Вступительная заметка С. Польской
ВЛАДИМИР НАБОКОВ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2001
ВЛАДИМИР НАБОКОВ ПЕТЕРБУРГ
Три сонетаТри сонета Набокова под общим названием «Петербург» были напечатаны 24 августа 1924 года в берлинском еженедельнике «Русское эхо». Это их единственная публикация, с тех пор они никогда и нигде не переиздавались.
Этот цикл — отнюдь не первое обращение писателя к петербургской теме. Петербург возникает в целом ряде произведений писателя — как в поэзии, так и в прозе. Важной составляющей петербургской темы у Набокова является мотив возвращения на Родину. К августу 1924 года Набоков написал по крайней мере пять стихотворений, посвященных непосредственно Петербургу, родному и любимому городу писателя. Все они выдержаны в неизменно ностальгическом и нередко апокалипсическом ключе. «Три сонета» тематически и интонационно завершают эту серию. Важно также отметить, что петербургская тема у Набокова с самого начала оказывается непосредственно связанной с Пушкиным, незыблемым и непререкаемым авторитетом писателя, объектом его любви и преклонения.
Столь же неслучайно и обращение Набокова к форме сонета. История русского сонета насчитывает два с половиной столетия. Если классицизм и Просвещение сопровождаются спадом моды на сонет, то романтизм возрождает ее вновь. Написал несколько сонетов и Пушкин. Набоков формировался под влиянием символизма, который, унаследовав интерес к сонету от романтизма, культивировал эту стихотворную форму. Набоков также не раз обращается к этой форме — как в своем поэтическом творчестве, так и в критических заметках и рецензиях. Особенно высоко он ценил сонеты Бунина, которые считал лучшими в русской поэзии. Перу самого Набокова принадлежит по крайней мере 18 сонетов, не считая переводов (в 1922 году он переводит сонет Ронсара, а в 1927-м — два сонета Шекспира). Самым плодотворным в этом смысле оказывается 1924 год: тогда было написано девять сонетов.
Все три сонета, составившие цикл «Петербург», являют собой единое целое: последняя строчка первого сонета открывает второй, завершающей строкой второго начинается третий, наконец, последние две строки последнего сонета дословно повторяют первые две строки первого — круг замыкается, создается замкнутое смысловое пространство — структура, вообще характерная для Набокова. Но, кроме того, цикличность «Трех сонетов» словно предполагает, что стихи должны звучать, как молитва, заклинание, неотвязная мысль, которую повторяешь вновь и вновь. Молитва эта — о возвращении в город, столь блистательно изображенный в набоковской прозе: «…возвращаясь за полночь, я узнавал среди каменной, морозной, сизой от звезд ночи невозмутимые и неизменные вехи моего пути — все те же огромные петербургские предметы, одинокие здания легендарных времен, украшавшие теперь пустыню… Я говорил сам с собой — увещевая судьбу, Катю, звезды, колонны безмолвного, огромного отсутствующего собора…» («Адмиралтейская игла»); «Мы глядели вверх на гладкий гранит столпов, отполированных когда-то рабами, их вновь полировала луна, и они, медленно вращаясь над нами в полированной пустоте ночи, уплывали в вышину, чтобы там подпереть таинственные округлости собора. Мы останавливались как бы на самом краю — словно то была бездна, а не высота, — грозных каменных громад, и в лилипутовом благоговении закидывали головы, встречая на пути все новые видения — десяток атлантов или гигантскую урну у чугунной решетки, или тот столп, увенчанный черным ангелом, который в лунном сиянии безнадежно пытался дотянуться до подножия пушкинской строки» («Другие берега»).
Перефразируя Набокова, можно сказать, что, описывая Петербург, он тоже пытается дотянуться до подножия пушкинской строки.Светлана Польская
1
Единый путь — и множество дорог;
тьма горестей — и стон один: когда же?..
Чту город мой? Я забываю даже
названья улиц… Тонет. Изнемог.Безлюдие. Остались только Бог,
рябь под мостом да музы в Эрмитаже,
да у ворот луна блестит всё та же
на мраморных ногтях гигантских ног.И это все. И это все на свете…
В зеркальные туманы двух столетий
гляделся ты, мой город, мой Нарцисс…Там, над каналом, круглыми камнями
взбухал подъем и — с дребезжаньем — вниз…
Терзаем я утраченными днями…
2Терзаем я утраченными днями,
и тленом тянет воздух не родной.
Я сжал в алмаз невыплаканный зной,
я духом стал прозрачней и упрямей.Но сны меня касаются краями
орлиных крыл, — и снова, в час ночной,
Нева чернеет, вздутая весной,
и дышит маслянистыми огнями.Гранит шероховат. Внизу вода
чуть хлюпает под баржами, когда
к их мирному прислушаешься тренью.Вот ветерок возник по волшебству —
и с островов как будто бы сиренью
повеяло… Прошедшим я живу.
3Повеяло прошедшим… Я живу
там… далеко… в какой-то тьме певучей…
Под аркою мелькает луч плавучий —
плеснув веслом, выходит на Неву.Гиганты ждут… Один склонил главу,
все подпирая мраморные тучи.
Их четверо. Изгиб локтей могучий
звездистую пронзает синеву.Чего им ждать? Что под мостами плещет?
Какая сила в воздухе трепещет,
проносится?.. О чем мне шепчет Бог?Мы странствуем — а дух стоит на страже;
единый путь — и множество дорог;
тьма горестей — и стон один: когда же?