Интервью, данное Хож-Ахмедом Нухаевым чеченской газете «Мехк-Кхел»
Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2002
Одним из наиболее симптоматичных явлений нашей сегодняшней жизни является то, что российско-чеченская трагедия оказалась на периферии общественного сознания.
Работа правозащитных организаций уже не вызывает прежнего интереса. Журналистская активность в этой сфере резко снизилась, и не только из-за чисто внешних препятствий. Прежде всего не блиставший, увы, глубокой аналитичностью журналистский подход стал формально-информационным.
Это не означает, что общество примирилось с ежедневными жертвами с обеих сторон. Это означает, что общество в большинстве своем не сознает принципиальности происходящего на Северном Кавказе и — главное! — не осознает последствий конфликта даже в случае полного завершения военной фазы.
Общество явно примирилось с тем вариантом решения проблемы, который избрало правительство и который по видимости приносит плоды — это неуклонное военное давление на чеченских радикалов и их союзников, ликвидация лидеров, последовательное создание национальной администрации и силовых структур.
Для федеральной власти это верный тактический путь, дающий чисто технологический выход из кризиса, но не затрагивающий его фундаментальных основ.
И, стало быть, этот путь чреват повторением трагедии на ином этапе, не говоря уже о его кровавой длительности.
Подлинное решение конфликта лежит на глубине и отнюдь не исчерпывается административно-экономической сферой, тем более военной. Подлинное решение конфликта лежит в сфере культурно-психологической. Причем культура здесь понимается в самом широком смысле.
Поэтому заслуживают серьезного внимания размышления Хож-Ахмеда Нухаева, который упорно ищет пути примирения именно на глубине, опираясь при этом на идеи Льва Толстого. Они заслуживают внимания и уважения вне зависимости от нашего согласия или несогласия с основными постулатами доктрины, вне зависимости от степени реалистичности предлагаемого выхода.
Важно начать постоянный диалог на уровне более глубоком, чем практическая политика. Важно создавать психологическую атмосферу, в которой практическая политика — хотя нам никуда от нее не деться, — перестает быть фактором самодовлеющим.
Редакция понимает спорность многих положений публикуемого интервью, и потому в следующем номере будет помещена статья Якова Гордина, анализирующая доктрину Хож-Ахмеда Нухаева.
Редакция рассчитывает, что этим будет положено начало плодотворной и доброжелательной по тону дискуссии и приглашает к участию в ней компетентных и заинтересованных лиц.
Ред.
Корр.: Ваша оценка хода и дальнейших перспектив российско-чеченской войны.
Х.-А. Нухаев: Специфика войны определяет ее перспективы: чеченцы перешли на диверсионно-партизанские методы ведения боевых действий, российские войска отвечают карательными «зачистками», направленными, в основном, против мирного населения. Такие войны, как правило, тянутся очень долго, целые десятилетия, пока у одной стороны не иссякнут ресурсы сопротивления или у другой стороны не иссякнет наступательный потенциал. Однако в данном конкретном случае необходимо учитывать «эффект третьей стороны» — США и атлантического альянса, способных резко и радикально изменить все алгоритмы российско-чеченского противоборства.
Корр.: Что вы подразумеваете под «эффектом третьей стороны»?
Х.-А. Нухаев: Соединенные Штаты Америки — сверхдинамичное экономическое предприятие, которому давно стало «тесно» в политических рамках одного государства, а ныне «тесно» в политических рамках вообще, что и нацелило его на глобальный контроль над миром. Соответственно этой цели, США придают всем политическим процессам в Старом Свете рассчитанную векторность, определяемую своими экономическими интересами, и небывалые до сих пор скорости, определяемые скоростями движения финансовых потоков.
Опираясь на гигантский потенциал США и их атлантических союзников, Белый Дом устанавливает на планете Новый Мировой Порядок, в котором такое понятие, как «государственный суверенитет», превращается в исторический анахронизм, а главным и основным регулятором мировых процессов становится экономический прагматизм. Больше нет ни «международного права», ни других, более или менее устойчивых, правовых категорий, которым Вашингтон позволит становиться препятствием на пути своей сверхскоростной экономики, так как любая помеха может привести ее к катастрофе — наподобие того, как разрушается стремительный, мощный «Боинг», столкнувшись в полете с зазевавшейся вороной. Идет глобальная «зачистка» и выравнивание мировых трасс, по которым движется глобальная экономика США и их союзников. Естественно, с учетом актуальных интересов Запада на Кавказе и на всем постсоветском пространстве, включая и РФ, российско-чеченская война может закончиться очень быстро, но отнюдь не так, как рассчитывают в кремлевских или чеченских политических кругах.
Иными словами, США могут в считанное время добиться того, чего Россия не может добиться вот уже пятое столетие: объединения и Чечении, и России в единое пространство, только это уже будет пространство не политическое, а экономическое и управлять им будет не Кремль, а Нью-Йоркская фондовая биржа.
Корр.: Вы напомнили мне давнее предсказание наших святых о том, что чеченцы «попадут в руки ингалз». Так ли уж это плохо, если сравнить с ужасами и бедствиями войны?
Х.-А. Нухаев: Ваш вопрос переводит нашу беседу на более высокий уровень — ценностный. А там, где речь идет о ценностях, для нас, как мусульман, высшим приоритетом должны обладать ценности исламские, которые абсолютно, по всем нравственным позициям, несовместимы с потребительскими ценностями атлантической цивилизации. Приняв мир потребительских ценностей, мы, по сути, делаем бессмысленными все те жертвы, которые принес наш народ в своей многовековой войне с Российской империей. Если нас устраивает «мир любой ценой», то зачем нам вообще воевать? Если же мы воюем за какие-то высокие идеалы, то как мы можем продать и предать их в обмен на «хлеб и зрелища», производимые в Нью-Йорке и Голливуде? Но если кто-то из чеченцев, избрав вместо вечности в раю Аллаха «рай земной», считает такое предательство для себя допустимым, это отнюдь не означает, что Запад опрокинет на нас свой товарно-кредитный «рог изобилия». Вашингтон, после событий 11 сентября прошлого года, произвел разделение мира на «богатый Север» потребителей товаров и услуг и «бедный Юг» поставщиков сырья, каковыми, в лучшем случае, будем и мы. Клуб «золотого миллиарда» отныне стал клубом для «избранных», для лидеров технологической гонки, контролирующих финансовые потоки.
Если Старый Свет не объединится в единое ценностное пространство на религиозной, традиционной основе против потребительской цивилизации Нового Света, тогда предсказание наших святых действительно сбудется и мы, как и весь мир, «попадем в руки ингалз». Так как мы не можем интегрироваться с Россией по причине неприемлемости — с позиций исповедуемой нами религии — ее светских ценностей, то с тех же религиозных позиций для нас еще более неприемлемы схематически бездушные, прагматичные ценности полностью секуляризованного Запада. И, исходя из глубокой религиозности и нравственной чистоты наших святых, перспективу «попасть в руки ингалз» они могли предсказать только как угрозу.
Корр.: Из ваших слов складывается впечатление, что чеченский народ оказался в безвыходном тупике.
Х.-А. Нухаев: Это не так. Как для человека, так и для народа Всемогущий Аллах всегда оставляет путь для правильного выбора, для достойного выхода из любых кризисных ситуаций. Наша проблема заключается в том, чтобы принять и установить такую форму национальной организации, чтобы быть сильными и праведными не только в экстремальных условиях войны, но и в мирное время. Установить такой национальный порядок, чтобы воспитывать именно къонахов, которые и являются гарантией нашей национальной независимости, а не политическую организацию государства, которая порождает чиновников и «людей-функции».
Корр.: Социальное обустройство Чечни — дело будущего. Не является ли более актуальной задачей для нас — добиться победного мира, чтобы приступить к реализации общественных проектов?
Х.-А. Нухаев: С каким мировоззрением мы выйдем из войны, таким будет и наше послевоенное социальное обустройство. Это первое, что мы все должны осознать. Чеченский народ состоит из кровнородственных общин, независимо от того, сохраняют ли эти общины свою классическую завершенность, измеряемую происхождением от единого предка в седьмом колене, или существуют в «усеченном» — до двоюродного и троюродного братства — виде. Такова реальная социальная база нашего общества, и проблема состоит в том, чтобы «социальная надстройка», то есть общественная организация, соответствовала этой базе. А такой организацией может быть только тейповый строй, интегрирующий кровно-родственные общины в тейпово-тукхамные объединения, I а через них — в единый национальный организм. Государство, помимо его нравственной несовместимости с заповедями Ислама, нам не подходит и чисто в социальном аспекте, так как политическая организация государства может быть устойчивой и необходимой для упорядоченной жизни общества только в том случае, если опирается на социальную базу атомизированных индивидов — граждан которой, к нашему счастью, в Чечении нет. Следовательно, мы должны подойти к завершению войны с ясным пониманием своей задачи: установить гармонию между общинной социальной базой и социальной организацией народа. Иначе говоря, мы должны воссоздать во всей структурной завершенности традиционное, тейпово-тукхамное общество и уйти от несостоятельной и вредной в наших условиях идеи политической организации, то есть государства.
