ИОСИФ НЕЛИН
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2001
ИОСИФ НЕЛИН ВОЗМУЖАНИЕ ТАЛАНТА От любимой и верной приманки
Шелестящей губами души
Мне уже не отвыкнуть.
А. Машевский. «Дни не для тебя»«До чего же банально все то, что сейчас происходит со мной». Эту строку из первой книги Алексея Машевского «Летнее расписание» (1989) можно было бы предпослать почти всем стихам этой книги. Нужна большая авторская смелость, чтобы заявить такую декларацию. Заявить и следовать ей. Поэт как бы вступает в спор с традиционным представлением о Поэзии, обращаясь в своем творчестве к бытовым, приземленным предметам и явлениям, отождествляя содержание своих стихов с содержанием прозы.
Всякий поэт так или иначе проявляет интерес к деталям современности, к маленьким человеческим радостям и огорчениям, однако же в виде отдельных экскурсов. Машевский заявил быт объектом и субъектом творчества. Стихи его, по крайней мере в первой книге, и впрямь в чем-то приближаются к прозе. Разумеется, в них есть и новый, не всегда обычный взгляд на предмет изображения, и зоркость в наблюдениях за деталями, но все это есть и в прозе.Господи, как же ужасно он мне надоел!
Курит одну за другой. В комнате не продохнуть.
Пачкает пепел рукав, как намокший раскрашенный мел.
Дверь приоткрыть, чтоб хотя бы проветрить чуть-чуть.(«Алексей Федорович Фомичев»)
И все-таки «Летнее расписание» — книга поэта. Пусть в ней еще не много того, что именуется оригинальной поэтикой. Ритмы стихов по большей части вялые; строки длинные, не запоминающиеся; звуки не яркие; образы — не поражают воображение. Но есть одно, почти постоянное, свойство этих негромких строк — в них есть лирическое настроение, переживаемое поэтом и передаваемое читателю. Там, где даже крепкая проза потребовала бы страниц текста, стихотворения Машевского довольствуются обычно дюжиной-другой строк.
Так бы и жить незаметно, по улицам тесным плутая,
Благословляя тепло, куст смородины, полное лето, —
Не замечая ревниво, не думая, счастье ли это…(«Суздаль»)
С первых стихов поэт подчеркнуто следует нормам классической (русской) просодии: все стихи зарифмованы, размеры в основном не сбиваются, строки начинаются заглавными буквами. Однако по-настоящему стих становится классическим не вдруг. Голос поэта крепнет от стихотворения к стихотворению, а еще заметнее — от книги к книге.
В сборнике «Две книги» (1993) впечатления поэта глубже, значительнее, и начинает звучать индивидуальная лексика.Где олень запутался ветвистыми рогами
В снежной кутерьме,
Где забудешь, где устанешь думать, что же будет с нами:
От тюрьмы к суме;
Где и небо, потерявшись в этой дали снежной,
На землю легло,
Где с тоскою, с безнадежностью какой-то нежной
Смотришь сквозь стекло
На поля, раскаянья не знающие, страха, —
Сколько хватит взгляд,
Вся равнина наползает, как большая черепаха,
Струйки снега жалобно скулят…(«Нижний»)
Если в первой книге аллитерационное письмо было лишь исключением («Язык латинствующий. Летний облик лип На вымощенной плитами аллее…»), то в «Двух книгах» оно уже не редкость. Появляется легко запоминающийся стих, звучная короткая строка («Орлы на банках свежие — Расчистили старатели. Мы денежки заезжие Все на еду потратили»).
И все же это лишь переход к мастерству. Уже не встретятся совсем странные строки, вроде: «…И так быстро, что просто кошмар!» или: «Это просто немыслимо! Можно с ума сойти», но рецидивы авторской беспомощности, ненужных прозаизмов, к сожалению, встречаются.Он погиб случайно: утонул во время праздника Нептуна.
