америки” в голливудской стряпне. Между тем, при всем неприятии “ценностей” глобализма, который попахивает-таки экономическим и культурным империализмом, сама идея того, что для создания общей российско-чеченской платформы необходим “общий враг”, претит мне как мусульманину, ибо это именно политическая, а не духовно-нравственная идея.
Сила ислама в том, что он стремится объединить человечество духовной проповедью и нравственной философией, и если ислам — это Истина, то он, с помощью Всевышнего, не нуждается для убеждения в своей правоте в других орудиях, кроме Божественного слова и нравственного примера. Все остальное, включая философию полного “отвержения” вместо попытки найти общий язык, ведет к расколу и разладу, “а Аллах не любит смятения” (Сура Аль-Бакара, 2:206). Да, Слово кажется незначительным фактором в мире, где торжествует государственная и общественная ложь, но только Оно побеждает по-настоящему, завоевывая не жадные карманы, а сердца людей, и в этом — главный урок всех религий, венцом которых для всякого мусульманина является ислам. Таким образом, как говорит сам Священный Коран, “говори с ними надлежащим образом” и “вот, тот, между кем и тобой была вражда, станет как бы лучшим другом твоим”:
“Призывай к пути Господа твоего с мудростью и благим увещанием, и рассуждай с ними наилучшим образом. Истинно, Владыка твой знает лучше, кто совратился с пути Его, и лучше знает Он тех, которые наставлены в праведности” (Аль-Нахль, 16:126).
“И да не побуждает вас ко греху враждебность людей, которые препятствовали вам войти в Священную Мечеть. И помогайте друг другу в праведности и благочестии, но не помогайте друг другу в грехе и беззаконии. И бойтесь Аллаха, истинно, суров Аллах в наказании” (Аль-Майда, 5:3)
“Отражай зло тем, что есть лучшее (ахсан) . Нам хорошо известно, что говорят они” (Аль-Муминин, 23:97).
“Возможно, что положит Аллах приязнь между вами и теми из них, с которыми вы во вражде, ибо Аллах Всемогущ и Аллах — Наибольше Прощающий, Милостивый. Не возбраняет вам Аллах, — по отношению к тем, которые не сражались против вас из-за веры вашей и которые не изгоняли вас из домов ваших, — оказывать расположение им и поступать с ними справедливо, ибо любит Аллах тех, которые справедливы” (Аль-Мумтахинах, 60:8-9).
Что касается общинности, то для ислама главным мерилом общественной жизни является не внешняя схема общества, но справедливость его устройства.
“О вы, верующие, строго соблюдайте правосудие и будьте свидетелями перед Аллахом, даже если бы то было против вас самих, или против родителей и близких ваших. Богат он или беден, Аллах больше печется о них обоих, чем вы. Итак, не следуйте низким побуждениям, дабы вы могли поступать по справедливости. И если вы утаиваете истину или обходите ее, то помните, что Аллаху вполне ведомы деяния ваши” (Аль-Ниса, 4:136).
“И да не побуждает вас вражда людская поступать иначе, чем по справедливости. Будьте всегда справедливы: это — ближе к праведности. И бойтесь Аллаха. Истинно, Аллаху ведомы дела ваши” (Аль-Майда, 5:9).
Если ислам не установил жестких рамок своего видения государства, это не означает, что ислам отрицает государство в пользу какого-то идеального общинного устройства. Просто ислам как универсальная религия признает, что всякий народ развивается по-разному (но именно развивается, а не стоит на месте), и поэтому он оставляет всякому народу право и возможность жить и развиваться в рамках того исторического общества, в котором этот народ посетило исламское Откровение. Многие заповеди ислама объясняются именно этой широтой исламского восприятия человеческой эволюции: то, что является общественной необходимостью для одного человеческого общества, может быть тормозом развития или пережитком для другого общества. Одним из примеров этого является принятие ислама или христианства племенами Африки, в которых исторически развито многоженство, не имеющее никаких законодательных ограничений. Если племя становится христианским благодаря усилиям католических миссионеров, то оно не может мгновенно перестроить свою семейную жизнь, и очень часто бывает, что многоженство в нем сохраняется, хотя и противоречит современному пониманию христианства (отметим, что христианское Писание нигде и никогда не отменяло многоженства как института, но это уже совсем другой вопрос). В случае же принятия племенем ислама переход от неограниченного и продиктованного главным образом экономическими причинами многоженства к ограниченному многоженству и, наконец, к простой возможности многоженства в случае мора или бедствий, когда многие женщины просто не могут найти себе мужей, происходит более мягко и естественно, и не влечет за собой лицемерия в религиозных делах. Ислам считает, что в случае недостатка мужчин женщине лучше стать второй женой и находиться вместе с детьми под полной охраной мусульманского права, чем идти на улицу или всю жизнь рыдать в подушку от одиночества.