Второе, что мы должны осознать, это то, что концепция традиционного общества, свободного от политических мифов, позволяет нам вывести наши взаимоотношения с Россией за жесткие границы несовместимых друг с другом политических формул «субъектности ЧРИ» — в рамках «международного права», как декларирует наша политическая элита, или в рамках «конституции РФ», как декларирует российская политическая элита — и прийти к взаимоприемлемой, соответствующей подлинным целям и интересам обеих сторон, формуле: «Одно ценностное пространство — две общественные системы». Естественно, категория «единого ценностного пространства» подразумевает не политический, а нравственный, духовный смысл, так как на этом пространстве высшим приоритетом будут пользоваться религиозные, традиционные ценности.
Корр.: Хотелось бы прояснить причины вашего категорического неприятия политики. В чем вы видите несовместимость политики и религиозных заповедей?
Х.-А. Нухаев: Заповеди религии — самоценный и самодостаточный язык для тех, кто рассматривает мир как кораническую реальность и живет в соответствии с вечной и неизменной Традицией, установленной промыслом Всевышнего для наших «первых отцов». Кораническая заповедь — прямое повеление к действию, имеющему свою четкую определенность. По отношению к неизменным, вечным заповедям, к Божьему Откровению, человек может быть либо исполнителем их, либо — нарушителем. Здесь нет места человеческому законотворчеству или какой бы то ни было форме модернизации и совершенствования Откровения, того, что по своей природе свято, абсолютно и что уже изначально вошло в человеческий мир в совершенной и законченной форме. Политика — продукт человеческих страстей, технология борьбы за материальные ценности, изобретенная безнравственными людьми. Чем активнее люди втянуты в эту борьбу, тем более «неуместными» им кажутся заповеди, согласно которым им надлежит относиться к другим, как к ближним, руководствоваться нравственным императивом там, где речь идет о безнравственной гонке за выживание и процветание. Религия, со своей аксиологической шкалой, на которой духовные ценности имеют абсолютное верховенство над материальными, для политики — лишний балласт, всего лишь — предрассудки, пережитки или суеверия «древних». Маневрируя на поле бесчисленных, сиюминутных обстоятельств, создаваемых самыми разными утилитарными идеологиями и материальными интересами, которые невозможно свести к «общему знаменателю» коранической заповеди, политика является безнравственным искусством выбора между «полезным» и «бесполезным», злом меньшим и большим. Единственным критерием верного или неверного поведения в современной политике, в отличие от «романтических времен» исторических автократий, является экономический расчет КПД, то есть проводимая с помощью «принципа рациональности» оценка выгоды той или иной стратегии, той или другой тактики. В религии же единственным критерием верного или неверного поведения является соблюдение или не соблюдение заповедей. Очевидно, что между религиозным порядком, в котором человек, ради духовных ценностей, готов жертвовать не только всеми материальными благами, но и своей жизнью, и политическим порядком, в котором человек, ради материальных благ, готов жертвовать всеми духовными ценностями и жизнью своих ближних, нет и не может быть ничего общего. Это — антиподы, система и антисистема, Добро и Зло.
Пагубность политики для всего органичного, живого, естественного, святого в человеческом мире, основывается на убеждении людей в том, что им даны только две возможности: (1) цивилизованная форма общественной жизни, постоянно прогрессирующая в сторону все более совершенных политических технологий власти и все более совершенного государственного порядка или (2) варварская форма общественной жизни, обрекающая дикарей, не умеющих пользоваться искусством политики, на анархию и бесконечную «войну всех со всеми». На самом деле эта альтернатива — современный политический миф, производный от неумения цивилизованного человека отличить «варварство» (совершенный первозданный порядок, основанный на естественном законе и общинном образе жизни) от «дикости» (хаос, производный от разрушения первозданного порядка в условиях культуры и цивилизации и основанный на бесправии или искусственном праве и индивидуалистском образе жизни). Представляя государство как меньшее зло и вынуждая людей подчиниться его праву, политика заставляет их поверить в превосходство человеческого ума, создающего в обществе свои «правила игры», над Божьим Промыслом, создавшим человека как часть Вселенной и открывшим ему в Своем Милосердии необходимые для жизни правила Вселенской гармонии, заключенные в заповедях, заветах и знаках извечной Истины. Руководствуясь интересами государства, гражданин обречен во имя материальных ценностей отрекаться от религии и творить зло, оправдывая его политикой. Руководствуясь интересами народа, человек обречен во имя духовных ценностей отрекаться от политики и творить добро, обосновывая его религией.
Корр.: Но разве подчинение политики исламскому государству, в котором шариатские суды обеспечивают верховенство коранических ценностей над светскими, хотя бы в таких странах, как Иран или Саудовская Аравия, не является доказательством того, что совмещение Ислама и политики возможно?
Х.-А. Нухаев: Независимо от того, как эти государства самоопределяются, они абсолютно не имеют ничего общего с Исламом. Если нефть добывается и продается мусульманами, разве она становится от этого «исламской нефтью»? Если рабочие, инженеры и менеджеры, обслуживающие электростанцию, являются мусульманами, разве эта электростанция становится «исламской»? Если за рулем автомобиля или за компьютером сидит мусульманин, и даже если этим механизмам дать «исламскую» маркировку и выкрасить их в зеленый цвет, то станем ли мы говорить об «исламских автомобилях» или «исламских компьютерах»?
Корр.: Но если государство — не более чем механизм, как автомобиль или компьютер, то что мешает использовать его в интересах Ислама?
Х.-А. Нухаев: Ваш вопрос построен на очень широко распространенной, но ложной предпосылке, согласно которой государство как таковое — это механизм с функциональной точки зрения универсальный, а с нравственной — нейтральный. Все дело — в «правилах эксплуатации», которые необходимо соблюдать при работе с механизмом, в том числе и с механизмом государства. Чтобы автомобиль или компьютер исправно работали, шофер или программист должны следовать тем законам, в соответствии с которыми функционируют данные механизмы. Чтобы государственный механизм исправно работал, «специалист», то есть политик, должен неукоснительно следовать тем законам, в соответствии с которыми функционирует обслуживаемый им механизм государства. Государство, как и любой механизм, действительно безразлично к явлениям эмоционального характера, в том числе и к религии, о чем мы говорили ранее. Это означает и то, что государству абсолютно безразлична религиозность обслуживающих его «специалистов», «технического персонала», то есть политиков. Политик может быть мусульманином, индуистом или безбожником — это его «частное дело». Для государства важно одно — чтобы он был хорошим «специалистом» и, соблюдая все необходимые «правила эксплуатации», обеспечивал исправную работу доверенного ему механизма. В итоге получается, что не только политики-«специалисты», но и все население начинает служить не каким-то идеям и идеалам, а механизму, и главными законами, по которым живет общество, становятся функциональные законы этого механизма. Государственный механизм постоянно усложняется в соответствии с развитием своей экономики. Естественно, это вызывает необходимость постоянно изменять и усложнять и «правила эксплуатации», то есть государственные законы. Вследствие этого, рано или поздно возникает необходимость учредить специальные органы, вся работа которых заключается в постоянном тиражировании все новых и новых законов — парламенты, госдумы, меджлисы и другие законодательные учреждения со всей их громоздкой инфрастуктурой.
Одним словом, государство становится для огосударствленного общества самоценным идолом, которому служат все — от рядовых граждан до элиты на вершине политической иерархии. А тот, кто покушается на интересы этого механистического «божества», объявляется государственным преступником и подвергается тяжелой каре.
Корр.: Разве издаваемые парламентами законы не могут соответствовать если не букве, то хотя бы духу Корана?
Х.-А. Нухаев: Нет, это невозможно. Тем «двигателем», который развивает и усложняет государственный механизм, является самый главный и самый динамичный элемент этого механизма — экономика. Законы экономики — наиболее предсказуемые и наиболее расходящиеся с духом и буквой Корана законы: они всегда направлены к наращиванию материальных богатств и технологической мощи — в этом их предсказуемость; и они неизменно ставят материальное над духовным — в этом их антиисламское, антикораническое содержание. И когда я говорю о государстве как объекте идолопоклонничества, именно экономическое содержание государства превращает это поклонение в культ «золотого тельца». Таким образом, государство действительно является механизмом, но глубинное, метафизическое назначение этого механизма — девальвация и искоренение религиозных ценностей, сатанизация отдельных людей и целых народов.
Мусульманин обязан соблюдать только одни законы — законы Аллаха и поклоняться только Ему. А законы Аллаха и поклонение Ему требуют от мусульман солидарности, взаимопомощи, самопожертвования. Однако все эти прекрасные проявления живой человеческой нравственности несовместимы со служением другому «божеству», государству, несовместимы с соблюдением других законов — законов функционирования государственного механизма с его базовым элементом экономического прогресса. И чеченцы не видят в своей борьбе помощи, солидарности от полутора миллиардов мусульман не потому, что эти люди отошли от Ислама, а потому, что эти люди живут в государствах, то есть в тисках государственного механизма, в концептуальной клетке «правил эксплуатации» этого механизма, многие из которых кощунственно названы «исламскими». Последнее — самое опасное, так как заставляет людей, поклоняющихся бездушному, механическому, сатанинскому идолу «золотого тельца», считать, что они служат Всемогущему Творцу.