Тридцать лет… А я никак поверить не могу, что даже эта сеть
Повседневных дел, привычек, связей выпустить кого-то в состоянии. Лакуна,
Впадина, дыра с лохматыми краями. Тс-с, нельзя смотреть!..
Защититься думал, хлопотал — работа начатая, очередь, квартира.
Что теперь нам с этим делать? Ерунда какая-то, да нет, не может быть!(«Подмененное солнце»)
Это опубликовано в 93-м, через 25 лет после «Памяти Т. Б.» Бродского. И впрямь — немыслимо!
Есть и другие проявления небрежности («Олимпиада для умственно отсталых», «Попал-таки на сборы вечерние…»). Они, впрочем, не заслоняют отлично выписанных, порой афористичных строк («Видишь ли, мы навсегда опоздали К счастью народному и изобилью») и возникающего эмоционального сопереживания читателя, вовлеченного в мир душевных борений поэта.
Но вот перед читателем новая книга стихов. Книга зрелого поэта, вдумчивого, строгого к себе мастера («Признания», 1997). Читатель снова встретит не то чтобы старые темы и образы, скорее привычные интонации, знакомую рефлексию. То, что раньше звучало в большей или меньшей степени декларативно, чуть ли не назойливо, приобрело глубину и доказательность. Сравним.
Из «Летнего расписания»:Обнимаю сильнее, не смею
Даже пошевелиться. Нет, лучше не видеть… О боже!Из «Двух книг»:
Господи, с любовью этой, этой мукой стыдной
Лишь тогда расстанемся, когда придут за нами.И — из «Признаний»:
Как любить безропотно, как смотреть,
Западая в каждой минуты стык,
Помня словом каждым, что это смерть…
Или жизнь, продлившаяся на миг?(«Когда ты сидишь напротив…»)
Этому веришь. Читателю поэзии понятна такая многозначность чувства, неспособность беспечально ощущать сиюминутную радость. Вот другой пример:
…Нежность, колющая, как ость…
Я такой не вынесу пустоты —
Переполненности, колотья в груди…
И настолько мое — это ты,
Что шептать лишь могу: уйди!(«Все серьезнее, чем себе представлял…»)
Две большие темы, две духовные заботы неотступно занимают воображение Машевского: любовь и творчество. Обе они многообразно и впечатляюще воплощены, и все же стихи о любви — лучшее из созданного до сих пор. Поэт живописует тотальное воздействие любви на душу, на самую жизнь человека.
А я хочу любимого лица
Хотя б черты запомнить. Убедись,
Что есть еще там, где-то твой магнит,
Что центр притяжения не пуст.
И умирающего бременит
Недоданная ласка милых уст.
Зачем такая боль, зачем страдать
По белому пятну неполноты,
Когда еще минута — целовать
Не женщину, а вечность будешь ты!?(«Пока не сгнило тело…»)
Любовная лирика — главная удача (повторюсь) сегодняшнего Машевского. Земная, горячая плотская любовь, всегда совмещенная с глубоким чувством, выписана не совсем обычно для господствующей практики. Избегая ханжества, увлекая читателя вслед за собой в мир самых сильных из наличного реестра эмоций, поэт чужд вульгарности, пошлых аллюзий, смакования. Мы оказываемся в чистой стране великой страсти, непобедимого стремления слиться с любимой.
О, как легко ложится тело
Чужое — нежно — на мое,
И поцелуями горело
Ожившее небытиё
Ночного мрака! Под лопаткой,
Казалось, опухолью крыл
Вот-вот покров прорвется гладкий.
Собою ли — тобою был?(«О как легко…»)
Как хороша, как современна лексика, сколько невымученной легкости в метафорическом, афористическом письме!
Меня собою реабилитируя
И как бы тело делая осмысленным,
Скользишь ладонью-лодочкой. Что миру я,
Всем его тварям дышащим бесчисленным,
Поведаю теперь про сокровенное,
Гностическое знанье кожи любящей?
