АЛЕКСАНДР НЕЖНЫЙ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2001
АЛЕКСАНДР НЕЖНЫЙ
ТРУДНАЯ СВОБОДА
Восемь дней я провел в Санкт-Петербурге, встречаясь с самыми разными людьми, записывая их рассказы на магнитную ленту — с тем чтобы составить как можно более полное представление о масштабах и качестве реабилитационной службы во второй столице. Само собой, мои заметки вряд ли дадут исчерпывающую картину, но кое-что полезное, я надеюсь, почерпнуть из них все же удастся.
Колония
Дмитрий Владимирович Волков, заместитель начальника исправительной колонии № 6 по воспитательной работе, в системе ГУИНа (Главное управление исправления наказаний) работает почти два года. Кадровый военный, отдавший пятнадцать лет армии и крепивший, как не так ещe давно любили выражаться газетчики, «ядерный щит Родины», он попал под сокращение и, подобно тысячам своих товарищей по военному братству, в тридцать четыре года оказался на распутье: как жить? кормить семью? где работать? Не буду рассказывать, как Волков попал в ГУИН, но отмечу, что здесь он в кратчайшие сроки сумел понять суть своей новой службы и стал руководителем строгим, жестким, но в то же время внимательным к людям, попавшим в неволю и теперь во многом зависящим от него. Их в колонии две тысячи человек — и за спиной у каждого своя судьба, своe преступление и своe наказание, и свои надежды на будущую, свободную жизнь.
Даже в зоне у человека есть выбор. Можно тянуть срок от звонка до звонка, а можно поставить целью условно-досрочное освобождение или колонию-поселение и добиваться этого, всем образом жизни доказывая своe право на смягчение вынесенного судом приговора. Именно так ставит Волков вопрос перед каждым заключенным: твоя судьба в твоих руках. Именно так берeт начало долгий путь к свободе. Именно так начинается подготовка к новой жизни или процесс реабилитации.
Разумеется, все благие намерения так и оставались бы всего лишь намерениями, если бы в колонии не была создана соответствующая материальная база. Прежде всего: есть школа на 280 учащихся. Есть сложившийся педагогический коллектив во главе с опытным, знающим и любящим свою работу директором — Надеждой Петровной Поляковой. И есть, стало быть, возможность (а для кое-кого — и обязанность) получить полноценное среднее образование.
Скажут, что школа в зоне — это всe-таки нечто привычное. Может быть, хотя школа школе — рознь. Однако в колонии № 6, помимо среднего, действует и высшее учебное заведение — Северо-Западный заочный политехнический институт. Его преподаватели регулярно приезжают в колонию (и не только в эту), проводят консультации, принимают экзамены, ставят оценки — словом, всe, как на воле. Отметим: даже серьeзное преступление не станет непреодолимой преградой к образованию, если… «Если» всe то же: надо успешно сдать вступительные экзамены и пройти по конкурсу. Народ в колонии молодой (всe больше семидесятых годов рождения), и многие стремятся воспользоваться возможностью окончить в зоне три курса — с тем чтобы на свободе продолжить учeбу и получить диплом.
Что ещe? А ещe есть курс (40 часов) «Как начать своe дело», который читают преподаватели института Александр Митрофанов и Вячеслав Исаков, написавшие специально для этой аудитории учебное пособие. Примета времени: и здесь, в зоне, на тридцать мест в группу будущих бизнесменов подано было заявлений в два раза больше. Вывод из этого прост, как правда: кто, находясь в заключении, думает о собственном деле, тот, скорее всего, постарается не вернуться в неволю. Иными словами, для тех, кто учится, кто овладевает новыми знаниями, специальностями, профессиями (в здешнем профтехучилище более шестисот человек готовятся выйти на свободу фрезеровщиками, токарями, электриками, слесарями, строителями и даже — операторами ЭВМ), — для тех реабилитация уже началась.
С одним из них я говорил: Сергей Л., 27 лет, два с половиной года в колонии и почти четыре — впереди. Поначалу, оказавшись в заключении и осознав отмеренный ему судом срок, он пришeл в отчаяние. Ему казалось, что судьба завела его в тупик. Но затем, увидев, что жизнь все-таки продолжается и что проведенные даже в заключении годы могут быть прожитыми не напрасно, он окончил среднюю школу (аттестат с отличием — жаль только, что отбывающим срок золотые медали не положены) и поступил в политехнический на факультет радиоэлектроники.
В колонии он впервые переступил порог церкви.
Сказано, что не хлебом единым жив человек, и для этой истины нет исключения ни на свободе, ни в неволе. В колонии № 6 приличная библиотека — 16 тысяч томов. («Древо добра» при первом удобном случае рассчитывает эту библиотеку пополнить.) Есть самодеятельный театр с символическим названием «Надежда» и есть — к чему я и веду — молельная комната, где раз в месяц служит приезжающий священник. В остальное время по выходным здесь собирается сложившееся в колонии православное братство (32 человека), и его староста Роман Белов прилежно и с чувством вычитывает молитвы, каноны и акафисты.
Всe это заслуживает самых добрых слов, если бы не одно немаловажное «но». Бывающий в колонии всего раз в месяц священник успевает исповедовать желающих, помолиться вместе с ними и причастить их. Но он не успевает, может быть, главного — помочь преступившим законы общежития и нравственности людям увидеть свет, дать их душам закваску христианского отношения к себе и к миру, приготовить заключенных к жизни на свободе. Для великой работы духовного просвещения у него — в отличие от преподавателей школы и института — попросту нет времени.
Вот почему Сергей Л. получил в колонии аттестат и стал студентом. И вот почему Христос для него пока остался чужим.
В колонию № 6 открыта дорога представителям всех законно действующих в России церковных организаций и конфессий. Приходите и помогайте! Но кто — помимо православного священника — словом и делом стремится облегчить участь несчастных, как издавна называли в нашем Отечестве преступников? Волков называет евангельскую христианку из «Современной церкви Христа Спасителя» Галину Ивановну Диденко, руководителя религиозно-благотворительной организации «Новая надежда» (о ней речь впереди), упоминает о лютеранах… И это всe. Как не вспомнить, что жатвы много, а делателей — увы! — пока ещe очень мало.