Корр.: Когда, по вашему мнению, произошла в государствах исламского мира эта подмена объектов поклонения?
Х.-А. Нухаев: Разумеется, как и любой процесс, такая конвертация ценностей происходила постепенно. Описание всех этапов этой ценностной деградации вы найдете в изданных мною работах, а здесь я ограничусь общей формулой, в соответствии с которой императивами, господствующими над жизнью обществ и мышлением людей, были по нисходящей: религия, политика, экономика. Разумеется, у этих идеологем не было столь четких линий разделения, «пограничные» из них длительное время сосуществовали, и данная модель обозначает только этапы и направление ценностной деградации, протекавшей внутри государственных форм организации общества. И здесь не играет никакой роли, какими эпитетами обозначаются государства — «светскими» или «исламскими». Это станет очевидным, если мы осмыслим природу государства, как порождения человеческой, а не божественной воли, и увидим в государстве, как таковом, проводник политики — конфликта духовных ценностей религии и материальных ценностей экономики. Там, где такой конфликт возникает, там воля человека противится воле Бога, там политика определяет бытие и сознание людей. Если такой конфликт завершается торжеством материальных ценностей, как это в глобальных масштабах имеет место в нашей современности, то экономика вытесняет религию за пределы общественной жизни, а люди отождествляются с полезными или бесполезными «вещами».
Нам важно знать также и то, что «исламские» чиновники всех рангов возносили интересы политико-экономического рационализма над интересами Ислама не только в нашу современность, но и в прошлые эпохи. В этом отношении характерен ответ имама Шамиля на вопрос пленного русского офицера о том, почему горцы-мусульмане в своей борьбе с Россией не опираются на помощь единоверцев-турок:
«Неужели — воскликнул имам — вы всерьез думаете, что султан строго соблюдает законы Мухаммада и турки — истинные мусульмане? Они хуже гяуров. Попадись они мне в руки, я разорвал бы их на 24 части, начиная с самого султана. Он же видит, как мы, его единоверцы, сражаемся с русскими за Аллаха и за веру. Почему он нам не поможет?»
Таким образом, можно сказать абсолютно точно, что «подмена», о которой вы спрашиваете, произошла с возникновением среди мусульман стремления создать свои государства, названные «исламскими» и, вследствие этого, воспринимаемые их гражданами исламской формой организации общества. Но если бы исламские мыслители подумали над природой государства, они осознали бы то, что давно осознали христианские мыслители, а именно: что религиозный образ жизни абсолютно несовместим с государственным образом жизни. Так, Л.Н. Толстой более ста лет назад отмечал: «Освящение власти государственной есть кощунство, есть погибель христианства. Прожив 1500 лет под этим кощунственным союзом мнимого христианства с государством, надо сделать большое усилие, чтобы забыть все сложные софизмы, которыми 1500 лет, везде в угоду власти изуродовав все учение Христа, чтобы оно могло ужиться с государством, пытались объяснить святость, законность государства и возможность его быть христианским. В сущности же слова «христианское государство» есть то же самое, что слова: теплый, горячий лед. Или нет государства, или нет христианства».
Изучив государство, изучив закономерность того, как оно структурно организуется, вне зависимости от религиозных или светских обозначений, нетрудно бы понять, что любое государство — это всегда противоестественное «юридическое лицо», обслуживаемое безликими чиновниками, запрограммированными, как роботы, политическим регламентом, последовательно вытекающим из изобретенного людьми публичного права: «конституционного», «международного» и т. д. Иначе говоря, легко понять, что государство в любом своем виде есть та социальная организация, в рамках которой людям разрешается оспаривать заповеди Бога и в которой поэтому невозможно служить одному только Богу. И мы, вслед за Л.Н. Толстым, с полной убежденностью можем сказать: или нет государства, или нет Ислама. Говорить «исламское государство» не только абсурдно и противоестественно, но и столь же кощунственно, как говорить «исламский сатанизм».
Задавая свой эмоциональный вопрос о преступном равнодушии турецкого султана к неравной борьбе единоверцев-кавказцев против российской империи, Шамиль, уничтожавший во имя укрепления государственности все традиционные устои общественного самоуправления, то есть, по сути, внутреннее содержание Ислама, едва ли понимал, что построенное им государство рано или поздно должно подойти к той же логике «политической целесообразности», которая так возмущала имама в поведении Османской державы. Все дело в том, что политические интересы, порождаемые конъюнктурной повседневностью, никогда не могут стать отражением интересов исламских, руководствующихся принципами вечности.
Корр.: Тогда, может быть, ваххабиты правы, предлагая преодолеть государственную раздробленность мусульман через воссоздание единого халифата?
Х.-А. Нухаев: Действительно, доктрина «исламского государства», как политизированной социальной единицы, изолированной от остального исламского мира и правомочной отстаивать свои локальные интересы вне контекста общих интересов всей исламской уммы, II и является тем злом, которое породило «диалектику», внутреннюю конфликтность в исламском мире. Однако эту диалектику, столь чуждую Исламу, невозможно преодолеть — как проповедуют «ихваны» III — воссозданием «политического халифата» в его имперских версиях времен Омейядов, Аббасидов, или Османов. Политика — это компромисс с действительностью, как бы эта действительность ни противоречила исламским канонам, поэтому нет принципиальной разницы между отдельной политической организацией «исламского государства» и глобальной политической организацией «имперского халифата», поскольку не изживается диалектическая конфликтность разнообразных политических интересов как внутри, так и вне этих политических систем.
Эта конфликтность существовала в прошлом и существует в настоящем потому, что, отождествив Ислам и исламизм, исламский образ жизни и «исламское государство», соединив их в единый объект служения, мусульманские политики подчинили себя системе, которая конвертирует Вечность в повседневность, Традицию в политику, Нравственность в конъюнктурность. «Исламские» чиновники, служа интересам своего государства, не отвергают, разумеется, и служение Аллаху. Но эта комбинация абсолютных и относительных ценностей делает их, образно говоря, «слугами двух господ» — Аллаха и государства, вечных неизменных заповедей и вечно меняющихся интересов. А это, в свою очередь, всегда ставит их перед выбором: или в пользу заповедей проигнорировать политические интересы, что может подорвать устои «исламского» государства, или соблюсти политические интересы и проигнорировать исламские заповеди. То есть, исламские политики, воспринимая Коран как «теорию», а государство — как практическую реализацию этой теории, вольно или невольно уравнивают служение «исламскому государству» со служением Аллаху, с выполнением коранических заповедей. И обе эти системы ценностей для них представляются одной Истиной. Но поскольку повседневная действительность то и дело ставит мусульманских политиков перед выбором между «истиной» политической и истиной коранической, то, по крайней мере, эти деятели могли бы уяснить для себя простую мысль: истина не может быть альтернативой истине, истина едина и неделима, а если она распадается на два объекта выбора, то это означает, что один из этих объектов — ложь. И если кораническая истина предписывает солидарность мусульман в борьбе с врагами Ислама, а политическая «истина» предписывает соблюдать интересы «исламского» государства и сотрудничать с теми, кто убивает мусульман, то не нужно большого ума, чтобы понять: именно политическая «истина» и есть ложь, есть зло, есть форма поклонения Иблису.
Другими словами, считая государство воплощением религии, то есть понимая «исламское государство» как основополагающий принцип, стержень ислама, исламисты потеряли различение между сакральным и светским, истиной и ложью, добром и злом, и поэтому вынуждены в столкновениях с реальностью постоянно ради «государственного ислама» нарушать коранический ислам, ради «исламского принципа» — попирать исламские нормы, ради «исламской идеологии», олицетворяемой тем или другим государственным учреждением, — приносить в жертву мусульман. Необходимо осознать, что отождествление Ислама с «исламским» государством и является той ложной предпосылкой, которая неизбежно приводит к ложным заключениям. В этом контексте вспомним принципиальное заявление основателя Исламской Республики Иран аятоллы Хомейни: «Ислам — религия государства». Чтобы увидеть, к каким практическим заключениям привела эта предпосылка, для наглядности осмыслим отказ Исламской Республики Иран от открытого осуждения России за агрессию против мусульман Чечении, мотивированный верой иранских политиков в то, что жертвуя чеченскими мусульманами, они выбирают меньшее зло и защищают ислам как таковой, воплощенный, по их мнению, в их государстве, нуждающемся для защиты от «большого сатаны» (США) в сохранении добрососедских отношений с «меньшим сатаной» (РФ). Для того, чтобы увидеть эту логику на собственном примере, нам достаточно посмотреть на наших политических деятелей — представителей официального руководства ЧРИ — которые в надежде через западное покровительство добиться государственной независимости заучили «демократическую» риторику и стали частыми гостями в политических салонах Брюсселя, Страсбурга и Вашингтона в те самые дни, когда американцы и их западные союзники обрушивают бомбы на головы афганских мусульман. На тех самых талибов, которые следуя императиву исламской солидарности с чеченскими мусульманами, одни только и решились во всем мире признать ЧРИ. Ту самую ЧРИ, которая так легко их сегодня предает устами своих политиков. И если мы возмущались поведением лидеров и дипломатов «исламских» стран, которые, в ходе первой и нынешней войн, преследуя свои политические и экономические интересы, заключали в крепкие верноподданнические объятия тех самых обитателей Кремля, по чьему приказу российские войска истребляли чеченских женщин и детей, то можно легко себе представить, с каким презрением сегодня наблюдают талибы за поведением наших политиков в столицах Запада. Таким образом, «политические деятели» ЧРИ, руководствуясь интересами своего государства, заключающимися сегодня в получении международного признания, вынуждены считать «меньшим злом» предательство афганских мусульман, а «большим злом» — утерю перспектив получения для Чечении государственной независимости, за которую принесено столько жертв. В итоге получается, что политика заставляет мусульман всегда выбирать меж двух зол, в то время как Коран предписывает нам отвергать зло — «большое» и «малое» — и всегда выбирать только Добро.