Категории государства и политики нельзя противопоставлять исламу уже потому, что эти категории существовали на земле гораздо раньше пришествия исламского Откровения, и если уж говорить в терминах Божественного Промысла, государства, с которыми неразрывно связана государственная политика, образовывались не по желанию человека, а по необходимости его человеческой природы. Государственная политика тоже может и даже обязана быть справедливой, оберегая более уязвимых членов общества от произвола наиболее сильных его членов, но для этого власть нужно понимать как долг и обязанность, а не как привилегию. Мусульманский Халифат пришел к своему упадку именно потому, что власть стала восприниматься халифами как мирская привилегия, а не Богоданная обязанность. Величайший мусульманский историк XIV века, “отец социологии” Ибн Хальдун в своем бессмертном трактате “Мукаддима” показал, что государство, под которым он естественно для своего времени понимает династийную царственную власть, своим истоком имеет сознание группового единства (’асабийя), которое, по его мнению, и является важнейшей движущей силой исторического развития человеческих сообществ. На начальном этапе развития человеческих сообществ это групповое чувство, природы которого Ибн Хальдун не раскрывает, довольствуясь широкой констатацией его объективного наличия, действительно выражается в чувстве семейного, родового и племенного родства. Впоследствии, при наличии надлежащих условий и исторических обстоятельств, это же чувство трансформируется в чувство причастности к правящей династии, поскольку, как говорит Ибн Хальдун, групповое чувство в борьбе с другими групповыми чувствами всегда стремится к образованию монархии как своей конечной цели. Иначе говоря, в самом групповом чувстве заложено стремление к лидерству, и это лидерство тем сильнее и устойчивее, чем сильней и устойчивей обеспечивающее его групповое чувство. Ведомые силой группового чувства, человеческие сообщества создают собственные династии, которые, однако, по мере удаления от своего начала во времени все больше теряют свое изначальное групповое чувство и в конце концов забывают о своих истоках и переживают упадок. Это забвение истоков, как полагает Ибн Хальдун, начинает происходить в третьем и, как правило, завершается в четвертом поколении династии. При этом великий мусульманский историк и основатель социологической науки, как это ни поразительно, рассматривает групповое чувство как нечто существующее независимо от религиозного закона и религиозной нравственности. Для него это групповое чувство является инвариантным, природным, и в этом смысле вне-нравственным свойством человеческих сообществ, хотя привнесение в человеческое сообщество религиозного закона сказывается и на групповом чувстве, либо, в случае направленности этого чувства к социальной справедливости, усиливая, либо, в обратном случае, ослабляя его. Социальное учение Ибн Хальдуна, между тем, проистекает из его глубочайшего знания истории и практики ислама, которую мусульманские богословы нынешних времен все чаще представляют как простую схему, но это стремление к простоте подобно стремлению свести высшую алгебру к арифметике без всякого учета того, что и высшая алгебра является плодом мусульманской науки (Аль-Хорезми, Аль-Фараби и другие).
Хож-Ахмед Нухаев приводит в качестве образца на все времена “Мединскую конституцию” Святого Пророка ислама Мухаммада, мир и благословения Аллаха да пребывают с ним. Мне кажется, что из этого документа, расписывающего взаимные обязательства арабских и иудейских племен Медины, меньше всего следует вывод, что таким образом Пророк закреплял статус-кво общинно-родовой жизни на все грядущие века. Не говоря уже о том, что ислам по происхождению стал городской религией и впоследствии создал именно городскую торгово-ремесленную цивилизацию, он изначально развивался в условиях города-полиса, который в зачатке представлял собой именно город-государство.
Во времена Пророка вся Аравия делилась на роды и племена, бесконечно враждовавшие друг с другом по самым ничтожным поводам. Случайное оскорбление вело к войнам, которые длились по пятьдесят лет в нескольких поколениях. Смысл “Мединской конституции”, которая закрепила за мусульманами, сочувствующими и иудеями Медины право быть судимыми по законам своей собственной религии и собственных традиций, усматривается скорее в торжестве веротерпимости и межплеменной справедливости в ситуации осады, которой мекканские язычники подвергали тогда новообразованную мусульманскую общину с целью ее уничтожения, чем в законодательстве, принятом якобы на все времена.
Реальность принятия ислама арабами и иудеями Аравии заключалась как раз в том, что ислам проницал межплеменные различия, способствуя слиянию разобщенных и постоянно враждующих племен в единую Умму, то есть Общину ислама, внутри которой никакие национальные и родовые различия не должны были играть никакой роли, а единственным критерием оставалась степень праведности каждого ее члена. Наверное, поэтому, когда история ислама говорит о порядке мироустройства, чаще всего цитируется не “Мединская конституция”, созданная в начале пришествия ислама, когда многие его положения еще не были даже явлены, но “Прощальная проповедь” Святого Пророка ислама, мир и благословения Аллаха да пребывают с ним, в которой он говорил о полном равенстве всех людей независимо от пола, общественного и имущественного положения, национальности и цвета кожи:
“…Все люди, к какому народу или племени они бы ни относились и какое бы положение в жизни ни занимали, являются равными. Так же, как равны пальцы на одной руке, равны друг другу и человеческие создания. Ни у кого нет ни прав, ни превосходства над другим. Вы — как братья.
О люди, у вас — Один Бог и одни предки. У араба нет превосходства над не-арабом, и не-араб не обладает превосходством над арабом. Белый человек не имеет превосходства над черным, и черный над белым, разве что в той степени, в которой они исполняют свой долг перед Богом и людьми. Наиболее достойный среди вас, в глазах Бога, это наиболее праведный среди вас.