ГУИН: новые люди, новое отношение
Я упоминал, что Дмитрий Владимирович Волков — человек, в системе новый. И не он один. В колонию № 6 я приехал вместе с Павлом Григорьевичем Задорожным, старшим инструктором отдела воспитательной работы ГУИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, ещe пару лет назад — офицером Российской армии. Его нынешний сослуживец и товарищ, Виктор Владимирович Скороход три года назад пришeл в ГУИН с производства и, рассказывая мне о связанных с новой работой первых впечатлениях, признался, что поначалу каждый день был готов подать заявление об уходе. Ему — инженеру, технарю до мозга костей — трудно было переступить порог изолятора, трудно было дышать воздухом тюрьмы, но труднее всего оказалось найти верный тон общения с заключенными. Сейчас он вспоминает об этом уже с улыбкой. Из разговоров с ним я вынес убеждение, что и он, и его товарищи по нелегкой службе, в недавнем прошлом филологи, профессиональные военные, полярники — все они главную задачу на нынешнем своем поприще определили для себя коротко и просто: помочь оказавшемуся за колючей проволокой человеку. Это вовсе не значит, что они готовы закрыть глаза на злостное нарушение режима или на кураж какого-нибудь отморозка. Будьте уверены — эти мужики способны навести порядок. Но вместе с тем они гораздо острее, чем кадровые работники нашей пенитенциарной системы, корнями своими уходящей в ГУЛАГ и ещe подпитывающейся остатками его лагерной пыли, ощущают ответственность общества перед заключенными. Воспитанные и выросшие в другой среде, они куда глубже своих предшественников осознают, что вышедшему на свободу человеку, быть может, всего важнее попасть в ногу со временем, которое на воле бежит куда быстрее, чем за колючей проволокой. «Колония изменилась, — заметил Скороход, — но мир, который еe окружает, меняется динамичней».
Отсюда и цель новых людей исправительной системы — с первых же дней заключения готовить человека к жизни на свободе.
В ГУИНе Питера и области — семь колоний, в том числе одна женская, да плюс колония для несовершеннолетних. Материальная база где лучше, где хуже, но при всeм том везде стараются наделить заключенного новыми знаниями или профессией, везде есть школы, ПТУ, а в некоторых, как мы уже видели, — высшие учебные заведения и компьютерные классы, и везде за полгода до окончания срока начинается последний этап подготовки к свободе. Есть ли родные у будущего свободного гражданина нашего Отечества, смогут ли они на первых порах подставить ему плечо, где и кем собирается он работать, куда может обратиться за помощью — во всe вникают, всe стараются растолковать работники колонии и социальных служб Санкт-Петербурга, приезжающие в эти, и вправду не столь отдаленные от второй столицы, места. И, само собой, к последнему звонку непременно будут подготовлены необходимые документы: справка об освобождении, справка о среднем заработке и — что очень существенно — паспорт.
Что ж: прощай, зона? И здравствуй, новая жизнь?
Последний вопрос Скороходу: «Нужны ли, Виктор Владимирович, реабилитационные центры для тех, кто вышел на свободу?» И его ответ: «Обязательно!»
Город принял
Каждый год в Санкт-Петербург возвращается 8—10 тысяч обретших свободу людей.
Зона выпустила — город принял.
Как встречает Питер вчерашних узников? Само собой, я не говорю здесь о тех, кто попадает либо в объятия родных и близких, либо в объятия братанов с золотыми цепями на бычьих шеях и «Мерседесами» у ворот. И с теми и с другими всe более или менее ясно — им помогут. Но за пределами родственной и корпоративно-бандитской помощи оказываются сотни людей. У кого и где найти им поддержку — особенно в первое, самое трудное время? Кто возьмет их на работу? Кто даст крышу над головой? Кто накормит?
Самый общий ответ на эти и подобные им вопросы таков: 9 апреля 1997 г. Законодательное собрание Санкт-Петербурга приняло Закон о городской социальной программе «Помощь лицам без определенного места жительства и занятий и освобожденным из мест лишения свободы». Предусмотренные Законом мероприятия первоначально предполагалось осуществить в два года. Но затем, с учeтом огромной социальной значимости проблемы, питерские законодатели и губернатор осенью минувшего года внесли в него изменения. В соответствии с ними реализация намеченной программы будет завершена в нынешнем году. (Отмечу: из раздела «Основные задачи программы» во второй редакции Закона исключены слова: «профилактика бродяжничества и попрошайничества», открывавшие наиболее ретивым стражам порядка широченный простор для жестокости и произвола.)
Итак, слово сказано: помощь. Чем оно подкреплено? Бюджет второй столицы расщедрился на 16 миллионов 410 тысяч рублей. В сравнении с непаханой целиной, которую являет собой государственное попечение о людях, по разным причинам оказавшихся как бы за бортом общества, это, разумеется, крохи. В сопоставлении с нашей общей бедностью, с тем, как относятся к бывшим зекам в громадном большинстве других городов нашего Отечества — немало. За четыре года (1997—2000) в Санкт-Петербурге должны быть созданы и открыты — цитирую Программу — «специализированные учреждения социальной помощи для граждан без определенного места жительства и освобожденных из мест лишения свободы». В их числе — два центра социальной адаптации для вчерашних заключенных; три — одна в Кронштадте — ночлежки (на официальном языке: дом ночного пребывания), специнтернат для инвалидов и пенсионеров, для которых прежде родным домом была зона, ну и, пожалуй, всe. Да, и вот ещe: городской пункт учeта граждан без определенного места жительства.
Ведущий специалист Управления социального развития Комитета по труду и социальной защите населения Администрации Санкт-Петербурга Наталья Борисовна Ямковская принимала самое непосредственное участие в создании Программы. Шестнадцать миллионов на четыре года — это, считает она, не такая уж большая прореха в бюджете второй столицы. Хотя законопослушные инвалиды и пенсионеры недовольны: почему-де помогаете таким? «Не от хорошей жизни злобится народ, — заметил я. — Будь мы, Наталья Борисовна, побогаче…» Она вздохнула, и я понял: будь мы побогаче, специнтернат в Усть-Ижоре был бы не на семьдесят мест, а попросторней; и городских центров социальной адаптации было бы в Питере поболее, а не два плюс только что открывшийся филиал одного из них: и — может быть, главное — помогали бы всем, кто освободился и нуждается в поддержке, а не только своим землякам, ленинградцам, питерцам, петербуржцам… «Да, — кивнула Ямковская, — другим, к сожалению, помочь не можем. Поверьте: не от хорошей жизни».