«Конвертация» религиозных категорий в категории политические может быть осуществлена только за счет искажения смысла первых в угоду вторым. Все дело в том, что религия и политика как абсолютно разные типы социального и бытийного моделирования опираются в своих конкретных манифестациях на антагонизм Сакрального и Профанического, Истинного и Ложного. Политика не может отражать Истину хотя бы потому, что для политики нет вечных истин, незыблемых святынь, заповедных ценностей. В политике побеждает прагматик, не сковывающий себя нравственностью и нравственными обязательствами, и поэтому там, где мы видим победу политики, всегда присутствует поражение нравственности.
Корр.: Хотелось бы, чтобы вы до конца разъяснили свое отношение к ваххабитам и их идеологии: с одной стороны, «братья-мусульмане» выступают против традиций чеченского народа, предлагая взамен «исламский интернационализм», с другой стороны, вы, лидер чеченских традиционалистов, неоднократно высказывали убежденность в том, что именно ваххабиты станут самыми преданными сторонниками традиционалистской идеологии, сформулированной в ваших работах. Нет ли здесь противоречия?
Х.-А. Нухаев: Никаких противоречий в моих заявлениях нет. В Чечении существуют два идеологических течения, представленные, с одной стороны, «ваххабитами», «ихванами», а точнее — исламистами, как я и буду их далее называть, а с другой стороны — националистами. Первые, как все помнят, говорили: «Прежде всего я мусульманин, а потом — чеченец». А вторые говорили: «Прежде всего я чеченец, а потом — мусульманин». Существует еще одно идеологическое течение, представленное носителями сугубо утилитарных, гражданских стереотипов, но о приверженцах этой чисто светской идеологии мы можем и не говорить.
Таким образом, идеологический «водораздел» в чеченском обществе определяется исламизмом и национализмом, проявляясь в столкновении религиозных и национальных приоритетов без радикального отрицания тех и других. Исламисты видят реализацию своих религиозных идей в рамках «исламского» государства, а националисты считают, что их идеи могут быть воплощены в рамках «национального» государства. При этом исламисты, отвергая любые отклонения от ортодоксальных исламских нормативов, собираются установить тоталитарный режим, а националисты, отвергая тоталитаризм как абсолютно чуждое для чеченских традиций и обычаев явление, видят свой социальный идеал в демократическом государстве. Исходя из распространенных в социологической практике классификации таких идеологий, исламистов условно можно назвать «правыми», а националистов, соответственно, «левыми».
Итак, в столкновении исламистов и националистов мы видим столкновение двух политических концепций государства: «исламского» (тоталитарного) и «национального» (демократического). Таким образом, в исламизме и национализме во взаимный конфликт вступили не религиозное с национальным, как было принято думать, а «политическая» составляющая их идеологий, то есть одна государственная концепция — с другой. На этом фоне возглавляемое мною движение чеченских традиционалистов, исходя из коранической истины, в соответствии с которой противопоставление религиозных и национальных начал в человеке — искусственная проблема, так как Всевышний создал и религию Ислам, и народы, чья обязанность перед Аллахом — быть живыми носителями Его законов и предписаний, заняло идеологическую позицию, которую верно будет назвать «центристской».
Народ — иерархический живой организм. В Коране даны четкие описания и отмечен священный статус каждого уровня иерархии народа, что делает их сохранность частью исламской религии. В свою очередь, народ, как завершенная гармоничная система, является той средой, которая защищает исламские ценности от новшеств. Поэтому совершенно очевидно, что религиозный долг верующих не в том, чтобы с религиозных позиций отрицать национальность, и тем более не в том, чтобы противопоставлять национальное религиозному, а в том, чтобы восстановить народы в том виде, в той структурной последовательности, которые были установлены для этих Своих творений Всемогущим Создателем. Это и есть суть моей традиционалистской доктрины.
В связи с этим надо четко понимать, что нет религии без традиции, нет традиции без народа и нет народа без общинности, так как патриархальная община — это единственное в человеческом роду совершенное «средство коммуникации», гарантирующее передачу извечной истины Откровения из поколения в поколение, от «отцов» к «детям», без всякого ущерба и без всяких примесей. И наоборот. В силу действия естественных законов обратной связи, допуская противоестественный разрыв кровнородственных уз и последующее разрушение своей общинной основы, народ отклоняется от Традиции. А это, в свою очередь, приводит к тому, что народ открывается инновациям, искажающим религию, поскольку ее повеления передаются не в виде неизменных традиций, а в виде толкований, интерпретирующих Откровение в соответствии с постоянно модернизирующейся практикой. В итоге народ превращается в одинокую толпу случайных индивидов, обреченных или на «войну всех со всеми», или на существование в искусственных, противоестественных условиях своего или чужого государства. Естественный «механизм» передачи сакрального наследия «первых отцов», содержащегося в Священных Писаниях и в священных законах, восходящих к завету Всевышнего с пророком Нухом (мир ему), — это и есть великая цепь сакральной Традиции. В этом смысле религия заключается в том, что народ, идущий по «пути прямому» через Пространство и Время из Вечности в Вечность, ничего не изобретает, а только повторяет в каждом очередном жизненном цикле архетипы поведения, унаследованные от «первых поколений». К этому нас обязывает Священный Коран: «Разве ждут они чего-либо другого, кроме пути первых поколений? Никогда не найдешь ты для пути Аллаха перемены! Никогда не найдешь ты для пути Аллаха изменения!» (35:43).
Теперь можно понять, почему между мной как традиционалистом, и исламистами нет принципиальных разногласий на уровне абсолютных ценностей, так как мы стремимся к одному и тому же: возрождению чистого, изначального Ислама. Но существуют разногласия на уровни теории, определяющей общественную практику. Они «точку отсчета» своей теории видят в истории Халифата, в то время как я ее вижу в священном образце родоплеменной Мединской общины нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), отраженном в «Мединской конституции». Я призываю исламистов быть последовательными в своем стремлении возродить изначальный Ислам, принять естественную, традиционную (родоплеменную) форму организации общества и отказаться от всех исторически сложившихся искусственных, политических (государственных) форм. Поскольку этот довод невозможно отвергать, не отвергая Коран и Сунну, я и утверждаю с полной уверенностью, что преданные религии Аллаха исламисты станут самыми последовательными традиционалистами. Что касается националистов, то и они, уйдя от стереотипического отождествления народа и государства, поймут, что самобытность народа, отстаиваемая ими как абсолютная ценность, является таковой не как цель, а как средство, данное нам в помощь для достижения абсолютной цели — не сбиться с Пути Прямого. Уверен, что этот строго соизмеренный с нашим Священным Писанием тезис и станет общей платформой, которая очистит от политического мусора и объединит в единое учение традиционализма те ценности, которые отстаивают и чеченские исламисты, и чеченские националисты. Избавившись от политики, и исламисты, и националисты естественным образом станут традиционалистами, то есть придут к единой, завершенной системе ценностей, воплощенной в образцовый для всего мира этнотеократический порядок.
Корр.: Если вы отрицаете «политический халифат» как несовместимый с Исламом способ объединения людей, то как вы предлагаете объединить сегодня мусульман, разделенных на множество конфликтующих между собой сторон?
