ЮРИЙ КОЛКЕР
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2001
ЮРИЙ КОЛКЕР ПАМЯТИ КЛОДА ШЕННОНА Мог ли я думать, что в Лондоне смерть твою встречу? Значит, мальчишкой ты дивный твой замок воздвиг! Юноша-воин, прости! Запоздалою речью Славит тебя никудышный седой ученик. В лучшие дни энтропийным твоим логарифмом Я осенялся. Прощай, чародей-нелюдим! Много твой гений способствовал варварским рифмам В дальнем краю, где особенно был ты любим. Старому свету нести его старую ношу. Здесь атмосфера густа, кладовая полна. Я потому уж в Америку камня не брошу, Что пред тобой распахнула пространства она. Формула - вот панацея. В ней мысль оседает, Прах претворяя в прозрачный и чистый алмаз. Мы без нее полузвери. Живое страдает. Лишь совершенство врачует и пестует нас. Сосны у главного корпуса, горечь и влагу Первой любви, безнадежность, надежды оплот, Муку, отчаянье, боль, вдохновенье, отвагу, - Всё, умерев, ты на миг возвращаешь мне, Клод. Гёделя вспомнят иные, иные - Эйнштейна, Но небожителям смерду служить не с руки. Нет, лишь с тобою, наставник мой, благоговейно Был и пребуду, обеим смертям вопреки. * * * Деревья форм своих не сознают, Пространства свойств, незрячие, не знают, Не видят, как хорош ажурный лист, В прожилках, ими вызванный из мрака Земли... И мрак невнятен им, а свет Они воспринимают осязаньем, Как ласку божества, его улыбку, Но - внепространственную, как они. Вот клен шумит под ветром, свеж и влажен. Спроси его о месте, где он вырос, И он ответит шорохом листвы Недоуменно-мудрым: я - нигде. Душа в геометрическую точку Не так же ли вмещается? - но мощно Фрактальные развертывает формы В пространстве смежном, разуму незримом… Взгляни: вот мысль, согретая любовью, Благоуханный, трепетный цветок, Перед которым роза - праздник плоти... Но некуда взглянуть. Опущен полог. Душа и знает, что она жива, А форм своих почувствовать не может, И если спросишь: велика ли ты? - Ответит горделиво: необъятна. Но дух И сам незряч. Уж он-то всякой формы Лишен в пространстве бесконечномерном. Ни Гауссовым колоколом вечным В саду алгебраическом, ни кварком, С которым наши мудрецы на ты, Не связан, - потому и наслажденья Не ведает - ни горечи, ни злобы, Ни аромата нежного цветка, Ни малодушья, ни великодушья... * * * Доблесть глупа, а ее антиподы умны. Так уж устроена жизнь, что душа глуповата. Даром бедняжку смущают вчерашние сны. Мир поумнел. Аполлон отлучился куда-то. Ценность - текучая штука. Поток-Гераклит Плещет и жалкие наши дела омывает. Тешься собою-любимым, пока не болит. В мире лишь Я безусловно. Чудес не бывает. Даже и Рим преходящ оказался. Латынь Напрочь смело половодьем корявых наречий. Что ж ты, дурак, донкихотствуешь? Поздно. Остынь. Выгода - вот амальгама страды человечьей. У Одиссея находчивость бьет через край. Горлица Ноева плачет в сети птицелова. Здравствуй, сметливое племя младое. Прощай, Точная рифма, старинное честное слово. * * * Для чего, человечество, Твой неистовый рост? 1960 Теперь-то я знаю. Не вычитал, сам догадался. Без штудий Тейяра нехитрую мудрость постиг. Недаром, недаром я в этой пустыне скитался. Не нужно наставников мне, провожатых и книг. Не хочет, не может сосна оставаться сосною. Сосне обоняние грезится, зренье и слух. Она их в потомстве предчувствует ранней весною, Изводится дивным родством, осеняющим двух. И ты, человек, - только новому виду подножье. Пространство тебя, не заметив, проглотит живьем. Лишь Бог, хоть и нет его больше, - подобие божье, Собой упоенное в страшном развитье своем. ПРОЩАНЬЕ Из любого билета счастливый он сделать умел, В интегралах, в матфизике - словно ходил по канату, Был в быту неприметен и робок, лишь разумом смел, Быстро удокторился и скрылся: уехал в Канаду. Что с ним дальше случилось, не знаю. Подруга одна, Говоря о другом, мимоходом напомнила имя. Я увидел Онтарио. Влаги сплошная стена Поднялась за окном, с валким сейнером в дымке предзимья. Нехитро и домыслить: женился, детей народил, Даровитых и вдумчивых, склонных к успеху и славе, Стал профессором по теплотехнике, ко╢ттедж купил В Монреале приветливом, в гостеприимной Оттаве. А кому помешала в пути беспредметная грусть, Клены в Политехническом да ленинградские реки, Те - по-своему счастливы. (Имя канадца, стыжусь, Ускользнуло из памяти вновь, и теперь уж навеки.) Есть китайцы меж тех, кто от Пушкина род свой ведет, - Не занятно ли? - есть аргентинцы, британцы, армяне. Генофонд растекается вширь. Человеческий род Всходит мерно, как сдоба, и тает в озерном тумане. ПИСЬМО Как ты, Мария? По-прежнему ль смерть ненавидишь Или она научила себя полюбить? Что с языком? Пригодился арабский иль идиш? Нужно ль Икбала и Галкина переводить? Главное: что ностальгия? На родину - тянет? Смерть ведь сродни эмиграции, только страшней. Всё ли отъезды друзей, как предательства, ранят? Как там с Россией? Хоть кто-нибудь слышал о ней? Милая невозвращенка! Что жизнь - неудача, Старая новость. Кому же она удалась? Веймарцу разве... А нас прочитают, не плача, Каждый - в себе, над собою наплакавшись всласть. * * * Памяти А. А. К. Биологическая жизнь завершена… Скажи, куда теперь отправилась она, Старуха властная, что дочь твою растила, И не прибавилось ли на небе светила? Немногих я любил сильнее, чем ее. Чудовищный вертеп, советское жилье Своим присутствием она согреть умела - И вот преставилась, умолкла, отлетела. Слова покинули ее в предсмертный час. Кивала нам, звала, не отрывала глаз, Худая, страшная, всё вглядывалась в лица, Последним ужасом пытаясь поделиться. Не знаю, отчего всё валится из рук. Не мать, казалось бы, не самый близкий друг, Не часто, помнится, мы с ней и говорили - А горько, будто вдруг в чулане затворили. Проста была, строга. Наук не превзошла. Носки вязала мне. Ватрушки нам пекла. Любила, редкостная, зятя-белоручку, Стирала, штопала и вырастила внучку. Над речкой Плюссою чухонский есть лесок С поляной ягодной. По ней, наискосок, Гляжу, идут вдвоем, нагнутся то и дело, И старшая чудесно так помолодела…