Так же, как священен этот месяц (месяц Хаджа), как неприкосновенна эта земля и свят этот день, священны жизнь, собственность и честь каждого человека. Отнимать у человека жизнь или его собственность, или оскорблять его честь является столь же несправедливым и бесчестным, как нарушать святость этого дня, этого месяца и этой земли. То, что я говорю вам, имеет значение не только сегодня. Это предназначается на все будущие времена. Вы обязаны помнить это и действовать согласно этому, пока не покинете этот мир и не отправитесь в другой для встречи с вашим Создателем…
Сказанное мною вы должны донести на все концы земли. Может быть, те, кого не было здесь, извлекут из этого большую пользу, чем те, кто слушал меня здесь и сейчас” (Ат-Табари, Хишам).
В год своего ухода Пророк уже видел перед собой Умму — Общину ислама, в которой принадлежность к роду-племени играла гораздо меньшую роль, чем принадлежность к исламу, законодательная справедливость которого одинаково распространялась на всех, независимо от родовых и племенных традиций.
Ислам, таким образом, в своей исторической реальности вовсе не закрепил традиционную общественную систему, а создал новую общность, в которой благородные традиции каждого племени переходили уже не в родовые, но в общественно-религиозные традиции уважения к старшим и родственной любви, причем ячейкой этого общества становилась семья и ее родственный круг, в идеале расширяющийся до всей мусульманской Уммы, в которую по мере ее роста входили и бывшие христиане, персы, иудеи, индусы, буддисты и, конечно, язычники… Ислам создал из отдельных родов и племен, даже говоривших на разных языках, целые слитные мусульманские народы, стремясь к объединению во имя Единства Аллаха всего земного человечества, и неудивительно, что именно те бедуинские племена Аравии и Северной Африки, которые вопреки всему сохранили общинно-родовой строй, были меньше всего приближены к исламу в том всеобъемлющем понимании, которое оставил нам в наследие Святой Пророк ислама:
“Кочевые арабы говорят: “Мы веруем”. Скажи: “Не веруете вы; скажите лучше, “Мы приняли ислам”, ибо Вера не вошла еще в сердца ваши”. Но, если вы повинуетесь Аллаху и Его Посланнику, не умалит Он ничего из деяний ваших” (Сура Аль-Худжурат, 49:15).
Изумительная глубина коранических учений видна и в этом айяте, поскольку Пророк добивался именно того, чтобы вера вошла в сердца, а не осталась показным соблюдением внешних обрядов и родовых традиций. Сердце (кальб) для мусульманина — это средоточие его духа, важной частью которого является любовь к родине, уважение к семейным и родовым традициям. Главное же в духе мусульманина — любовь к Аллаху как Абсолютной Справедливости. Именно справедливости и “золотой середины” в деяниях требует от мусульманина Откровение даже тогда, когда эта абсолютная справедливость обращается против него самого. Убийство невинного — несправедливо, какие бы цели оно ни преследовало; убивать и ранить гражданское население Пророк ислама запрещал абсолютно даже во время священной войны, и уже поэтому всякий слепой теракт безусловно запрещен исламом: нарушающие этот запрет отвечают за него сами перед Аллахом и перед людьми. Преступник, называющий себя мусульманином, может отвечать за весь ислам в той же мере, в какой каждый называющий себя православным преступник отвечает за все православие.
Мы не можем знать, что ждет человечество за очередным поворотом, однако сам высочайший оптимизм исламского вероучения показывает, что Аллах сотворил людей не для того, чтобы они перебили друг друга во имя собственных традиций или, что гораздо чаще встречается, благодаря полному отсутствию идеалов. Ислам обращается ко всему роду человеческому именно потому, что верит в род человеческий в целом, в его сердце и разум, несмотря на все моря крови, пролитые людьми чаще всего даже не от корысти, а по взаимному невежеству и горделивому нежеланию понять истоки верований, поступков и деяний другого.
“И когда Господь твой сказал ангелам: “Я желаю поставить наместника на земле”, они сказали: “Поставишь ли Ты такого, который произведет смуту на ней и прольет кровь? — и мы славим Тебя Твоей славой и превозносим Твою святость”. Он ответил: “Я знаю то, чего вы не знаете” (Сура Аль-Бакара, 2:31).