Х.-А. Нухаев: В первую очередь надо понимать, что причиной этого разделения является именно политика и что только преодолевая ее влияние на общественную жизнь мы сможем преодолеть раскол и отчуждение, разрывающие естественные узы между людьми. Как это сделать? Из всего, что я уже сказал, однозначно следует, что принцип разделения государства и религии — это не произвол или ошибка близоруких политиков, а результат осознания несовместимости публичного права, происходящего от людей, и естественного закона, происходящего от Бога. Другим словами, все человеческие учреждения (город, государство, цивилизация), руководствующиеся публичным правом (конституционным, международным), — это порождения скепсиса, неверия, безбожия. Очевидно, что человек, который, следуя своим страстям, отказывается от безраздельного суверенитета Бога, не будет признавать Божьих заповедей и не будет следовать основанному на этих заповедях естественному закону. Отчуждаясь от Бога, не признавая Его пророков, отрицая Его Откровение, как предрассудок, суеверие, «сказки древних» и доверяя только теории, которую можно проверить с помощью логики и опыта, безбожный человек, объединяясь с другими подобными себе, в любых политических рамках обречен или на бой без правил, войну «всех со всеми» или на постоянные инновации в области законотворчества (рациональная теория государства и права) и в области правопорядка (утилитарная практика «кнута и пряника»). В этом смысле религиозная теория и практика фундаментальным образом несовместимы с системой государственной теории и практики. Учитывая, что религиозная система имеет естественный, первичный характер, а государственная — искусственный, вторичный, первую надо понимать как естественную ценностную систему, определяющую человеческий мир людей, служащих Богу, в то время как вторую надо понимать как искусственную ценностную антисистему, определяющую нечеловеческий мир граждан, служащих другим «господам» — «золотому тельцу» экономики, движимой алчностью, и «золотому тельцу» политики, движимой честолюбием.
Понимая эту вселенскую закономерность и учитывая, что кроме системы, объединяющей нравственных людей, и антисистемы, объединяющей безнравственных граждан, не существует никакой третьей иносистемы, в которой допускалась бы неопределенность между Истиной и Ложью или Добром и Злом, мы ясно увидим разницу между «белым» и «черным».
Все Божьи творения, составляющие естественный общественный порядок, объединяющий физические лица, связанные супружескими, кровными, родственными, родовыми, соседскими, этническими, религиозными, межрелигиозными и договорными (в рамках ханифийского порядка — по образцу Мединской уммы) узами, связывающими девять уровней Традиционного Мирового Порядка:
— брачная семья;
— кровно-родственная община, восходящая к седьмому отцу;
— союз кровно-родственных общин, восходящий к девятому отцу;
— род;
— племя;
— народ;
— община народов, исповедующих Ислам;
— сообщество «людей Писания» религий Единобожия;
— договорный союз религий Единобожия и язычников, которые признают в общественной жизни верховенство теократического порядка, возглавляемого ханифом — харизматическим лидером, почитающим наследие всех пророков Единого Бога, это — части единой, сакральной иерархической системы, в которой каждый человек в другом человеке видит своего ближнего, находящегося с ним в отношениях, структурированных по естественным степеням и преимуществам. Это — «свои», входящие в систему Божьего порядка.
Все человеческие «творения», составляющие искусственный общественный порядок, объединяющий юридические лица, такие как корпорации, ассоциации, партии, города, государства, союзы государств и прочие международные организации, в совокупности составляющие «мировое сообщество» или, вернее, Новый Мировой Порядок — это части цельной вторичной иерархической антисистемы, в которой каждое юридическое лицо в другом юридическом лице видит свою «материнскую» или «дочернюю» структуру, находящуюся с ним в отношениях контрактных правовых обязательств, отрегулированных материально-финансовыми выгодами и штрафными санкциями. Это — «чужие», находящиеся за пределами системы Божьего порядка, в антисистеме.
Корр.: Можете ли вы дать более подробное кораническое обоснование предлагаемой вами общественной системе?
Х.-А. Нухаев: Творцом всего сущего, в том числе и законов, по которым живет и функционирует сущее, является Всемогущий Аллах. Источником законов является Его святое Откровение. Приняв и признав эти базовые доктрины Ислама, нам очень легко будет понять, что Аллах изначально сотворил народы с естественной структурой, как сакральную данность, и установил общественные законы, которые находятся в системной гармонии с этой первозданной общественной структурой. Мы видели, что государство не только не соответствует канонам исламских законов, но может существовать, только нарушая эти каноны. Мы также знаем и то, что единственной известной человечеству негосударственной формой организации общества является родоплеменной строй, по-нашему — тейпово-тукхамный. Только эта организация, чуждая политике и экономическому прагматизму и возносящая нравственность на самый верх шкалы общественных ценностей, соответствует принципу ближнего, принципу кровного родства, разрыв которого Коран объявляет одним из тяжелейших грехов.
Коран, как известно, состоит из двух видов аятов: «открытых» и «скрытых». «Открытые» аяты, IV доступные всеобщему пониманию, являются прямым руководством во всех сферах нашей жизни, то есть представляют собой чистый, без примесей коранический шариат. Необходимость «толковать» и «перетолковывать» эти «открытые» аяты возникла вместе с государством, когда общественная жизнь, шаг за шагом усложняясь, вышла за те простые нормативные рамки, которые были очерчены кораническим шариатом. Толковать «открытый» аят — значит относиться к нему как к «закрытому», пытаясь извлечь «скрытые смыслы» там, где Аллах по Своей воле дал ясные формулы жизни. В итоге весь Коран, все его аяты практически стали «скрытыми», и руководством жизни мусульман стали многочисленные, очень часто противоречащие и Корану, и друг другу толкования — тафсиры, и шариат коранический превратился в шариат государственный. Любые разногласия, противоречия и конфликты, раскалывающие мусульманские общества на противостоящие друг другу партии, течения и движения, не могут быть преодолены, пока единственным идеологическим критерием для всех нас не станут «открытые» аяты. Однако смысл «открытых» аятов может быть ясным для восприятия только в том случае, если человек, обращающийся к ним за руководством, очистит свое сознание от всех укоренившихся в нем «цивилизационных», «гражданских» стереотипов и перейдет на мышление в общинных, традиционных категориях, которые и заложены в «открытые» аяты. Иначе говоря, пока мы не признаем общинный образ жизни, предписываемый «открытыми» аятами, как единственную социальную модель, легитимную с коранических позиций, и не начнем ее возрождать, мы будем обречены «плыть по течению» прогресса и социальных новшеств, непрестанно «узакониваемых» госшариатом, ставшим тем правовым механизмом, который конвертирует изначальные религиозные ценности в ценности политико-экономические.
Обоснование религиозной необходимости возрождения традиционного общества и описания всех его структурных иерархий вы можете найти в «открытых аятах» нашего Священного Писания, то есть в тех аятах, которые в самом Коране названы «матерью Книги». В этих аятах, к которым Коран обязывает нас обращаться за ответами на все жизненные проблемы, вы обнаружите кровнородственную общину и святость кровных уз, найдете род и племя, как формы общественной организации, найдете народ, как живой, естественный организм, найдете предписание общинной (кровнородственной) ответственности в соответствии с естественным законом «око за око». Одним словом, вы найдете предписанные Аллахом устои и образцы классического родоплеменного строя, по всем социальным позициям несовместимого с государственным механизмом.
Корр.: В каком качестве, если не в качестве политиков, выступать чеченским общественным деятелям?
Х.-А. Нухаев: Мы можем и обязаны выступать только в одном качестве — как к’онахи, а к’онахи не должны никогда хитрить, то есть играть в политику. Самым непосредственным и обостренным образом мы столкнулись с политикой после завершения первой войны, во время президентских и парламентских выборов. Думаю, все, кто пережил эти времена, помнят, насколько не соответствовала эта обстановка живущим в нас моральным критериям, нравственному кодексу, в соответствии с которым к’онахи оценивают мир как творение, подчиненное вечным и неизменным законам Создателя, и свое место в мире как долг жить по тем же неизменным и вечным законам Всевышнего. Это означает, что динамика жизни, разворачиваясь в повторяющихся циклах, не может удалять к’онаха от первозданных сакральных образцов, установленных Аллахом и для мира природы, и для мира людей. Таким образом, нам необходимо знать, что политика — глубоко чуждое для нас явление, потому что нами руководит не конъюнктура, не приспособленчество к сложившейся в современных условиях действительности, а неизменная Традиция, в соответствии с которой мы обязаны привести существующую на сегодня действительность.
Поняв эту простую истину, мы поймем, что там, где жизнью, помыслами и действиями людей руководит Священная Традиция религии, не может быть места ни политике, ни политикам. Если спроецировать эту формулу на традиционное бытие чеченцев, она раскрывается в образе мыслей и действий к’онахов, которые всегда знают, как и по каким неизменным канонам чести отреагировать на ту или иную жизненную ситуацию, которые никогда не допускают в своей среде «политических споров», ибо к’онах, оспаривающий священный канон Традиции, уже перестает соответствовать этому идеальному для каждого чеченца статусу. И в любых переговорах о мире и с Россией, и с другими государствами и народами, мы должны выступать не в качестве «политиков», а в качестве к’онахов, то есть быть на едином нравственном уровне неизменной от поколения «первых отцов» до поколения Судного Дня Традиции, руководствуясь ее священными канонами как в военное, так и в мирное время.