Это печальное и, честно сказать, противоречащее Конституции РФ обстоятельство, это неравенство, вдруг настигающее человека на дне общества и превращающее для бедолаги из какого-нибудь Урюпинска центр адаптации в недосягаемую мечту, не должно все-таки заслонять начатое в Санкт-Петербурге большое и благородное дело. Тем более что бывшему зеку, которому не повезло родиться на брегах Невы, есть к кому и куда обратиться за помощью в Санкт-Петербурге. Но об этом — чуть позже.
А пока — о том, на что может рассчитывать вернувшийся из заключения человек с петербургскими корнями в образе имевшейся у него в лучшие времена петербургской прописки (регистрации). Прежде всего он должен явиться на Синопскую набережную, в дом под номером 26 и постучаться в дверь Городского пункта учeта. Таких посетителей — берeм март 2000 года — было общим счeтом пять с половиной тысяч. Половина из них — это именно те, кто из-за судимости потерял регистрацию и вместе с ней крышу над головой. И дальше: похожий на исповедь разговор с одной из одиннадцати сотрудниц, которая выберет из него и занесeт в компьютер все необходимые сведения; учeтная справка; медицинский страховой полис… Со справкой и медицинским полисом жизнь становится не то чтобы веселей, но чуть лучше. Справка поможет оформить пенсию, получить пособие, зарегистрироваться на бирже труда, с ней легче начать хлопоты о возвращении утраченного из-за судимости жилья. А с медицинским полисом можно — и нужно! — прямым ходом двигать во 2-й корпус Боткинской больницы, где под началом прекрасного доктора и человека Марины Цезаревны Линeвой уже несколько лет действует медико-социальная служба. Здесь — отделение дезинфекции, чистилище, обязательное для всякого, кто вступает в новую жизнь. И здесь — знающие врачи, которые после внимательного обследования скажут, всe ли у бывшего зека в порядке со здоровьем или же зона и жизнь, жизнь и зона подорвали его до такой степени, что надо, не раздумывая, ложиться в больницу.
В пункте учeта с утра до вечера народ: молодые и дряхлые, мужчины и женщины, пьющие запойно и употребляющие в меру, с тоской в глазах или с проблеском надежды на лице. Всех привела сюда беда. И страшно дорого всем нам, и, как глоток чистого воздуха, нужно обществу то терпеливое, участливое внимание, с которым на Синопской набережной внимают каждому. Господи, Боже мой! Что они получают за свой великий труд, эти одиннадцать женщин, принимающих на себя первый вал человеческой скорби? Стыдно сказать. Самый «крутой» заработок у Татьяны Викторовны Власовой: с двумя надбавками — губернаторской и за вредные условия труда (народ приносит сюда не только свои беды, но и свои болезни, среди которых на первом месте свирепствующий сейчас на дне туберкулeз) у неe выходит восемь сотен рублей. Я глянул на старенькие компьютеры и подумал, что они «пашут» исключительно из чувства сострадания, вообще присущего всем, кто в наши дни занимается помощью обездоленным. «Да, — сказала Власова, бывший инженер-геолог, — мне эта работа очень нравится. Бывает, кого-то подобрали прямо с улицы, мы ему помогли устроиться в интернат… Реально помочь человеку — это, знаете, так много!»
При Городском пункте учета — посвящала меня Наталья Борисовна Ямковская — со временем будет открыто отделение социальной помощи и отделение ночного пребывания. Эти два отделения станут своего рода «неотложкой» для людей без крова, для тех, кто вышел на свободу, но, как путник в незнакомом лесу, растерялся и даже оробел в гуще новой для него жизни. Будет ещe один «дом ночного пребывания» в Центральном районе, на Кременчугской, 12; недавно открыли небольшую — на пятнадцать человек — ночлежку в Кронштадте… «И пункт учета надо переводить в другое помещение, — сказала Ямковская. — Вы ведь видели, в каких условиях они работают?»
Тринадцатый этаж
Есть в Санкт-Петербурге дом в форме башни, высокий и круглый. Он стоит на улице Будапештской под номером 103/49, и на тринадцатом и четырнадцатом его этажах располагается первый в городе «Центр социальной адаптации лиц, освободившихся из мест лишения свободы».
Обитатели других этажей башни негодовали: «Что за порядки — жить в одном доме с бывшими зеками!» «Тогда, — рассказывал мне директор Центра Александр Дмитриевич Егоров, — я навeл справки. Сорок человек — из тех, кто здесь живeт, — ранее судимы. Какие после этого могут быть к нам претензии?!»
Егоров — человек с немалым опытом работы на производстве и неплохой школой политической деятельности (в начале 90-х — председатель Комиссии по социальной политике Ленсовета), был у истоков создания этого Центра, которым и руководит с 1994 г. В Уставе Центра сказано: «…является стационарным медико-социальным учреждением, предназначенным для временного (сроком до 6 месяцев) проживания лиц, освобожденных из мест лишения свободы, нуждающихся в жилой площади и имеющих право на еe получение, бытовом и медико-социальном обслуживании, услугах по адаптации и трудоустройству». Александр Дмитриевич растолковал: «Скажем так, это временное пристанище для тех, кто утратил жилье в результате осуждения». Ага. Значит, чтобы бывший зек мог с полным правом подняться на тринадцатый этаж дома-башни и обрести здесь крышу и койку, он в прошлой свободной жизни должен быть питерцем, который не продал, не пропил, не проиграл свои законные квадратные метры, а именно утратил после суда, приговора и отбытого срока. Как? Ну, тут сюжетов немало. К примеру: человек оказался в зоне, а его комнату местная власть отдала кому-то другому. Или: злодейка-жена развелась и разменяла когда-то общее жильe. Государство перед таким человеком в долгу. Но оно, как известно, не любит платить по своим обязательствам или делает это чрезвычайно неохотно и долго. В подобных случаях и приходит на помощь Центр на Будапештской.
