ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2001
ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ * * *
Плоская чешуя ряски, серебро тростника,
Водопад лопуха, льющийся на дорогу,
Фонтаны болиголова, версальского двойника,
Каррарские облака, — которых резец не трогал, —Все это — миражи. Плоти твоей цветок,
Разгорающийся в тени комнаты, слишком ярок,
Чтобы заметить еще что-нибудь: вот, зрачок
Слепнет, и голос хрипнет. Слышно, как нити ПарокТонко свистят над ухом — словно комар поет.
Занимается зарево слез, первые дни творенья
Пробегают под кожей — из темных вод
Заново поднимая мир, убежавший тленья.
* * *Как игла в вышиванье, скользящая взад и вперед,
То к полудню узора, то в ночь узловатой изнанки,
Или рыба, в породе прозрачных рассыпчатых вод
Узкий ход проложившая мимо постылой приманки,Как синица, снующая в мутном потоке ветвей,
Как в начале строки и в конце промелькнувшее
слово,
Разрывая листок, как сияние плоти твоей,
Что, во мраке моем исчезая, является снова;Словно луч, зажигающий кожи эмаль и финифть,
Огонек алкоголя, дрейфующий темною веной, —
Смерть вплетается в жизнь, как блестящая тонкая
нить,
Завершая рисунок и делая ткань драгоценной.
СТИХИ О ВРЕМЕНИ
Полрюмки, как всегда, не допито
И не досказано полслова:
Чего-чего — пустого опыта
Опаздывать и рокового —
Недоговаривать — с лихвою нам
С тобою на остаток жизни
Хватило б, как бывалым воинам
Бряцания — до самой тризны.Вот только жаль, не предназначены
Для жизни здешние широты
С огромными дождями-плачами,
Замком, висящим на воротах,
Рублем, сжимаемым не скаредой,
А пьяницей в сиянье транса.
Здесь времени так мало налито
В зеленую бутыль пространства,
Что, может, кто-то пьет, а нами-то
Не много, если разобраться,Пригублено — все больше пролито
(Поскольку чокались украдкой).
Когда мы не умрем от холода
И сырости — то от нехватки
Текущего меж пальцев времени.
Как тара гулкая, пустая,
Грохочет небосвод сиреневый,
Внезапной трещиной блистая.
Заледенев, стучу коленями,
Но там, где ты целуешь, — тает.Скажи мне слово — это самое…
Хочу смотреть, не просыпаясь,
Я на твое лицо, как на море,
Где мысли пролетает парус
Так близко: рябь мельчайших черточек,
Теней и бликов поединок.
Хочу, чтоб, заспешив, на корточках
Ты не завязывал ботинок
В дверях, не хлопал лифтом. Корочку —
Голодному, воды — в пустыню —Еще мгновенье, сердца сжатие,
Глоток, затяжку, звон синицы;
Растущий внутрь цветок объятия,
Не вянущий, покуда длится, —
Пои минут живыми соками,
Хоть раз о времени не помни.
Его ты делишь между столькими,
Что мне — и вечности довольно,
Где мы не пьем глотками тяжкими
Бокал, который слишком мелок, —
Лежим, пьяны, между ромашками —
Меж циферблатами без стрелок.* * *
Ты говоришь, что смерть
Так же сладка,
Как и объятье, — ведь
Издалека,
Из-за глубоких рвов,
Каменных стен
Плоти скользит любовь
Тихо, как тень,
То, что разделено
Контуром тел,
Соединив в одно,
Руша предел,
Данный глазам (идешь
Ощупью), прах
С прахом мешая. — Что ж,
Может, ты прав.Может быть, и душа
Рвется по ту
Сторону тела, — дрожа
В смертном поту,Ей преградившего путь:
Сладостно ей
С хрипами через грудь
Рваться скорей,
А не наоборот —
Пятиться, мук
Не убоясь, — и вот,
Вырваться вдруг.Нам же пока дано
Опять и опять
Медленное вино
Переливать
Плоти — в другую плоть,
В жаждущий прах —
Сладкие капли, хоть,
Может, ты прав —
Жжет, боясь не успеть,
Страшно глубок,
Смахивает на смерть
Этот глоток.
МАЛЕНЬКИЕ ЭЛЕГИИI
Август. Цветы устали цвести.
Прогорели угли репейника. На пути
К садоводству туман простыню развесил.
Заржавели зонтики дудок, и посреди
Речки ветер бисером вышил: север.Зелень луга сама себе, умирая, лжет.
Лист на осине, как евнух, до срока желт,
И вельвет лопуха превратился в ветошь.