Возвращаясь к первой общине мединских мусульман, надо сказать, что каждый мусульманин относится к временам жизни Пророка с величайшим уважением потому, что именно тогда, в присутствии Божественного Посланника, будущим поколениям мусульман были явлены вечные примеры святости и праведности, справедливости и самопожертвования во имя торжества Единства Аллаха. Эти времена преподали не только мусульманам, но и всему человечеству высочайшие духовные уроки, самый главный среди которых — сила пророческого слова и сила пророческого примера. Вопреки бытующим представлениям, ислам утверждался словом и проповедью, но никак не силой оружия как внутри Аравии, так и за ее пределами. Внутри Аравии только договор при Худабийе, давший мусульманам двухлетнюю передышку в военных действиях по отпору мекканских язычников, способствовал самому широкому распространению ислама. Через два года мусульман в Аравии было уже так много, что Пророк по договору вошел в Мекку во главе десятитысячного войска сторонников, явив при этом величайший пример великодушия к поверженным врагам; никто из них не был казнен, и многие впоследствии стали известными мусульманами. Именно гражданский мир стал самой плодотворной почвой для распространения ислама во времена Пророка. Что же касается эпохи великих завоеваний, продолжавшейся в течение нескольких десятилетий после ухода Пророка, мир и благословения Аллаха да пребывают с ним, то и в ситуации победы, когда владения ислама простерлись от границ Китая до границ Франции, мусульмане никого не обращали в ислам насильно. Насильное обращение в ислам запрещено самим исламом: “В вере не должно быть принуждения”, гласит один из самых известных айятов Корана (Сура Аль-Бакара, 2:257). Кроме того, обращение в ислам в покоренных землях сужало налоговую базу мусульманского правительства, поскольку новообращенные переставали платить “налог за охрану против врагов”, или “джизью”, так что насильственное обращение было бы даже экономически невыгодно.
После прихода арабов в Персию, Северную Африку и Испанию самым естественным образом стало образовываться мусульманское государство, сутью которого был Халифат. Первым мусульманам пришлось по необходимости учиться государственности, так как управлять новыми обширными территориями и способствовать их духовному и экономическому процветанию было невозможно без упорядочения сбора налогов, государственных чиновников и даже государственной бюрократии. Коль скоро пришедшие в Персию арабы были в основном неграмотными или малограмотными людьми, то до середины VIII века, то есть пока арабский язык не развился настолько, чтобы исполнять функции государственного и научного языка, чиновниками и министрами Халифата были персы-зороастрийцы и местные христиане. Персы и христиане и впоследствии, в период расцвета мусульманской цивилизации, давшей миру основы существующих ныне наук и глубочайшую философию, почерпнутую из наследия античности и развитую до небывалых высот, продолжали играть ведущие роли как в науках и искусствах, так и в государственном управлении, и никакой мусульманский монарх не видел в этом ничего особенного.
Самым принципиальным вопросом, поднятым Хож-Ахмед Нухаевым в его публикации, является вопрос о сути исламского Откровения, которое, по его мнению, раз и навсегда задает не только нравственные законы, с чем я полностью и неукоснительно согласен, но и систему общественного устройства. Нижеследующее рассуждение, являющееся попыткой представить Откровение в несколько ином контексте, не является возражением на идею “возвращения” чеченского общества к его тейповому устройству. При всей необычности и непонятности такого устройства для власть имущих и огромного большинства ни малейшей власти не имущих россиян, эта идея как раз может сработать как частный случай, как исключение, подтверждающее правило, поскольку основана на опыте, оплаченном многой кровью и практическими традициями чеченского народа. Если общинность действительно является идеалом, что можно окончательно понять только после выяснения хотя бы нескольких чеченских же точек зрения по этому вопросу, почему бы не строить жизнь в соответствии с этим идеалом? Никто, кроме самих чеченцев, не вправе рассуждать на эту тему или давать рекомендации.
Другое дело, что идея тейпового устройства здесь связывается с сутью мусульманского Откровения, которое, являясь Предвечным и Окончательным, все же не только оставляет человеку право на раздумье, но вменяет раздумье ему в обязанность. Если бы общинное устройство древней Аравии являлось законченным идеалом, ни четыре первых праведных халифа, ни последующие Омейядские и Аббасидские халифы ислама, стоявшие гораздо ближе нас к истоку и практике Откровения, не сталкивались бы с проблемами государственного управления, без которого ислам никогда не стал бы цивилизацией, давшей миру великих математиков, астрономов, философов. Более того, из четырех главных законодательных школ (фикхов) суннитского ислама, а именно, фикха Абу Ханифы, к которому принадлежит подавляющее большинство мусульман России и мира, Ас-Шафи, Абу Ханбала и Малика бин Анаса, лишь последняя школа основывается на законах и традициях первой мусульманской общины Медины, и поэтому имеет самое малое и узкое приложение в сегодняшнем мире ислама. Встает вопрос — почему? Да потому, что юридическая школа Абу Ханифы, к которой принадлежат и чеченцы, всеобъемлюща в том смысле, что наряду с шариатом наиболее широко признает и систему “адата”, то есть тех местных законов, которые не противоречат шариату. Зная, как важен “адат” на Кавказе, мы видим, что мусульманский маликитский закон, основанный на арабском варианте родо-племенной общинности, при всей его верности принципиальным законам шариата все же тесен для исторических реальностей той же кавказской жизни. Поэтому с законами Откровения все далеко не так просто, как следует из нижеследующего утверждения Хож-Ахмеда Нухаева:
“Заповеди религии — самоценный и самодостаточный язык для тех, кто рассматривает мир как кораническую реальность и живет в соответствии с вечной и неизменной Традицией, установленной промыслом Всевышнего для наших “первых отцов”. Кораническая заповедь — прямое повеление к действию, имеющему свою четкую определенность. По отношению к неизменным, вечным заповедям, к Божьему Откровению, человек может быть либо исполнителем их, либо нарушителем. Здесь нет места человеческому законотворчеству или какой бы то ни было форме модернизации и совершенствования Откровения, того, что по природе своей свято, абсолютно, и что уже изначально вошло в человеческий мир в совершенной и законченной форме”.