Есть непременные условия для тех, кто хочет получить здесь приют. О первом я уже сказал. Далее: справки из городского пункта учeта и из трeх диспансеров: кожно-венерологического, психо-наркологического и туберкулезного. И наконец, последнее: договор со взаимными обязательствами сторон. Центр обещает жильe (на полгода), помощь в трудоустройстве, помощь специалиста по социальной работе в оформлении необходимых документов, медицинскую помощь (в штате — врач-терапевт высшей категории) и всяческое содействие в решении самого главного вопроса — в обретении собственного угла.
Постоялец получает место в квартире, в которой живут четыре-пять, иногда — шесть человек. Квартира со всеми удобствами, кухней, где каждый из полагающегося ему сухого пайка может приготовить трапезу по собственному вкусу. Само собой, кто работает и зарабатывает, тот или совсем отказывается от пайка, или добавляет к макаронам, каше и консервам что-нибудь повкуснее.
Центр ищет работу для своих. У Егорова полный контакт с районной службой занятости, с отделениями кадров местных предприятий. «Звонят, спрашивают: есть среди твоих автомеханики? Срочно гони ко мне, приму без проблем». На тринадцатом этаже дома на Будапештской не редкость объявления со словом: требуются. Одно я списал: «Требуются автослесари и авторемонтники на Литовскую автобазу».
Егоров — из тех, кто ценит порядок, но в иных случаях готов поступиться формальностями. Не все, зарегистрированные в Центре, здесь и живут. Кто-то снимает комнату, кого-то приютили родственники — но регистрация даeт человеку возможность устроиться на работу. Однако раз в неделю он должен явиться на Будапештскую с заявлением: прошу разрешить проживание вне Центра. «Если пришeл трезвый, нормальный, сказал, что уже работает, — я разрешаю. Хитрость маленькая, а людям в помощь».
Обязательства Центра более или менее ясны. А каковы они у второй договаривающейся стороны? Всe просто: не нарушать правила проживания, не приносить спиртные напитки, наркотики, оружие… Три нарушения — и Егоров указывает на порог. Он называет это «возвращением в первобытное состояние». «А как иначе? Наше дело — помогать людям. Но в то же время и приглядывать, чтобы Центр не превратился в этакую малину. А когда отчисляем, — добавил Александр Дмитриевич, — и слeзы бывают. Но я считаю, что если сегодня государство не в состоянии поддержать всех, то пусть помогает тем, кто эту помощь ценит и за неe держится. Кто наши подопечные? Это ведь не общаковские ребята, которые живут по понятиям и которые возвращаются к своим. Им наш Центр не нужен. А у нас мужики. У него судимостей, может, и много, но это он по жизни такой невезучий».
В год через Центр на Будапештской проходят 120 человек (в минувшем году было 150). Каждый, как я говорил, имеет право прожить здесь 6 месяцев. Содержит Центр городской бюджет. Смету, которую составляет Егоров с сотрудниками, наверху, в Комитете по труду и социальной защите, кромсают, режут, однако никогда не покушаются на заработную плату, на расходы, связанные с приобретением медикаментов, питанием для проживающих, коммунальными платежами. В прошлом году Центр обошeлся Санкт-Петербургу в 780 тысяч рублей (без индексаций). Добавлю, что у Центра на Будапештской недавно появился филиал (Смоленская, 19), рассчитанный на 27 человек. Есть в Питере ещe один Центр адаптации для вчерашних зеков — в Колпино. Он располагается в здании бывшего детского сада и может принять не более 40 человек.
Но вот вопрос: официальный срок пребывания в Центре — шесть месяцев. Решают ли местные власти за это время проблему возвращения жилья?
Сергею Васильевичу Дорожкину — пятьдесят один год. Двадцать семь из них — за колючей проволокой. В очередной раз выйдя на свободу, он твeрдо сказал себе: «Хватит!» и начал новую жизнь. Теперь он шофeр, водит большегрузные автомобили в дальние рейсы, неплохо зарабатывает и мечтает лишь об одном: получить собственное жильe. За время его скитаний по зонам родители умерли, в квартиру поселили других, и когда Сергей Васильевич обрeл свободу и устроился на четырнадцатом этаже дома на Будапештской, он отправился в суд. В правах на прежнюю квартиру суд ему отказал, но вынес решение, обязывающее власти Выборгского района поставить Дорожкина в очередь на комнату.
Было это два с половиной года назад. И как поставили его в список очередников под номером 97, так и по сей день он не продвинулся ни на шаг. Поклон Егорову: входя в положение, он не выставляет таких, как Дорожкин, за дверь, а всякий раз даeт им ещe шесть месяцев жизни в Центре. Дорожкину пребывание на Будапештской он таким образом продлевал четыре раза, а некоторым, особо неудачливым в сражениях с местной властью, и восемь, и даже десять раз.
Выборгский район Петербурга держит, наверное, первое место в городе по холодному равнодушию чиновников к судьбам вышедших на свободу людей. И. Карпинский, автор поучительной брошюры о правовом положении лиц без определенного места жительства (СПб., 2000) пишет: «Одну из наиболее многочисленных и традиционных категорий бездомных составляют лица, освободившиеся из мест лишения свободы… Юридический казус заключается в том, что Уголовный кодекс не предусматривал (УК РСФСР от 27.10.1960) и не предусматривает (УК РФ от 24.05.1996) наказания в виде лишения права пользования жилым помещением». Чиновникам, однако, наплевать на УК, Жилищный кодекс, Конституцию РФ и соответствующее положение Конституционного Суда РФ. Они принимают решение: предоставить комнату, но не выполняют его, ссылаясь на отсутствие в районе жилья. И даже к суду нельзя их привлечь, поскольку, отмечает Карпинский, «законодательством не установлен срок исполнения решения о предоставлении жилья лицам, освобожденным после отбывания наказания».
Потому и мается Дорожкин. У него, в его пятьдесят с хвостиком, ещe брезжат впереди заманчивые виды на семью, на нормальную жизнь нормального человека. Однако он строит планы на будущее с трезвой головой и с большим чувством собственного достоинства. «Я захребетником быть не хочу. Хочу встать на ноги, а уж потом… Но ведь не сюда же приводить!» И он кивнул на свою аккуратно прибранную койку. Впрочем, что чиновнику до судьбы человека?!