К сожалению, сегодня даже среди тех людей, которые составляют подлинный цвет чеченского народа, бытует заблуждение, согласно которому к’онах должен «соответствовать своему времени», «шагать в ногу с современностью». «Современность», как неустойчивое состояние между «прошлым» и «будущим», всегда ориентирована на «будущее» и всегда находится в оппозиции к «прошлому». В таком своем качестве «современность» является категорией не временной (хронологической), а ценностной и, естественно, человек, идущий «в ногу с современностью», удаляется от первозданных образцов жизни и нравственных канонов, определявших эти образцы, в сторону новшеств, в сторону новых принципов жизнеустройства, новых межчеловеческих отношений. Однако, и это совершенно очевидно, человек, лояльный к ожидаемым, непредсказуемым новшествам, не может быть хранителем Традиции, сторонником незыблемых первозданных канонов чести, не может быть к’онахом. Он, какими бы выдающимися качествами ни обладал, попадет в «общий поток» большинства и, вследствие этого, не сможет служить образцом для этого большинства, то есть не сможет играть общественную роль, соответствующую статусу к’онаха. У «движущегося в будущее», то есть к новшествам, большинства, неизбежно появятся новые кумиры, новые поводыри, новые «вожди» — политики, которые делают это движение более ускоренным, и «специалисты», технократы, которые делают «путь в будущее» более комфортным и обеспеченным в материальном смысле. А это превратит общество в толпу, а к’онахов, принявших «современное мировоззрение», — в часть этой толпы, замыкающую движение, то есть в аутсайдеров политических игрищ. Далее, конечно, к’онахи обречены на исчезновение из социальной ткани «прогрессивного общества» как анахронизм.
Такое «современное» отношение к действительности и создало тот разлад, который наблюдался и в наших душах, и в общественной жизни, когда, руководствуясь «политикой», мы вступали в конфликт со своими традиционными убеждениями, а вся чеченская нация оказалась в конфликте со своей традиционной общинной сутью. А те, кто в ситуации политических дрязг избавлялся от своего «внутреннего конфликта» в пользу религии Аллаха, в пользу позиций к’онаха, естественно, проигрывал в грязных технологиях и обнажившемся бесстыдстве «политической борьбы». Мы обязаны решительно избавиться от этого опасного «раздвоения», так как нашу силу на войне оно превращает в нашу слабость в мирное время. Сегодня, в мире государств, где «правят бал» политики и управляемые ими огосударствленные «гражданские массы», мы, чеченцы, самые слабые по причине того, что не являемся носителями «гражданского мышления», а следуем своим общинным традициям; по той же причине в мире народов мы — самые сильные. И нужно, соответственно, укреплять не то, что нас ослабляет, то есть государство, а то, что нас усиливает, то есть Традиционный Порядок. И для того, чтобы сохранить себя как традиционный народ, мы должны мир государств изменить в мир народов.
Корр.: Тогда, на каком же языке общаться традиционным чеченцам с российскими политиками, которые навряд ли поймут язык «к’онахов»?
Х.-А. Нухаев: Ну, во-первых, среди чеченцев немало политиков, пытающихся играть на «бирже» международных конъюнктур. На Западе наши политики предстают в цивильных костюмах, убежденными демократами, оперирующими сугубо светскими лозунгами, заимствованными из нормативной лексики «международного права» и ООНовских деклараций 40-30 летней давности. На Востоке наши политики предстают в иных, более экзотических нарядах, сторонниками «исламского государства», взывая (в большинстве своем безуспешно) к «мусульманской солидарности». Первые, конечно, более искушены чем вторые, потому что знают, на каких «кухнях» варится реальная политика, и поэтому предпочитают находиться в Вашингтоне, Лондоне, Брюсселе и Страсбурге. Я, конечно, уважаю намерение и тех, и других — добиться прекращения войны и обеспечить национальную независимость чеченцев, но убежден в абсолютной бесплодности всех этих наивных попыток обыграть опытных, циничных шулеров за игорным столом политических хитростей.
Там, где речь заходит о государстве, всегда приходится говорить языком политики, потому что любое государство — это политическая организация. А там, где общение переводится на политический язык, всегда выигрывает тот, кто более искушен в политических хитростях, кто не ограничивает свои слова и поступки нравственными канонами, кто лучше умеет строить расчеты на человеческих слабостях и пороках, кто меньше брезгует применять грязные средства. В этом отношении чеченские «ихваны» (которых чаще называют «ваххабитами») и другие сторонники «исламского государства» — наиболее уязвимые и слабые «политики», так как сковывают себя религиозными заповедями, хотя и модернизированными в духе «государственного шариата». Чтобы стать сильными, чтобы стать действительными сторонниками чистого коранического ислама, им необходимо осознать, что «исламский общественный порядок» и «исламское государство» есть понятия, которые не только не тождественны друг другу, а прямо противоположны, потому что государство, как политическая форма организации общества, антагонистично общинному, первозданному Исламу времен нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует).
«Светские политики» отличаются от «исламских политиков» тем, что на осознанном уровне или интуитивно понимают несовместимость вечных, неизменных заповедей религии Аллаха с текучей конъюнктурной политикой и поэтому предпочитают вообще не говорить об Исламе, а если и приходится затронуть эту тему в общении с секуляризованной западной аудиторией, то подчеркнуто дистанцируются от «радикалов», «фундаменталистов» и т.д., выступая «представителями» той, придуманной ими самими, формы «исламской религии», которая может «мирно сосуществовать» с любым, даже самым открытым проявлением сатанизма.
Корр.: Значит, политического решения российско-чеченского конфликта нет? Что же делать?
Х.-А. Нухаев: Прежде всего следует уточнить, что невозможность политического решения российско-чеченских проблем совсем не означает невозможности решить их мирным путем. В данном случае категории «политическое решение» и «мирное решение» не только не тождественны друг другу, а прямо противоположны: мы провозгласили «государственную независимость ЧРИ», а Москва провозгласила «целостность РФ». Несовместимость этих политических деклараций и сделала наши взаимоотношения неразрешимыми в рамках политики: ни дипломатическими, ни военными средствами.
Возникает вопрос: есть ли возможность вывести наши взаимоотношения с Россией из порочных рамок политики, обрекающей нас на продолжающуюся уже более десяти лет «чересполосицу» тупиковых переговоров и тупиковых войн? Тщательный и хладнокровный анализ тех причин, которые бросили чеченцев и Россию в этот «заколдованный круг» взаимного истребления, показывает, что фундаментальная причина трагедии заключается в том, что мы, чеченцы, как и во всем мире, решили, что национальная независимость возможна только в рамках «независимого государства», то есть приняли стереотип, отождествляющий народ и государство. Назвав Чечению «государством», «республикой» или другим термином, имеющим политическое содержание, мы немедленно активируем проблему своей политической субъектности. Здесь только два выбора: или стать «субъектом конституции РФ», или стать «субъектом международного права». Первое для нас во время войны 1994-1996 годов было неприемлемым, а второе — приемлемым, но недостижимым; теперь же, когда мы в своей борьбе руководствуемся исключительно одной религией, без политики, обе эти «субъектности» для нас равным образом неприемлемы. Так стоит ли нам ограничивать диапазон выбора двумя путями, кощунственными с точки зрения Ислама и, помимо этого, означающими непрерывную войну с Россией, которая может при таком подходе завершиться только по формуле «Победа — Поражение»? И суть моей программы мира, «третий путь», который я предлагаю, заключается в том, чтобы чеченцы обозначили свою национальную независимость не политической категорией «государства», за которой маячит «проклятая» проблема политической субъектности, а религиозной категорией «Традиционный Порядок», имеющей теократическое содержание. Это не только дает нам возможность уйти от политических антагонизмов во взаимоотношениях с Россией, не только приводит к мирному решению нашего конфликта, не только обеспечивает нашу реальную национальную независимость, но и — что самое главное для верующего — воссоздает на нашей земле подлинное исламское социальное обустройство, соответствующее тому священному образцу, который установил в Мединской умме наш Пророк (да благословит его Аллах и приветствует). Иначе говоря, мы приходим к полной системной гармонии между формой организации общества и религиозными законами, которыми живет народ. А это избавит нас от внутренних антагонизмов в нашем обществе. Взамен всего этого мы отбрасываем одну лишь иллюзорную фикцию «международно-правовой субъектности» Чечении, то есть, по сути, отбрасываем то, чего у нас никогда не было и что при своей реализации нарушило бы системное соответствие исламских законов и нашей социальной организации.
Уйдя от «политических переговоров» и перейдя в общении с Россией на язык религии, язык Традиции, мы очень быстро найдем решение всего комплекса наших проблем и добьемся мира по формуле «Победа — Победа». А найти формулу мира, устраивающую обе стороны, необходимо потому, что с победой в этой войне и Россия, и чеченцы связывают, без всяких преувеличений, свои судьбы, свое будущее, сами основы своих идентичностей — исторические, великодержавные для России, традиционные, этнорелигиозные для чеченцев. Если же кто-то полагает, что воевать можно — в духе многовековых кавказских войн — сколь угодно долго, до полного истощения одной из сторон, то это — глубокое заблуждение, так как стремительно наступающий атлантизм оставил нам очень ограниченное время для принятия решения.