Трудно не согласиться с тем, что Откровение, если понимать его как свод правил и законов, а также как само содержание Священного Корана и Сунны, не подлежит никакому человеческому вмешательству. Однако действие, основанное на трактовке Откровения и по определению несущее в себе все несовершенства любой человеческой натуры, не может считаться столь же “четко определенным”. В этом и загвоздка, призвавшая к жизни все законодательные школы суннитского и шиитского ислама, которые и возникли-то потому, что живая жизнь с ее миллионами непредсказуемых проблем вынуждала великих юристов и ученых ислама разрабатывать систему фактического приложения Откровения к реалиям жизни, и речь во всех этих усилиях шла вовсе не о модернизации или совершенствовании, прости Господи, самого Откровения, но об осмыслении и переосмыслении Его в естественно меняющихся условиях заложенной в природе мира общественной и государственной эволюции. Да и утверждение о том, что Откровение “изначально вошло в человеческий мир в совершенной и законченной форме”, не совсем справедливо, поскольку Откровение Корана снисходило к Пророку, мир и благословения Аллаха да пребывают с ним, в течение 23 лет, что безусловно меняло “вечную и неизменную Традицию, установленную для наших └первых отцов””.
Нельзя забывать о том, что предвечность Традиции ислама включает в себя по восходящей монотеистические традиции Ветхого и Нового Заветов:
“Это, точно, есть то же самое учение, как и заключающееся в прежних книгах, книгах Авраама и Моисея” (Сура Аль-А’ла, 87:19-20).
Однако — какова перемена в традициях, насчитывавших века и тысячелетия! Все содержание Священного Корана, таким образом, говорит нам не о неукоснительности национально-исторических традиций, образовавшихся до пришествия Откровения, а о необходимости их пересмотра по мере духовной эволюции общества, все глубже и шире осмысливающего свое религиозное Откровение, как это было в исламе. Сама кораническая идея прихода пророков в общество с Обновленной Богом Вестью говорит о том, что общество проверяется на верность Богу тем, насколько оно способно отказаться от своих традиций и верований в пользу Божественной Вести. С приходом ислама в арабскую действительность именно приверженность “изначальным традициям предков” подвигла мекканских язычников на борьбу с первыми мусульманами, и многие из этих традиций были попросту отменены исламом. Один этот пример позволяет усомниться в утверждении, что “…религия заключается в том, что народ, идущий “по пути прямому” через Пространство и Время из Вечности в Вечность, ничего не изобретает, а только повторяет в каждом очередном жизненном цикле архетипы поведения, унаследованные “от первых поколений”. К этому нас обязывает Священный Коран: “Разве ждут они чего-либо другого, кроме пути первых поколений? Никогда не найдешь ты для пути Аллаха перемены! Никогда не найдешь ты для пути Аллаха изменения!” (35:43)”.
При всем искреннем уважении к рассуждениям нашего чеченского собеседника, я вынужден сказать, что процитированный айят Корана в контексте 35-й Суры Аль-Фатир говорит на деле совершенно обратное, а именно, говорит о том, что случилось с народами древности, когда они не захотели изменить свои пути в соответствии с пришедшим к ним Пророческим Откровением:
“И они поклялись Аллахом, самыми крепкими клятвами своими, что если придет к ним Предостерегающий, то они последуют наставлению лучше наилучших из людей. Но когда пришел к ним Предостерегающий, это лишь укрепило их в их отвращении из-за их высокомерия на земле и замыслов о том, что есть зло. Но злоумышление только охватывает его создателей.
Итак, ищут ли они чего иного, кроме того, что постигло народы древности? Но не найдешь ты никакой перемены в пути Аллаха; и никогда не увидишь ты никакого отклонения в пути Аллаха.
Не странствовали ли они по земле и не видели ли, как зол был конец бывших прежде них? И сильнее были они по могуществу. И Аллах не Тот, замыслам Которого что-либо на земле или в небесах может помешать, ибо Он есть Всеведущий, Всемогущий” (Сура Аль-Фатир, 35:43-45).
Таким образом, “злой конец” постигал в древности именно те народы, которые не хотели изменить свои пути в соответствии с изменениями, промысленными для них Всевышним. Этот коранический сюжет повторяется в Священной Книге многократно, и всегда говорит лишь об одном — о духовной эволюции человечества, о восхождении по ступеням духовного развития в соответствии со все более глубоким, по мере развития научных знаний, осмыслением Откровения, суть которого для всех монотеистических религий изначально состояла только в одном — в Единстве и Единственности Бога.