Остановись, касание мгновенное
Тьмы приникающей, тоски голубящей!(«Меня собою реабилитируя…»)
О поэтическом творчестве Машевский сказал по-разному. Здесь и «только пока тянется эта строка, существует мир…», и «Знаю, знаю, лишь уловка Этот словоохотливый труд». Сомнение всегда рядом с вдохновением художника. Это норма, а не исключение.
Исключением или, смягчим, своеобразным видится путь от поэтического исследования повседневности к философским обобщениям, к экзистенциальной тематике. Такое, конечно, бывало в истории русской поэзии, но чаще молодые поэты воспаряли к горнему свету, прежде чем заметить с возрастом сумеречные краски действительности. Машевский совместил достигнутое на этих несходных путях в публицистическом цикле «Безблагодатные оды». Оды стилизованы под традицию (Сумароков, Державин). Они легко читаются и передают неприятие автором уродливых проявлений действительности. Нет необходимости обсуждать заложенный в них нетривиальный смысл. Дело каждого читателя — соглашаться или нет с теми или иными инвективами.
Сделаю лишь одно замечание. В оде «На любовь к поэзии» не впервые в творчестве Машевского звучит порицание графомании. Думается, напрасно. Не к лицу поэту вести борьбу с графоманами. Уместней оставить эту заботу критике. У поэта есть верная — и едва ли не единственная — возможность бороться за чистоту искусства: писать хорошие стихи.
Но раз уж речь зашла о публицистических стихах, стоит коснуться публицистики как таковой. Поэт выступил с достаточно интересными идеями. В фигуре автора ряда журнальных статей видится интеллектуал, эрудированный гуманитарий, владеющий при этом знаниями в сфере современной физики.
Но не со всеми идеями автора можно согласиться.
В статье «Нас возвышающий обман» (Звезда, 1999, № 6) мысль Пушкина, давшая название статье, противопоставлена реализму Пушкина как художника. Автор пишет: «…не предполагать же, в самом деле, в поэте лицемера, прячущегося от неудобной истины за ширму поддакивающей неправды».
Но почему неудобной? Пушкин действительно предполагает не вообще жизнь, а в первую очередь искусство. Однако приведенные в статье цитаты весьма отдаленно связаны с темой статьи и не доказывают ее основной мысли. Не проще ли поставить рядом с обсуждаемой строкой великого поэта другую: «Над вымыслом слезами обольюсь»? И все станет на место. Нет нужды и растолковывать…
Еще менее убедительны футурологические воззрения автора статьи «Какие сны в том самом сне приснятся…» («Звезда», 2000, № 8). Будучи профессиональным физиком, Машевский, естественно, не поддается наивным упованиям на виртуальное счастье человечества. Но, будучи прежде всего поэтом, не свободен от не менее наивных иллюзий.
Споры о будущем по сути своей достаточно бесплодны, но есть и бесспорные соображения, например, о бессилии человека перед историей. В обсуждаемой статье сказано: «Мы ничего не поймем, если, рассуждая о будущем цивилизации, не спустимся на уровень индивидуальности. Смею утверждать, что ныне судьба человечества решается именно здесь».
Чтобы предположить победу человечества через победу каждого человека, нужно иметь в виду, что доля интеллектуалов в современном обществе не превосходит таковой в древнем Египте. А доля интеллигентов (в российском понимании) среди интеллектуалов и того меньше. Цивилизация в своем бурном развитии не смягчает грубые души. Потому и история не дает оснований думать, что множество индивидов способно договориться. Увы! Надежды нет.
Однако жизнь не лишена красок. Эпохи становления, в том числе смутные времена в России, не приводят к тотальному пессимизму. И среди радостей жизни не последнее место занимает искусство, которому принадлежат, в частности, лучшие стихи поэта Алексея Машевского.