А не будь дома на Будапештской… «Где бы я был всe это время? — проговорил Сергей Васильевич. — Здесь прописка. А есть она — значит, и работу можно найти. А ведь были моменты, пока я сюда не попал, честно скажу, — хоть на криминал иди. Вот так человек и срывается. От безысходности. Всe так устроено, — с горькой мудростью заключил он, — что тебя туда заталкивают, откуда пришeл. Кто выдержит, а кто и рукой махнeт: да пропади всe пропадом!»
Александр Дмитриевич Егоров качал головой. Недавно он был в Швеции, слушал толковых людей на социологическом факультете Стокгольмского университета, знакомился со шведским опытом извлечения людей со дна жизни, и ему есть, с чем сравнивать. «Вопрос не в том, нужны ли реабилитационные центры или нет. Конечно, нужны! Но мы сегодня существуем, как части какого-то разрозненного целого. В Швеции же — в отличие от нас — прописана вся законодательная система. И направлена она на то, чтобы не оставить человека бомжом, чтобы вернуть ему достоинство, семью, работу… А у нас… Как только стал бомжом — так тебя словно в природе не было и нет!»
Мы согласно вздохнули: нынешняя Россия может лишь мечтать о том, что делает для своих непутевых граждан благополучная Швеция.
В доме на Будапештской с его ста двадцатью обитателями, у каждого из которых — непростая судьба и уйма нерешенных житейских и духовных проблем, общественные и религиозные организации — редкие гости. «Православных священников, — перечислял Егоров, — не было вовсе. Были мормоны. Помогали. А я ни одной конфессии не препятствую. Хотят помогать — ради Бога! Ничему плохому они не научат. Хотя мою позицию Патриарх бы, наверно, и осудил, но я считаю, а может, кому-то понравится другая вера. На зоне, правда, стало модным верить в Бога, но у нас-то, если честно, большинство — безбожники. Ну вот, два мормона приходят, два американских молодых парня. Одним нашим интересуются: где наш брат Александр? А я спрашиваю: а по вашей вере пить можно? Нет, нет! Вы, говорю, тогда проведите работу с братом Александром, а то он в последнее время как-то того… Баптисты приходили, — продолжал Александр Дмитриевич. — Одного нашего эти захомутали — саентологи. Но мы потом его отчислили». — «За то, что стал саентологом?» — «Да нет! За пьянство».
Я уяснил, что и духовная помощь, и материальная поддержка — всe носит, правду говоря, некий случайный характер. Ни с того ни с сего коробок пятнадцать гуманитарной помощи притащила еврейская благотворительная организация — и более еe в доме на Будапештской не видели. Несколько раз с вещами и продовольствием появлялись представители английского фонда Св. Георгия. Приглашали к себе кришнаиты, но два этажа дома на Будапештской в конце концов их отвергли, ибо кришнаитская кухня мяса не признаeт.
Всe это было бы, наверное, даже и смешно, коли бы не было так грустно. Чтобы ни один православный приход огромного города не взял опеку над реабилитационным центром? Чтобы священнослужители Санкт-Петербурга — православные, католики, протестанты — не приходили сюда для вспашки этой целины словом Божьим? Чтобы измаявшаяся и нахолодавшаяся в зонах душа не могла отогреться возле чуткого пастыря?
Друзья мои! Если общество не страдает вместе со своими отверженными — значит, в его духовном состоянии что-то неладно.
«Ночлежка»
Я упоминал, что в Санкт-Петербурге есть дом, двери которого открыты для всех обитателей «дна» — в том числе и для тех, у кого в городе на Неве нет и не было никаких корней: ни прописки, ни жилья. Адрес тот же, что и Городского пункта учeта — Синопская набережная, 26, только в пункт учeта, как войдeшь — направо, а в общественную благотворительную организацию «Ночлежка» — налево.
«Ночлежка» создана десять лет назад. В конце девяносто седьмого она разделилась на три составные: фонд, общественную организацию и Издательский дом «На дне», выпускающий — в том числе — одноименную газету.
В минувшем году через «Ночлежку» прошли 8676 человек. Более трети из них — освободившиеся из заключения.
Теперь спросим: какую они получили здесь помощь? Ну, может быть, прежде всего каждому (или почти каждому) вручили маленькую (карманный формат) и во всех отношениях замечательную книжечку под названием «Спутник бездомного». Если благополучные граждане России, Европы и Америки, приезжающие любоваться белыми ночами, Эрмитажем, Петергофом и прочими красотами второй столицы, покупают яркие проспекты и путеводители, то посетитель «Ночлежки», во-первых, получает «Справочник» бесплатно, а во-вторых, эта книжка ему важнее, чем самый роскошный проспект. Ибо она помогает бездомному выжить в огромном городе, предпочитающем не замечать чужую беду.
«В Петербурге, — сообщает «Справочник», — насчитывается не менее 54 тысяч бездомных. Это — самая бесправная часть российских граждан». Этим-то бедолагам бесценная книжечка растолковывает: где оказывают медицинскую помощь, где получить медицинский полис, пособие на детей, родители которых не имеют прописки (регистрации), объясняет лишившемуся жилья бывшему зеку, как ему доказать своe право на утраченную квартиру (комнату), даeт адреса необходимых организаций, сообщает, где можно задешево постричься и помыться, кто, где и когда бесплатно накормит… Путеводитель по аду мегаполиса завершается «Юридическим ликбезом», а также «Советами профессионала», помогающими бомжу одержать верх в его постоянной борьбе за выживание. «Итак, первое, что вам нужно, — надежное лежбище».
«Ночлежка», кроме того, даeт своим подопечным мандат: «Для любых заинтересованных государственно-административных органов. Сообщаем Вам, что гр. Иванов получает социальную помощь в Благотворительной общественной организации «Ночлежка», работающей в Санкт-Петербурге по программе помощи бездомным и малоимущим. Убедительно просим Вас не пренебрегать в отношении гражданина Иванова соблюдением элементарных прав человека и не препятствовать его проезду на транспорте в связи с отсутствием денежных средств, чтобы доехать до места своего проживания».