Сама история ислама, сумевшего выкристаллизовать из всего античного наследия человечества и через арабские переводы и комментарии передать Европе то, что сейчас является основой “европейской цивилизации”, свидетельствует о том, что ислам — религия и философия поступательного развития, а не замкнутый круг соблюдения традиций “из Вечности в Вечность”. При всей поэтичности такого образа, он по сути противоречит глубинной эволюционности и блистательному историческому пути ислама до XI века. То, что ислам действительно стал “замкнутым кругом традиций”, — боль и беда современного ислама, взявшая начало в середине XI века, когда консенсус мусульманских богословов в страхе перед брожением умов и в обстоятельствах продолжающегося раскола пришедшего в упадок Аббасидского Халифата договорился до того, что запретил ижтихад — индивидуальное осмысление Откровения, по определению направленного каждой человеческой душе в отдельности.
После этого “закрытия дверей ижтихада”, то есть фактического запрета на самостоятельное осмысление Откровения, исламская цивилизация еще несколько веков развивалась по инерции, заданной могучим толчком мусульманской мысли в предшествующие века, а затем едва ли не полностью остановилась в своем развитии в ожидании Последних Времен и пришествия Махди, Ниспосланного Всевышним реформатора, который, согласно речениям Святого Пророка ислама, призван “возродить” ислам как веру и цивилизацию. Такое возрождение не имеет ничего общего с модернизацией ислама или изменением его святых основ. Это возрождение — лишь повторение коранического пути всех божественных реформаторов, направленное на то, чтобы люди наконец увидели различие между созданными ими самими “вокруг ислама” верованиями и обычаями и Божественной истиной всечеловеческого единства, которое, как и в первые века ислама, должно вобрать в себя все “доброе и прекрасное”, что создано человечеством вне зависимости от национальной или религиозной принадлежности. Именно в этом я как мусульманин провижу грядущее торжество ислама, в которое так по-разному верят разные мусульмане.
Истинная религия всегда есть движение, поскольку и жизнь, ради которой существует религия, — это движение, рост, умножение и развитие. Косность и “вечная повторяемость” религиозной мысли — это то, с чем боролись и ради чего жертвовали жизнью высочайшие умы и души ислама — от Аль Халладжа в X веке до Улугбека в XV веке и Курсави в XIX веке.
Возвращаясь к нашей непосредственной теме, хочется повторить, что сама идея, высказанная Хож-Ахмедом Нухаевым, достойна обсуждения на самом высоком уровне принятия решений именно потому, что она нова и требует смелости общественной и государственной мысли. При всем чудовищном потоке информации, в котором захлебывается человечество, никогда еще взаимное невежество — главный исток бесконечной взаимной подозрительности — не достигало таких масштабов, как сегодня. Я не могу говорить о деталях реального воплощения такого плана в жизнь, поскольку не считаю себя компетентным во многих сопряженных с этими деталями вопросах, однако само право чеченцев на избрание общественного устройства, соответствующего культуре и менталитету народа, не подлежит для меня никакому сомнению. Я могу высказывать несогласие с отдельными трактовками общественной философии ислама, но выбор образа жизни — это действительно неотъемлемое право всякого земного народа.
Главная ценность этого плана прекращения страшной войны, отмеченная и Я. Гординым, — вывод чеченско-российской проблематики из политико-государственной терминологии в область нравственности и духовности. Говоря о возможном создании двух типов чеченского общества — в Северной и Южной Чечне, Хож-Ахмед Нухаев предлагает решение чеченского вопроса вне понятий государственной независимости, говоря, если я правильно его понимаю, о культурно-духовной независимости Южной Чечни от всякой исходящей из Москвы государственной идеологии. Соблюдение законности — один из важнейших вопросов, однако и он решаем, хотя, видимо, и не так, как пытались его решать в Чечне между двумя войнами в прокрустовом ложе фундаменталистской идеологии.
Главная проблема — иерархическое устройство тейпового общества, где, видимо, существуют “старшие” и “младшие” тейпы; вопросы лидерства и соответственно имущественного расслоения, которое происходит среди людей независимо от того, в каком обществе они живут. В Чечне не было “золотого века” и до первого российского вторжения в XIX столетии. Но, повторяю, — при наличии доброй воли и национального согласия все эти проблемы могут, видимо, найти свое решение, если будут строиться на живой реальности народного страдания, а не на новых и старых мифах.
Идея двух чеченских общественных образований плодотворна еще и тем, что в ее рамках в принципе решается и непременно возникающий вопрос налогообложения — главный и единственный вопрос всякого правового государства. Вне налогообложения не может существовать никакое общественное образование (я специально избегаю слова “государственное” в приложении к идее Южной Чечни), но, во-первых, при исламском устройстве проблемы внутреннего налога частично решаются сбором мусульманского налога Закаат, а во-вторых, налоговые потоки Южной Чечни могут по договоренности распределяться Северной Чечней или же, опять же по формальной договоренности, направляться в Северную Чечню лишь на бумаге, в реальности тотчас уходя на неотложные нужды самого южно-чеченского общества.
Обращение Хож-Ахмеда Нухаева к чеченскому народу впервые за последние десять лет призывает чеченцев к единству не ради героического сопротивления, но ради гражданского мира, и потому во многом является беспрецедентным. Сколь бы долго ни продолжалось предложенное им или иное переходное состояние Чечни, мир стуит этого и для России, и для Чечни. Чеченцы чрезвычайно высоко ставят свой горный “кодекс чести”, и если они как единое целое действительно откажутся от превращения Чечни в плацдарм “западного рыночного” или “восточного исламского” фундаментализма, то верится, что они сделают все от них зависящее, чтобы исполнить это обещание. Что же касается “непримиримых”, то и это — внутричеченское дело, тем более что силой с “непримиримыми” все равно ничего нельзя поделать.
