Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2002
* * * Кустарник колющий и режущие травы напоминают нам: живем не для забавы. По здравому уму - на кой, скажите, ляд поганые грибы и насекомых яд?.. Ты мнишь, что только ты один на свете важен, но был не для тебя поганый гриб посажен, не из любви к тебе скрипит земная ось, погодь, остановись, заткнись и не гундось. Когда-нибудь узришь, веков раздвинув тину: как скот - ты превзошел последнюю скотину, спеша свои грехи спихнуть на бытие... А что есть человек - нам ведомо ль сие? Ты мог веками жить на воздухе здоровом, но испоганил все и топором, и словом; умом своим кичась, по десять раз на дню собратьев предавал мечу или огню. Но коли разум есть, то, от раздумий хмурый, сознайся сам себе: мы - дураки и дуры, и ждет нас впереди необратимый мрак... Не знаю, как и быть... Грущу... И сам - дурак... ВАСИЛЬКИ Меж чахлых всходов брюквы или репы сколь васильки нежданны и нелепы, когда, качаясь, охлаждают зной чуть мутноватою голубизной. И как им здесь цвести взбрела охота? Ах, это - козни севооборота: где раньше колко колосилась рожь - там ныне поле корнеплодов сплошь, и приложу я максимум сноровки их вытащить из этой обстановки. Я огрубел душою. Но таков и вид, и цвет ажурных васильков, и такова их лепестков огранка, что и стеклянная простая банка предстанет вазой... Пусть себе стоят, лаская взор и привлекая взгляд. Так василькам я радуюсь. К тому же - под крышею им лучше, а не хуже: с холодным ветром и дождем знаком, сорняк презренный - в доме стал цветком... Но дни идут; и вянут, выцветая, мои цветы; все чаще мысль простая ленивый ум да посетит нет-нет, лишь трону засыхающий букет: цветы, что пребывали в полной силе, - ни жестом о спасенье не просили, и все, о чем выводит карандаш, по сути - легкомыслие и блажь. Мы плоско обо всем на свете судим, жить не давая ни себе, ни людям. Так уж хотя бы васильков не трожь, сердясь, что рядом выросла не рожь. * * * Нрав изменился у погоды-плаксы - зима была устойчива, как баксы, и ожидалась дружная весна. И как ни странно говорить про стужу, что лишь она и согревала душу, но душу согревала лишь она. Хоть что-то было на земле стабильно. А снег ложился плотно и обильно, о переменах думать запретив. Ах, наше бытие не без изъяна: его непостоянство - постоянно, и в будущем - негусто перспектив. Трамвай прошел, и дом, как в лихорадке, затрясся; через промежуток краткий на лестнице грохочет лифт дверьми и, выйдя из него, орет пьянчуга; ночами же в окно стучится вьюга... А я хочу покоя, черт возьми! Но каждый ждет и требует совета: кто - дельного, кто - мудрого. И это, как думают, - мой долг, моя судьба, не ведая, каков я настоящий... Отстаньте все! - момент неподходящий: я гостью жду, что заколотит в ящик и упокоит Божьего раба! * * * Что в этой жизни делать остается? Не пишется. Не любится. Не пьется. А только думается иногда: уходит радость, как в песок вода, и кажется - имеешь право сметь вне очереди звать на помощь смерть. Но нет: живешь и молча ждешь старуху. А крикнуть громко - не хватает духу.