В купе, конечно, с таким мандатом не пустят, но на перекладных электричках иные граждане умудряются добраться аж до Читы.
Но не только «Справочником» и мандатом, напоминающим времена гражданской войны, выручает «Ночлежка». Она поможет одеться (из пожертвованных вещей), сделать — бесплатно — фотографию для паспорта, приютит (всего 50 мест, зато для всех, независимо от того, где родился и жил бывший зек или бомж), направит в больницу, подскажет, как можно восстановить утраченные документы. Если у человека есть силы и желание работать, то ради Бога: иди, продавай газету «На дне». Последний еe номер стоил 3 рубля, из коих рубль восемьдесят — доля продавца. «Есть люди, — сказал мне руководитель «Ночлежки», врач-психотерапевт Максим Егоров, — которые у нас зарабатывают по три сотни рублей в день».
И коли уж разговор зашeл о деньгах, то на какие средства существует сама «Ночлежка»? Тайн нет: в основном на американские. Фонд «Ночлежка» ищет деньги и находит их главным образом за пределами нашего Отечества — в последний раз, в частности, у американского фонда князя Гагарина. «На его средства, — объяснил Егоров, — сделали ремонт и два года существовали. — И добавил, предупреждая мой вопрос: — Русских денег в «Ночлежке» нет». Кто ещe помогает? Егоров назвал католическую благотворительную организацию «Каритас», Мальтийский орден, Армию спасения. Православная церковь? «Мы им несколько раз предлагали беседовать с нашими подопечными, которые живут в ночлежке. Приходил пару раз православный батюшка. На этом всe кончилось».
Месячный бюджет «Ночлежки», где вместе с Егоровым трудятся 5 человек, — 22 тысячи рублей. Они мечтают разбогатеть. Имеется в виду не личное преуспеяние, а то, чтобы возле Нарвских ворот им отдали двухэтажное здание с полуподвалом в цокольном этаже и чтобы нашлась добрая рука, которая оплатила бы капитальный ремонт, устройство приюта, прожарочную камеру и все прочие скромные, но необходимые для новоселья расходы. В этой связи я позволю себе заметить, что всe-таки странная страна Россия. Умом еe не понять — это уж точно. Какой-нибудь Брынцалов восседает в роскошном кабинете с безвкусными полотнами в золоченых рамах на стенах, а «Справочник бездомного» помогает издать Генеральное консульство Королевства Нидерланды в Санкт-Петербурге. Какой-нибудь совсем ещe молодой Абрамович подгрeб под себя и российскую нефть, и алюминий, и его доходы, я полагаю, трудно поддаются исчислению, а кормят бывших зеков, бомжей и прочих наших обнищавших соотечественников милосердные американцы, финны и прочие скандинавы. Какой-нибудь Потанин отхватил за бесценок «Норильский никель», а реабилитационные центры, ночлежки и приюты едва сводят концы с концами. Быть может, думаю я, всех вышеперечисленных господ (а также всех, им подобных) посадить суток на трое в Бутырки, или в Кресты — и когда жареный петух слегка клюнет, они и начнут, наподобие почтеннейшего Владимира Александровича, создавать благотворительные фонды, помогать тюрьмам и колониям, жертвовать бедным. И уже не Дания с Голландией станут помогать российскому дну, а мы сами.
Будет ли так?
Совет шести
Для начала — краткая предыстория.
В девяносто первом, в разгар охватившего страну кризиса, через зарубежные церковные организации в Россию шла немалая гуманитарная помощь. Именно благодаря ей многие наши сограждане смогли пережить тяжкое время пустых магазинов, бесконечных очередей и гнетущей неуверенности в завтрашнем дне. У Церквей-благотворительниц между тем возникло условие: чтобы собранную ими в своих странах милостыню, здесь, в России, раздавали церковные же организации. Так возник Международный Экуменический Комитет, на основе которого в 1996 г. была создана Ассоциация «Христианский Межцерковный Диаконический совет Санкт-Петербурга».
У Ассоциации — шесть учредителей: Санкт-Петербургская епархия Русской православной церкви, Санкт-Петербургская духовная академия, Римско-католический приход Св. Екатерины Александрийской в Санкт-Петербурге, Евангелическо-Лютеранская Церковь Ингрии на территории России, Евангелическо-Лютеранская Церковь в России и странах СНГ (немецкие лютеране) и Церковь Евангельских христиан в Духе Апостолов. Как ни крути — экуменизм чистой пробы. Православные, католики, лютеране, протестанты-харизматики — все сообща, отложив догматические распри, делают одно великое дело. Говорю это со слабой надеждой вразумить наших ревнителей неповрежденной чистоты православия, которые, как на лютого врага, ополчаются на экуменизм. Быть может, они в конце концов поймут, что Христос всегда и прежде всего с теми, кто помогает узникам, бездомным, обездоленным — всем отверженным и париям якобы цивилизованного мира.
Так вот: не отказываясь от гуманитарной помощи, Ассоциация мало-помалу перешла к поддержке разного рода долговременных благотворительных программ — в том числе программ реабилитации бывших заключенных.
Задача Диаконического совета, его Правления (шесть человек, собираются 3—4 раза в год), Исполнительной дирекции (десять работников, из них три бухгалтера) рассмотреть поступившие заявки, отобрать те, которые более всего отвечают нуждам нашей всe ещe трудной жизни, и найти средства для их осуществления. Если хотите — пойти по миру с протянутой рукой. Кто помогает? Отвечу: Всемирный Совет Церквей, Церковная Помощь Дании, Финляндии, Швеции, Норвегии, Диаконическая Служба Германии, Генеральное Консульство Королевства Дания в Санкт-Петербурге.
Именно благодаря поддержке и поручительству Датской Церковной помощи Диаконический совет получил примерно 50 тысяч долларов от Министерства иностранных дел Дании для осуществления программы реабилитации бывших заключенных. «Датчане и шведы куда охотнее откликаются, чем наши», — заметила Татьяна Котова, заместитель Исполнительного директора Ассоциации ХМДС.