Такое положение вещей позволит спасти лицо как Южной и Северной Чечне, так и российской государственной машине, и, вместо того чтобы пугать участью Чечни федеральные образования России, Москва на примере Чечни может проявить не словесное, но реальное уважение к желанию нерусских россиян жить так, как им представляется правильным, во всех сферах, не касающихся налогообложения и других общегосударственных вопросов. По существу, именно так, со своими обычаями и своими ежедневными проблемами, вполне предоставленные самим себе, живут сегодня в своих горах алтайцы, хакасы и десятки других народов России, на которые центральная власть не обращает практически никакого внимания, поскольку на их территории нет нефти или других крайне полезных для российских олигархов ископаемых.
В горной Чечне нет нефти, почему бы не оставить ее в покое, если сами чеченцы захотят прочного и продолжительного мира?
Увы, это один из многих риторических вопросов для сегодняшней России, которая до сих пор не имеет собственной национальной политики. Вопрос восстановления татарами латинского алфавита, на котором республика писала до 1940 года и на котором созданы, в частности, все стихи Мусы Джалиля, приводит московских политиков в священный ужас, природу которого они сами не в состоянии объяснить, потому что не верят не только тому, чего не понимают, но часто и самим себе.
Среди всех бесконечных разговоров о демократии упускается из виду одно, но самое главное: демократия, в том числе и в вопросах федерализма, должна расти снизу в силу реальной необходимости, а не насаждаться сверху. Пока россияне будут с каким-то наследственным страхом относиться ко всему, что произносится не на русском языке, подозревая, что материнские языки десятков народов России существуют только для того, чтобы плести антирусские заговоры, сама постановка вопроса о праве народов на культурно-духовную автономию будет создавать проблемы.
Уважать нужно другие народы не на словах, а на деле, и стараться посредством этого уважения получше узнать их ради всеобщего блага. На это, однако, требуется больше мужества, чем на обывательское неприятие всего якобы “чужого”. Не нужно бояться ни ислама, ни православия, ни национальных языков и обычаев: все религии восходят к Единому Богу и единым заповедям добра: слово “добро” непобедимо, даже если первоначально в ответ слышатся оскорбления и насмешки, и порукой этому духовная история человечества, которое еще живет и созидает, несмотря на всю страшную кровь, пролитую в прошлом и проливаемую сегодня.
В нынешнем мире противостоят друг другу не народы и цивилизации, а подлинная вера и полное неверие. Именно так ответил в Риме на мой вопрос о том, что будет с миром после 11 сентября 2001 года, один из ведущих деятелей Ватикана кардинал Ратцингер. Те люди в исламе и христианстве, кто действительно верит сердцем, понимают, что бессмысленно бороться с жупелами, и главная борьба добра со злом идет в самой душе человека. Поэтому, что бы ни говорили мусульманские ортодоксы и фундаменталисты, пытающиеся любыми средствами присвоить себе ислам, Священный Коран в силу своей провозглашенной им самим универсальности обращен ко всем верующим Земли:
“И если две стороны верующих вступают в распрю, примирите их; но если одна из них преступает закон против другой, боритесь против стороны, нарушающей закон, пока не возвратится она к закону Аллаха. Если она возвратится, тогда примирите их по справедливости и действуйте честно. Истинно, угодны Аллаху честные.
Верующие, воистину, не иначе, как братья. Посему, установите мир между братьями и бойтесь Аллаха, дабы удостоиться милости.
О вы верующие! Не допускайте, чтобы один народ осмеивал другой народ, который может быть лучше его… и не клевещите друг на друга, и не давайте кличек друг другу. Одно даже имя, означающее бесчестье, есть уже зло после того, как человек сделался верующим, и всякий, кто не кается в этом, творит зло” (Сура Аль-Худжурат, 49:10-12).
Закон Аллаха — закон деятельного и созидательного добра, и общего у всех людей гораздо больше, чем различий: доказательством этому служит и совсем недавно расшифрованный с помощью мощного компьютера геном человека. Оказалось, что у всех людей, несмотря на различия национальностей и рас, 99, 99 % шифра генома абсолютно тождественны, и все, что сегодня разделяет людей, умещается в лучшем случае в одну тысячную генетической разницы. Так Господь Бог, когда наступает время, показывает людям их более чем кровное родство. Но чтобы увидеть это, нужно заниматься не только богословием, но и наукой, как это делали ранние мусульманские ученые, тем более что само слово “алгоритм”, лежащее в основе вычислительных процессов, происходит от имени Алгоритмус — так по-латыни называли великого арабского математика IX века Аль-Хорезми.
Духовная Россия, о которой я говорил в начале разговора, была изначально скреплена общим страданием всех народов, которым выпало испытание жить в ее пределах, и дай Бог, чтобы это страдание было залогом конечного очищения от тьмы тех времен, о которых вещими словами говорил еще протопоп Аввакум: “Выпросил у Бога светлую Россию сатана, да и окровянил кровью своею”.