Корр.: Вы полагаете, что политическая элита России способна понять и принять «религиозный язык общения» со стороны чеченцев? Позвольте мне усомниться в этом.
Х.-А. Нухаев: Общение на таком уровне уже происходит. В июне прошлого года в Москве прошла организованная совместно возглавляемым мной движением «Нохчи-Латта-Ислам» и возглавляемым А. Дугиным движением «Евразия» конференция «Исламская угроза или угроза исламу?», на которой я озвучил свою концепцию мирного урегулирования российско-чеченского конфликта на традиционной, религиозной основе. Эта концепция нашла позитивный отклик среди влиятельных общественных движений и религиозных организаций России. Период сближения наших «теоретических позиций» можно считать уже завершенным, и теперь мы приступаем к совместным практическим действиям по завершению российско-чеченской войны.
Корр.: Насколько известно, все общественные движения и религиозные учреждения России поддержали «антитеррористическую» войну России против чеченцев. Что заставило их пересмотреть свои позиции?
Х.-А. Нухаев: Если отвечать в самых общих чертах, то в России организуются и наращивают свое влияние на общественную жизнь силы, которые начинают понимать: как традиционные чеченцы являются для России объектом «цивилизационной экспансии», так и сама историческая Россия является таковым объектом для атлантических сил. Если измерять наши социальные состояния с модернистских позиций Запада, то чеченцы — «варвары», а россияне — «полуварвары», так как в жизни чеченцев сохраняют свою силу статичные традиции, а в жизни россиян — громоздкие и малоподвижные исторические, автократические «анахронизмы». А стремительный, сверхскоростной «Боинг» американской экономики может разбиться не только об «неподвижную скалу» традиционного общества, но и столкнувшись с объектом, движущимся в «попутном направлении», но с малой скоростью, то есть с российским обществом. Поэтому для атлантических сил и мы, и россияне — «чужие». И мы никогда не станем для США «своими», пока на нашу жизнь влияют тормозящие модернизм религиозно-традиционные или исторические «пережитки». С другой стороны, ни для России, ни для Чечении, как и любого другого этносоциального объекта в мире, не оставлено шансов сохранять «нейтралитет» по отношению к глобалистским проектам США, так как экономика Запада автоматизирована настолько, что любая аритмия в перманентной экспансии (как, например, даже победоносное для него завершение «холодной войны», на время оставившее Запад без мобилизующего его усилия «образа врага») грозит ей перебоями, а перебои — крахом. Глобализм, по сути, и есть процесс, сводящий на нет угрозу спонтанных действий, мотивированных религиозными, национальными, историческими, политическими идеологиями, и Запад прекрасно понимает, что ему, в первую очередь, нужно бить по идеологиям, выходящим за рамки обнаженного до состояния электронной схемы экономического прагматизма.
Это значит, что для США и их союзников недопустимы, смертельно опасны не только наши, чеченские традиции, в которых кристаллизованы заповеди первозданного, общинного Ислама, тотально отвергающие утилитарные, светские, космополитические ценности Запада, но и имперские, исторические традиции России, полноценное возрождение которых возможно лишь на основе религиозных, национальных ценностей, на аграрной базе, обрывающей технологическую зависимость от Запада. И абсурд нынешней российско-чеченской войны заключается именно в том, что чеченцы и Россия столкнулись в смертельной схватке под знаком тех, по сути — одновекторных идеологий, которые, предоставляя нашим народам реальную возможность победить глобализм, должны бы сделать их союзниками против этой общей для нас угрозы.
Поэтому контакты возглавляемого мною межтейпового общественного движения «Нохчи-Латта-Ислам» с евразийскими движениями и религиозными организациями России абсолютно логичны с точки зрения равной угрозы, которую несет проповедуемым нами идеологиям и ценностям глобализм, и единственное затруднение в выработке общих позиций представлял психологический фактор взаимной враждебности наших народов, возникшей за годы двух последних и всех предыдущих российско-чеченских войн. И для того, чтобы во имя высших ценностей и наших общих интересов сломать этот лед враждебности, я и поехал в Москву для участия в июньской конференции. Поехал как убежденный сторонник чеченской независимости, как мусульманин, как чеченец с общинным мировоззрением.
Корр.: Каковы практические результаты Московской конференции и последующих ваших контактов и переговоров с российскими евразийцами и религиозными организациями?
Х.-А. Нухаев: Самым весомым результатом является учреждение в феврале текущего года Координационного Центра по содействию российско-чеченскому урегулированию (КЦСУ), в который с чеченской стороны вошли движение «Нохчи-Латта-Ислам» и созданный на его базе Фонд «Закрытое общество», а с российской — общественное движение «Евразия», Московская Патриархия Русской Православной Церкви, Центральное Духовное Управление Мусульман России, Координационный Совет Мусульман Северного Кавказа, Фонд Содействия Миру и Сотрудничеству на Кавказе «Единение», Фонд «Центр Геополитических Экспертиз», а также отдельные влиятельные общественные деятели, разделяющие традиционалистские, евразийские позиции в оценке современности. Движение «Нохчи-Латта-Ислам» готовит к проведению внутритейповые съезды, призванные структурировать тейпы в соответствии с их общинным содержанием и выработать механизмы выдвижения тейповых лидеров. Одновременно с этим, на тейповых съездах будут вынесены на обсуждение три вопроса:
— как победоносно закончить российско-чеченскую войну;
— как в социальном отношении обустроить послевоенную Чечению;
— как сегодня оказать насущную помощь нуждающимся.
На следующем этапе было бы логичным проведение съездов тейпов, входящих в тот или иной из девяти чеченских тукхамов, чтобы воссоздать традиционную структуру народа во всей ее завершенности и определить все иерархические уровни власти — от общинно-кровнородственных до уровня общенационального харизматического лидера, выдвигаемого из среды девяти глав тукхамов. Но в данный период времени и в данных обстоятельствах, когда продолжается война, мы считаем целесообразным отложить на послевоенный период выдвижение национального лидера по строго определенной процедуре. Исходя из реалий переходного времени, мы планируем проведение общего, межтейпового съезда, на котором, помимо названных трех вопросов, будет поставлен и важнейший вопрос о возложении функций национального лидера на А. Масхадова с наделением его полномочиями провести с Россией переговоры и заключить мирный договор. Конечно, для этого необходимо, чтобы Масхадов осознал всю сакральную суть предлагаемой мною концептуальной базы религиозного мира с Россией, соответствие его формулы тем образцам, что установлены для верующих нашим Пророком (да благословит его Аллах и приветствует). А далее, после достижения мира, выдвижение национального лидера будет, естественно, протекать по всем канонам традиционных процедур, описание которых ваши читатели могут найти в моих работах.
Корр.: Среди вопросов, предполагаемых к обсуждению на тейповых съездах, первым идет вопрос о «победоносном завершении российско-чеченской войны». В чем конкретно вы определяете чеченскую победу?
Х.-А. Нухаев: Существует четкая взаимосвязь между такими явлениями, как форма организации общества, определяемый данной формой образ жизни и продуцируемые этим образом ценности. Начиная войну в конце XVI века с наступающей на Кавказ Россией, наши предки боролись во имя Аллаха, за свой образ жизни и за соответствующие этому образу жизни ценности. Если осмыслить историю Кавказской войны в XIX веке и историю первой и второй российско-чеченских войн в 90-е годы XX века, то на первый взгляд мы увидим ту же самую картину. И при имаме Шамиле, и при Джохаре Дудаеве, и при Зелимхане Яндарбиеве, и при Аслане Масхадове чеченцы, так же как их предки, продолжают воевать во имя Аллаха и так же, как их предки, воюют за свой образ жизни и соответствующие ему ценности. Однако, если мы более внимательно проанализируем то, что происходило на самом деле, то увидим, что на каждом из этих исторических этапов формы организации общества, подвергаясь модернизации, становились разными, и, соответственно, становились разными и отстаиваемые на том или другом историческом этапе ценности.
В XVI веке когда чеченцы вступили в войну с Россией, форма организации общества была тейпово-тукхамной (родоплеменной) с социальной базой в виде кровнородственных общин; соответственно, образ жизни чеченцев был общинным, а отстаиваемые ценности — традиционными. В XIX веке форма организации общества была религиозно-политической (Имамат Шамиля) с социальной базой в виде сельских (соседских) общин; соответственно, образ жизни чеченцев был коллективистским, а отстаиваемые ценности — религиозно-политическими («госшариат»). В конце XX века форма организации общества стала политико-экономической (государство) с социальной базой в виде урбанизированного гражданского конгломерата; соответственно, образ жизни чеченцев стал индивидуалистским, а отстаиваемые ценности — политико-экономическими. Следует отметить, что все три образа жизни и все три системы отстаиваемых ценностей сосуществуют в чеченском обществе, имея преобладающее влияние на те или иные сегменты общества. Отрицательным следствием этого сосуществования является резкая конфликтность внутри чеченского общества, а положительным следствием то, что чеченское общество сохраняет память, знание и стремление возродить исходные общинные устои социальной организации, что неминуемо реорганизует и саму форму организации общества в традиционном ключе.