Полученный же от датского МИДа грант разделили между миссией «Новая Надежда», Фондом преподобного Серафима Саровского, опекающего заключенных в колонии строгого режима в Форносово (Ленинградская область) и лютеранской общиной города Ржева, помогающей вышедшим на волю укорениться в свободной, но непростой для них жизни. На датские деньги «Новая Надежда», к примеру, организовала реабилитационный центр в Новгородской области. А в Санкт-Петербурге сняла квартиру — первое прибежище для тех, кто возвращается в жизнь.
«Новой Надеждой» руководит Галина Ивановна Диденко, человек непростой судьбы, яркий и целеустремленный. Была геологом, работала в Билибино, да вдобавок продвигалась по партийной стезе — секретарь парторганизации экспедиции, партийный вождь ста человек. И в восемьдесят восьмом со словами: «Я вам больше не верю» отнесла партийный билет в райком. Само собой, еe карьера пошла резко вниз, Диденко стала рядовым геофизиком, но ей уже не нужно было восхождение по служебной лестнице, не нужны были президиумы партсобраний.
Ей нужен был Бог.
Не буду рассказывать о еe пути к Нему. В два слова не вместишь, на большее же нет ни места, ни времени, скажу только, что сейчас она входит в Современную Церковь Христа Спасителя, семь лет проповедует Евангелие среди заключенных, а в 1996 г. создала реабилитационный центр «Новая Надежда».
Поначалу было у них спартанское обиталище на Невском, где «Новая Надежда» приютила девять человек — своих первых подопечных. Их надо было поддержать не только духовно, не только словом, но и хлебом. Диденко крутилась, находила добрых людей, помогавших пропитанием, а иногда и деньгами. Потом замаячил на благотворительном горизонте Диаконический совет, и реабилитационный центр «Новая Надежда», получив ощутимую подмогу, обосновался в деревне Самохвалово Холмского района Новгородской области. Сейчас там тринадцать человек — народ, испробовавший лиха в заключении или же какую-то часть жизни сжeгший наркотиками. Хозяйство: три дома, ферма, три гектара земли, две коровы, лошади, трактор с навесными орудиями… Есть семьи, в одной из которых скоро появится ребеночек. А главный фермер — Андрей Стариков, за плечами которого четыре судимости.
Маленькие подробности. Чтобы попасть в «Новую Надежду», нужны соответствующие медицинские справки. Коли человек принят — в городское ли жильe или в Самохвалово — он будет одет, обут и накормлен, а о душе его возьмeт попечение либо сама Диденко, либо кто-то из братьев и сестер по церкви.
Таков мой краткий рассказ о «Новой Надежде». Но именно в силу его беглости может возникнуть впечатление, что бывшему заключенному достаточно разок прочесть Евангелие, подкормиться и приодеться — и реабилитация совершилась. Вот почему я спросил у Галины Ивановны, сколько народа прошло через еe «Надежду». Она ответила: «Около шестидесяти». И поспешила добавить: «Человек двадцать из них обрели Бога и твердо встали на ноги». Много это? Мало? Небеса радуются и одной спасенной душе. «Но я верю, — горячо сказала Диденко, — что для многих из тех, кого захлестнула прежняя жизнь, «Новая Надежда» не прошла бесследно. Такую любовь, которой их согревали… Так им никто никогда не помогал, как мы».
Питомец «Новой Надежды», Александр Петухов, в прошлом — наркоман, рассказывал: «Я где-то нашел Библию и притащил еe в подвал, в котором тогда жил. Думал — для растопки. Но решил прочесть. Стал читать, ничего не понял, но захотел узнать, что есть Бог. Я уже гнил заживо, весь в болячках, во вшах, и видел, что моя жизнь разрушается. И ещe я видел, выползая из своего подвала, что людям всe равно — есть я или меня нет. А у меня на всeм белом свете ни души: маму с отцом похоронил, семья распалась. И я стал молиться: Бог, если Ты есть, спаси меня! Веры у меня тогда не было, была надежда. И вот через месяц пришла одна женщина, Лариса, и говорит: ты молился? Да, говорю, вроде бы молился. Ты хочешь, чтобы твоя жизнь изменилась? Я говорю: конечно. Тогда пойдем в Церковь. Она меня привела в Церковь «Христос мира». Мне там говорят: Господь видит тебя и хочет, чтобы ты покаялся. Я сказал: я не могу. Они сказали: давай, мы будем молиться вместе. Я прочитал молитву покаяния, сказал «аминь», это было 20 августа девяносто седьмого года — и всe. Видимого ничего не произошло, но что-то внутри надломилось. Какая-то надежда пришла и вера. И сразу начались чудеса. Я в тот же вечер попал в центр «Новая Надежда». Меня там раздели, помыли, одели во всe чистое и сказали: «Бог любит тебя. Иди за Богом». И показали, где моя койка. Я сказал: хорошо. Но вечером меня уже ломало от наркотиков. Там один брат был, он сказал: помолись Богу — пусть Он тебя освободит от наркотиков. Он сказал, повернулся и лег спать. А я сижу и говорю: Господи, если Ты действительно меня искупил, усыновил — сделай, чтобы меня не ломало. Сказал «аминь» и лег. И жду. Должно меня ломать — а не ломает! Час прошел. Два. Три. Не ломает! И вот с того дня я наркотики не употребляю — Бог дал свободу. Благословил работой, семьей — у меня жена, ребeнок… Всe изменилось. Я даже не думал, что возможна какая-то другая жизнь. А Центр для меня был — как гора Синай. И я помню, там все были заключенные, один я наркоман. Я со всеми связь поддерживаю. Кто в норме, кто пьeт, кто опять сидит. И пишет мне из зоны: слава Богу, что я опять сижу на нарах и читаю слово Божие».