Глаз, не насытясь солнцем, напрасно ждет,
Косясь на низкое небо, — нет уж,Флейты лучей в мягких лежат чехлах,
Трубы вьюнка на глухих дворах
Потрясают воздух пронзительной тишиною.
Свет и звук на глазах превращается в пух и прах,
И лишь позднее слово цветет на твоих губах, —
Только ты не со мною.II
Поздно. Лес наведен сурьмой
На густое небо. Ни Демьяну с Козьмой,
И ни Фролу и Лавру — не вылечить страха и лени:
Шелестящее тело пугается перед зимой
Собственной тени.Да и как не бояться — растений грызя корешки,
Развесив в воздухе траурные флажки
Грачей — по усопшему лету,
Нижет осень серебряные позвонки
Своего скелета,Кладет в глазницы горящий трут.
Железные георгины в садах цветут,
Уезжает улитка, прячется в нору выдра,
И грохочет кузнечик, и черный пруд
Переполнен временем, как клепсидра.III
Сумерки льются, как кислота,
Вытравляя цвет: изумруд куста,
Белизну листа с синевою строчек,
Желтый круг горизонта, выбранные места
Из переписки луга, тропы и прочих —С закатом. Теряются города,
Даже капли крови, пролитые с креста,
На мгновенье тонут в потоке ночи,
И травы застоявшаяся вода
Хлещет под ноги у обочин.Цвет становится пеплом. Глаза прикрыв,
Вижу оливковой кожи твоей отлив:
Проношу контрабанду под веком плотным,
И луна тяжелая из-за ив
Поднимается, полная диким медом.
IVНочь, впитавшая день, как губка,
Истекает огнями окон, машин, рассудка,
Не погасшего, на холостом ходу
Призывающего
— будто зуммер в трубке —
То ли дальний голос, то ли беду.Скошен луг. Рыжей стерни щетина
У дороги — словно вещей причина,
Прячется в темноте.
От забора, лужи, тропы, равнины —
Имена остаются — не все, но те —Меж твоими вспыхнувшие губами.
Остальные — качаются миражами,
Обреченной листвой, чередой потерь.
Влажный мир покрыт чешуей — словами,
Словно очами — библейский зверь.
VПоздно. Последний цветок погас.
Видно, Бог, создавая нас,
Предусмотрел не стремленье к раю,
А постижение — каждый час —
Места — не в центре, а где-то с краю,Нам уготованного. Глоток
Водки дешевой, касанья ток,
Вечер — не дольше стихотворенья,
Горького времени закуток, —
Может быть, в этом и есть смиренье.Как бы то ни было, я стою
На предназначенном мне краю
Скользкого века, гнезда чужого
(Как у Тургенева там?); в мою
Сторону глянешь — как чиж, пою,
В клюве проворном сжимая слово.VI
Слово бессильно — ни вылечить, ни убить,
Ни связать развязавшуюся нить
Не способно — ибо не в здешних оно широтах
Обитает, — ни узника выпустить, ни простить
Грешника, ни помочь при родах.Ибо слово всего лишь тень
Бога, и можно хоть целый день
Вызывать ее — ни в лугах, ни между
Гулких туч, ни там, где отцветшая спит сирень,
Не мелькнет сияющий край одежды.И песчинки не сдвинуть — не то что гор.
Я спиною насмешливый чую взор —
Из иных широт, где сирень иная, —
Словно кто-то смотрит через забор,
Как тебя, чародействуя до сих пор,
Неумело и тщетно я заклинаю.VII
Лес уперся еловым углом в шоссе.
Велосипед пружинит. В сыром овсе
Зяблик ловит эхо вчерашних терций.
Что-то в приспущенном колесе
Дребезжит, как в закатном сердце,Тоже похожем на колесо,
Мельницу боли. Бессмысленное лицо
Времени пялится из осоки.
Небеса, присыпанные пыльцой
Облаков, приближаются, будто сроки.Ожидание разрушает мозг,
Превращает кости в прозрачный воск.
Ты приедешь завтра — но как же мало
Ты найдешь — забор, тополя, киоск;
Ну а я — водой пролилась. Устала.VIII
Красные яблоки, золотые шары,
Слепки света, мимолетной жары,
Смех дождя, поцелуи солнца, —
Велосипед, скрипя, несется
В восковые, глянцевые миры.Колья забора, клочья плюща,
Окна болота, хвосты хвоща,
Медного клена тающий купол.
Сами собою сложатся губы,
Сами собою — прощай, прощай, —Если уж некому вымолвить «ты».
Наскоро пряча твои следы,
Скоро пороша засыплет душу,
Гипсом затянет пруды и лужи
Лед — посмертная маска воды.