Итак, мы имеем в чеченском обществе три системы ценностей, которые противоречат друг другу, так как более поздние из них складывались на отрицании более ранних: то есть чисто религиозные ценности сменились религиозно-политическими, те — политико-экономическими, подготовив почву для прихода ценностей сугубо экономических, в которых роль политики будет сведена к нулю. Эта ценностная деградация демонстрирует все узловые этапы, приводящие общество от первичного поклонения Аллаху к конечному поклонению «золотому тельцу», и в этой связи появляется резонный вопрос: а какую именно из этих перечисленных нами, несовместимых друг с другом ценностных систем мы можем соотнести с цельным, лишенным противоречий Исламом? Ответ очевиден: наш долг — выбрать чисто религиозные ценности без всяких политико-экономических «примесей» и воссоздать соответствующий им общинный образ жизни, унаследованный от «первых отцов». А это означает, что целью нашего джихада должно быть возрождение Традиционного Порядка на общинной основе, который только и может составить с исламскими ценностями системное единство.
Нам необходимо осознать, что законы Аллаха соответствуют установленной Им же общественной организации. Это соответствие означает, что без законов Аллаха не может существовать предписанный Им общинный образ жизни, а вне общинного образа жизни невозможно следовать законам Аллаха: это единая, изначально полностью завершенная социально-правовая система, которую невозможно «разорвать» без того, чтобы не подверглись ценностной девальвации обе составляющие ее элемента — социальный и правовой. Меняя естественную форму организации общества искусственными инновациями, мы, конечно, не перестаем сражаться во имя Аллаха, наше намерение свято, но, потеряв различение между естественным и искусственным, между сакральным и светским, между истиной и ложью, начинаем отстаивать уже другие — политические или экономические ценности, несовместимые с Его заповедями, а значит — являющиеся соблазнами сатаны. Священный джихад и одновременно с этим попытка реализовать в практической жизни антиисламские ценности далеко уводят нас от тех первичных, общинных ценностей, для защиты которых наши предки и вступили в войну с Россией.
Та ценностная и социальная деградация, которую претерпели в течение этих столетий чеченцы, во всех своих главных чертах дублирует ценностный и социальный регресс остального исламского мира: от общинной, родоплеменной уммы Пророка (да благословит его Аллах и приветствует) — до религиозно-политической конструкции «имперского халифата» и от последнего — к политико-экономическим формациям современных «исламских» государств. Чтобы остановить этот, все более ускоряющийся процесс модернизации и ценностной девальвации, нам, чеченцам, необходимо вспомнить, что наши праотцы отстаивали свой образ жизни, свое бытие в качестве негосударственного, неполитического, то есть традиционного общества, подчиненного естественному (религиозному) праву. Социальная реализация этого образа жизни, как мы знаем, проявлялась в родо-племенной (тейпово-тукхамной) организации, выросшей на общинной (кровнородственной) базе и призванной защищать эту базу. Эта традиционная структура общества, целиком подчиненная Божьему суверенитету, и являлась той главной ценностью, которую отстаивали наши предки, и защита этой ценности являлась главной задачей чеченцев, смыслом борьбы против цивилизаторской агрессии России. Естественно, победа в нашей многовековой войне с Россией должна проявить себя в том, что мы сумели защитить то, во имя чего и начали войну, — свой традиционный образ жизни. Это азбучная истина, которую невозможно оспаривать, не оспаривая самого глубинного смысла нашей борьбы. И это — тот священный образец жизни, который оставил нам как социальный эталон наш Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) в Мединской умме.
Если же мы каким-то образом одержим «политическую победу», то есть навяжем чеченскому народу политическую субъектность, политические, светские законы, политическую, государственную организацию общества, то эта «победа» будет нашим фактическим поражением, так как окажется попранной главная ценность, которую на протяжении столетий отстаивал наш народ — традиционная, теократическая организация общества. Можно, подчинив свой рассудок политическому мышлению, отрицать традиционное общество, теократический порядок как ценность, что и делают многие «светские», «цивилизованные», «политизированные» чеченцы: это их выбор. Но невозможно отрицать логику, связывающую цель борьбы с победой, как с реализацией этой цели. И невозможно считать себя истинным мусульманином и чеченцем, что в ценностном отношении одно и то же, отвергая ценностную эстафету, которую протягивают нам наши отцы как святыню и которую мы обязаны защищать. В силу этих простых и очевидных предпосылок я считаю нашей победой возрождение на чеченской земле Традиционного Порядка.
Корр.: Нельзя ли подробнее рассказать, какой вы видите роль президента Масхадова в запущенных вами процессах?
Х.-А. Нухаев: Как президент ЧРИ, Масхадов стал заложником политики. ЧРИ по конституции 1992 года — это субъект международного права и независимое государство. Президент Масхадов — гарант соблюдения конституции ЧРИ. Иначе говоря, на любом уровне и при любых переговорах Масхадов должен отстаивать позицию государственной независимости ЧРИ, что он и делает. По российской конституции Чечения — субъект РФ, один из федеральных регионов. Президент Путин — гарант соблюдения конституции РФ. Иначе говоря, Путин на любом уровне и при любых переговорах должен отстаивать позицию субъектности Чечении в составе Российской Федерации, что он и делает. Поэтому на политическом уровне российско-чеченская война не может быть завершена, не говоря о партнерстве в реализации общих интересов. Политика — тупиковый путь в урегулировании наших взаимоотношений, так как она может предложить мир только по формуле «Победа — Поражение». Ни Россия, ни Чечения не могут быть в роли проигравших, ибо, как я уже ранее говорил, обе стороны в этой войне «на карту» поставили все: в случае поражения чеченцы теряют свою этнорелигиозную самобытность, свою принадлежность к чистому, общинному Исламу времен нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), а Россия теряет свой великодержавный статус, свою историческую самобытность, что для нее равнозначно необратимой катастрофе, развалу РФ. А это оставит нас без сильного и надежного партнера по противодействию наступающему атлантизму, проявившему в Афганистане свое подлинное лицо, которое завтра может повернуть свой зловещий оскал и на нас.
Таким образом, предлагая свою формулу урегулирования российско-чеченского конфликта по принципу «Победа — Победа», я следую заповедям исламской религии, предписывающим мир только по религиозным канонам. В итоге этого мира Чечения, чеченский народ получает реальную национальную независимость и создает на своей земле традиционный, теократический Национальный Порядок, несовместимый с политическим формализмом и, следовательно, не нуждающийся в легитимизации через признание его «международным сообществом» в рамках «международного права». Россия отказывается от навязывания чеченцам «конституционного права» РФ, также несовместимого с традиционным теократическим Национальным Порядком, как и «международное право». Этот компромисс, соответствующий подлинным интересам обеих сторон, выводит наши отношения из порочных политических рамок на уровень подлинного «международного договора» — договора между народами, а не политическими учреждениями. Чтобы заключить такой договор, Масхадов, из статуса «президента ЧРИ», то есть политического лидера несуществующего государства, должен обрести — через конгресс чеченских тейповых старейшин — статус национального лидера реального народа. Президент Путин, как политический лидер реально существующего политического образования РФ, но исходя из сохранившихся в российском обществе религиозных и национальных традиций, мог бы расширить свой нынешний статус и в переговорах с чеченской стороной предстать как харизматический лидер народов России. Это позволит нам выработать понятный обеим сторонам язык общения и решить проблему наших взаимоотношений в традиционном ключе, на основе наших религий. Механизмы гарантий соблюдения мирного договора, процедура его заключения, традиционные методы соблюдения общественного порядка в Чечении — все это детально разработано в документах, подготовленных нами для предстоящего съезда тейповых лидеров.
Корр.: И последний вопрос: вы уверены в успехе?
Х.-А. Нухаев: Я уверен в том, что ни у чеченцев, ни у России нет иного способа закончить эту бессмысленную войну, кроме как на основе религиозного решения; я уверен в том, что силы глобализма представляют собой смертельную угрозу для всех народов земли, и в первую очередь самим западным народам, теряющим устойчивые опоры идентичностей — традиционных для чеченцев, исторических для российских и большинства других народов; я уверен в том, что подлинная национальная независимость чеченцев — народа традиционного и глубоко религиозного — не может быть осуществлена в политических рамках; я уверен в том, что и в Чечении, и в России существуют и множатся силы, понимающие истину и истинную суть происходящих в мире событий; я вижу огромное количество организаций и движений, являющихся реальными или потенциальными союзниками чеченских традиционалистов — служители религий Единобожия, антиглобалисты, «зеленые», националисты, анархисты, постмодернисты, многомиллионные массы фермеров и крестьян, и другие диссиденты, отрицающие технократическую цивилизацию. Поэтому я уверен в успехе.
И да поможет нам Всемогущий Аллах!
I Кровно-родственные структуры в составе Чечни. — Здесь и далее примечания редактора.
II Община мусульман.
III «Братья».
IV Стихи корана.