Святое братство
В «Святом братстве» утро начинается с молитвы. Затем Александр Логин, пятидесятник, дьякон церкви «Ковчег», берeт в руки гитару, и они все вместе поют: «И легко душе моей верится, что есть рай, где живут спасенные…»
В «Святом братстве» — семь человек во главе с Эстерь Петровной Михайловой, маленькой, полной женщиной с лицом, на котором всякий более или менее зрячий человек без труда увидит и доброту, и мягкость, и готовность отозваться на постигшую ближнего беду. Несмотря на русские отчество и фамилию, Эстерь Петровна — чистокровная финка, родившаяся под Питером, в Парголово. Совсем ещe маленькой девочкой вместе со всем семейством она побывала в ссылке, в Сибири, всю жизнь трудилась на заводе «Светлана», а с приходом в наше Отечество свободы совести вспомнила и осознала свои духовные корни и стала сначала прихожанкой, а потом и старостой финской лютеранской церкви. В девяносто первом финский миссионер Рейо Лойканен, человек с тяжким преступным прошлым, в неволе обретший веру, приехал в Питер с тем, чтобы проповедовать в тюрьмах. Эстерь Петровна взялась ему помогать — и с той примерно поры о «Святом братстве», о том, что оно поддерживает людей, вышедших из неволи, мало-помалу стали узнавать в тюрьмах и зонах.
Тюремная почта работает без перебоев. Садясь в автобус, чтобы добраться если не за пределы Петербурга, то уж по крайней мере на самую дальнюю его окраину (Выборгское шоссе, дом 355), я приметил двух молодых людей лет не более двадцати пяти — один вида и поведения весьма бойкого, с крашеными волосами, другой потише и поскромнее. Признав в них недавних сидельцев, я не ошибся. Там, в доме 355, мы с ними встретились и немного поговорили.
Бойкий и крашеный был Алексей Союзнов, недавно отбывший второй срок (кража плюс наркотики) и вернувшийся в родные пенаты из мордовских лагерей. Он уверенно изложил мне, что человек сам кузнец своего счастья и что лучше черный хлеб на воле кушать, чем белую булку в тюрьме. «Хорошо, — сказал затем Алексей, — что есть такая организация. А то я с тех пор, как освободился в январе, в зимних ботинках хожу. Но я не пойду воровать, не пойду! Хватит!» Его приятель, Роман Зайцев, вернулся из Карелии, где сидел в туберкулезной зоне. Туберкулeз подхватил в Крестах. О существовании «Святого братства» узнал в поезде, и теперь, на пару с Алешей, явился сюда, чтобы разжиться одеждой и продуктами.
С мая 1994 г., считая Зайцева и Союзнова, «Святое братство» приняло 16 759 человек. Накануне здесь были Алексей Борилькевич (освободился из 6-й колонии), унесший 9 килограммов одежды, и Юлия Дмитриева, отбывавшая в зоне в Великих Луках. Она захватила с собой 10 килограммов всякой одежонки.
Теперь вопрос: откуда это всe — одежда на все сезоны и едва ли не на все размеры, сахар, хлеб, сохраняющий первозданность свежей выпечки, крупа, мука, макароны, консервы и прочее — вплоть до зубных щeток? Дорогие мои, это из Финляндии. Народное библейское общество — есть там такая лютеранская организация — собирает лепту добрых граждан своей страны, верующих, неверующих, лютеран, католиков, православных, с финской аккуратностью сортирует, пакует и подвозит к границе. С другой стороны на дареной финнами же машине подъезжает Эстерь Петровна со товарищи. И тут начинается у них страшная головная боль. Ибо российской таможне плевать, что весь этот финский благотворительный груз предназначен для обитателей нашего дна. Все бумаги у Михайловой в порядке — а ей говорят: берите по 50 килограммов на каждого, кто с вами приехал. «А хлеба, — вздохнула добрая Эстерь Петровна, — у финнов можно хоть по десять мешков каждый день брать. И булочки… Мы говорим, что работаем для колоний! Не помогает. Они говорят: берите, сколько хотите, но растаможивайте. А где у нас на это деньги? Огромная, страшная волокита. И везде мы обращались, и никто нам не хочет помочь!»
Российская таможня! Дай наконец добро Эстерь Петровне, чтобы она беспошлинно везла в колонии и тюрьмы Санкт-Петербурга и области пожертвованные финнами портки, башмаки и хлеб. Лови, таможня, жуликов, пройдох и контрабандистов — и не отыгрывайся на добрых людях Финляндии и России.
Но не только с хлебом покидают «Святое братство» вчерашние заключенные. Час-другой они должны провести в общении с Александром Логиным.
Он говорит с ними о Боге.
Логин трудится здесь душепопечителем шестой год Он учится в богословском институте, в своe время закончил медицинский, но духовное образование и становление начал в зоне, куда попал на десять лет по ещe советской статье за незаконную медицинскую практику. Жизнь рухнула: арест, тюрьма, суд, приговор, распад семьи… В колонии со свойственной ему основательностью он стал готовиться к другой жизни — уголовно-преступной. Он принялся постигать искусство восточных единоборств, учился мастерить ножи и пистолеты, вскрывать сейфы, перевозить наркотики — но однажды приехали евангелисты с проповедью о каком-то Христе. Ему предложили прочитать Библию. Что ж, решил Логин, раз Достоевский еe любил и Толстой уважал, — стало быть, и он должен с ней познакомиться. И тогда он купил свою первую Библию. Именно купил, а не принял в качестве подарка от евангелистов. Купил в ларьке (шeл девяносто первый год), положив на приобретение Вечной Книги двухмесячную норму полагающегося ему дополнительного питания.
Он мне рассказывал о своeм обращении — я скажу лишь, что Господь коснулся его сердца. И в конечном счете, отбыв вместо отмеренных десяти семь лет, Логин вышел на свободу, обрел Церковь, где почувствовал себя дома, нашел духовного наставника и теперь убежденно говорит: «Если мою жизнь круто изменил Господь, то я верю, что это может случиться с другими. Это как дар, которым надо делиться!»
Я спросил: «Ну вот, вы поговорили с этими двумя ребятами… Дошло что-нибудь до них?» — «Моя задача, — отвечал он, — быть посредником. Моя задача — молиться за них. И я знаю — завтра или послезавтра они что-нибудь вспомнят. Мгновенного эффекта я не жду, я не стоматолог. Но я помню, что приходили люди, отсидевшие два, а то и три срока — и жизнь их менялась. Это духовная брань. Битва! И в ней по возможности надо быть мужественным, терпеливым и мудрым».
* * *
Я пожелал ему помощи Божьей и успеха.
И ему, и всем тем в Санкт-Петербурге, кто помогает заключенным и уже вышедшим на волю подготовиться к трудной свободе и пережить еe.