Когда наконец приходит свет, тьма исчезает быстро, какой бы вечной она ни казалась людям, — говорит Священный Коран.
Хочется завершить этот посильный вклад в дискуссию только одним, но самым сокровенным пожеланием: давайте сначала попробуем избавиться от взаимной подозрительности, потому что толку от нее все равно нет. Неизвестно, когда и как завершится война в Чечне, но она завершится непременно, когда разум и сердце победят корысть и лицемерие, за которые есть воздаяние и у Аллаха. Пусть искренность выглядит в сегодняшней России глупостью или хитростью: бывало и это, а потом уходило в небытие. Начав свой разговор с коранического айята, я и завершу его словами из Корана:
“О вы верующие! Избегайте частых подозрений, ибо некоторое подозрение есть грех. И не выслеживайте, и не злословьте друг о друге. Станет ли кто-нибудь из вас есть плоть своего умершего брата? Точно, это было бы отвратительно вам. И бойтесь Аллаха. Истинно, Аллах обращается к вам с состраданием, и Он Милосерд” (Сура Аль-Худжурат, 49:13).
I Коранические цитаты приводятся по изданию: “Священный Коран, арабский текст с русским переводом”, издательство “Аль-Ширкатуль Исламийя”, Лондонская мечеть (The London Mosque), Лондон, 1987. (В переводе И. Ю. Крачковского место, взятое Р. Бухараевым в качестве эпиграфа, читается так: “Не поносите тех, кого они призывают помимо Аллаха, а то они станут поносить Аллаха из вражды без всякого знания. Так разукрасили Мы всякому народу его дело! Потом к Господу их будет их возвращение, и возвестит Он им то, что они делали” (Сура 6 “Скот”: 108 (108)). — Ред.)
II См. “Интервью, данное Хож-Ахмедом Нухаевым чеченской газете └Мехк-Кхел”” (№ 10) и статью Якова Гордина “Предварительные заметки о кавказской утопии” (№ 11).
ОТ РЕДАКЦИИ
Когда этот номер готовился к печати, произошли трагические события в Москве, существенно изменившие общую ситуацию в стране.
Ситуация требует и определенности, и предельно рационального подхода к проблеме Чечни. 1 ноября сего года “Известия” сообщили, что генпрокуратурой РФ объявлены в международный розыск “президент непризнанной республики Ичкерия Аслан Масхадов, его предшественник на этом посту Зелимхан Яндарбиев, экс-министр внутренних дел самопровозглашенной республики Казбек Махашев и бывший министр в правительстве Масхадова Хож-Ахмед Нухаев”.
На протяжении последних лет, принимая во внимание необыкновенную сложность проблемы, российское правительство демонстрировало достаточную гибкость в отношениях с конкретными деятелями Чечни.
Лучший пример тому — политическая судьба Ахмада Кадырова, духовного лидера дудаевской группировки, объявившего в качестве верховного муфтия священную войну России, но ставшего позже опорой федеральной власти. Союз с Кадыровым вполне оправдан, несмотря на его прошлое.
Редакция “Звезды” понимает позицию генпрокуратуры в отношении Масхадова и Яндарбиева, чья причастность к преступлению в Москве вполне вероятна. Но то, что среди перечисленных фигур оказался Хож-Ахмед Нухаев, вызывает наше недоумение. Имя Нухаева ни разу не упоминалось — в отличие от многих других — в связи с преступлением в Москве. Нухаев после Хасавьюртовского соглашения не участвовал в боевых действиях и — по нашим сведениям — последние годы занимается общественной и просветитель-ской деятельностью, направленной на мирное разрешение ситуации в Чечне.
28 августа сего года те же “Известия” опубликовали Обращение главы межтейпового движения “Нохчи-Латта-Ислам” Хож-Ахмеда Нухаева к чеченскому народу. Главная идея Обращения — идея мира как основа для объединения народа Чечни и прекращения кровавого безумия.
Хож-Ахмед Нухаев предлагал объявить мораторий на всякое насилие, в том числе рассматривал и вариант одностороннего прекращения огня сторонниками Масхадова и Басаева. Обращение было тогда же параллельно опубликовано в петербургской газете “Час Пик” с аналитическим комментарием Я. Гордина.
Редакции “Звезды” было известно, что в июне 2001 года Нухаев выступал с докладом в Москве на конференции, посвященной путям выхода из чеченского кризиса, в которой участвовали многие известные общественные деятели России.
Все это убедило редакцию в целесообразности и рациональности публикации большого интервью с Хож-Ахмедом Нухаевым (вне зависимости от его министерского прошлого), в котором он излагает основы своей доктрины, посвященной обоснованию неизбежности мира между Россией и Чечней. Публикация интервью явилась началом дискуссии о путях выхода из кризиса, которую журнал намерен продолжить.
Мы уверены, что необходим диалог со всеми в Чечне и за ее пределами, кто делает ставку не на террор и насилие, а на глубокий анализ причин конфликта и на мирное его разрешение, что сегодня актуальней, чем когда бы то ни было.