Перевод с английского Василия Бетаки. Вступительная заметка Е. Кассель
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2001
При жизни Сильвии Плат (1932—1963) вышла всего одна ее поэтическая книга (“Колосс”, Лондон, 1960) и оставшийся единственным роман (“Под стеклянным колпаком”), хотя в периодике Плат печаталась часто.
А в 1982 г., посмертно, она получила Пулитцеровскую премию — за собрание стихов, изданное в 1980 г. ее мужем, английским поэтом Тедом Хьюзом. Такое происходит крайне редко: Пулитцеровская премия дается, как правило, при жизни. Но не дать ее Сильвии Плат было невозможно — такой мощи и виртуозности поэзия предстала перед жюри.
Сильвия Плат — чрезвычайно разнообразный поэт. В одно и то же время она могла создавать яростные, иронические, лирические стихотворения. Плат ловит в стихи каждый свой шаг, ее поэзия по сути дневникова. Это ощущение не исчезает ни на миг, но безудержность ассоциаций уводит порой так далеко от непосредственных каждодневных фактов, что дневниковость становится малозаметной.
Плат родилась и выросла в США, в Новой Англии, недалеко от Бостона, на берегу океана. В восемь лет она потеряла отца, и эта потеря очень сильно повлияла на ее характер, судьбу и творчество. Она закончила престижный женский “Смит-колледж”, после чего в 1955 г. получила Фуллбрайтовскую стипендию, позволившую ей продолжать учиться в Англии, в Кембридже. Там в июне 1956 г. она вышла замуж за Теда Хьюза, тогда тоже начинающего поэта.
И потекла обычная для литераторов жизнь: порой оба поэта преподавали, порой жили на литературные стипендии, нередко зарабатывали на Би-би-си. Вполне естественная жизнь для людей, которым исполнилось двадцать в 50-х годах. Этому поколению удалось прожить юность, полную надежд, когда казалось, будто счастливая осмысленная жизнь — вот она, только руку протяни.
В стихах Плат часто чувствуется присутствие соучастника-собеседника. Тот, к кому она обращается и с кем разговаривает, — ее муж Тед Хьюз.
Летом 1962 г. они разошлись. А в феврале 1963-го Сильвия Плат покончила с собой.
В поэзию Сильвии Плат входишь постепенно, но чем глубже, тем невозможнее оторваться: книга читается как единая метапоэма, хотя стихи очень разнообразны. У нее много трагических стихов, много стихов о смерти. Но при всем этом Сильвия Плат — на редкость гармоничный поэт. В ее мире все увиденное значительно: любая картина становится новой проекцией личности. И самый большой страх — потерять, не успеть впитать убегающую картину. Забытое умирает, а вместе с забытым умираешь и ты сам. Острота восприятия каждого мгновения и каждого впечатления — гарантия самого существования поэта, подтверждение бытия.
У Сильвии Плат предельно выражена одна из основных составляющих “поэзии вообще”: все у нее — “остановись, мгновенье”. Страх не запомнить, не унести с собой, в себе. Страх несуществования, преодоленный этой остановкой мгновения. И не избегнуть впечатления, что все стихи ее выдохнуты разом, одним невероятным выдохом, длившимся те самые семь лет, — и выдох этот не оставил ей больше ничего, чем может дальше жить человек.
В 2000 г. в Москве вышла небольшая книжка стихов Сильвии Плат в переводах Василия Бетаки и с моим послесловием. Сейчас готовится к изданию в “Литературных памятниках” Российской Академии наук полное собрание стихов Сильвии Плат (224 стихотворения) с комментариями ее мужа Теда Хьюза. Часть из этих переводов предлагается вниманию читателей “Звезды”.
Елена Кассель
Перевод с английского Василия БетакиНИЩИЕ Падение темноты, холодный взгляд - Ничто не сломит волю этих вонючих Трагиков, которые, как фиги вразнос, поштучно, Или как цыплят, продают беду - как еду... Они Против каждого дня, против перста указующего Затевают судебный процесс: весь миропорядок Несправедлив и капризен! К суду и к суду ещe его! Под узкими мавританскими окнами, Под белыми стенами с керамикой арабесок - Гримаса горя, Потeртая временем - сама на себя гротеск - Процветает на монетках жалости. И вдоль моря, Мимо хлебов, яиц, мокрых рыб, копченых окороков Нищий бредeт, на деревяшке хромая, Жестянкой трясeт под носом у солидных хозяек, Посягая на души не столь грубые, как у него, Ещe не задубевшие от страданий за краем Совести... Ночь расправляется с синевой Залива, с белыми домами, с рощами Миндаля. И восходит над нищими Звезда их. Самая злая. Ее надолго переживая, они ещe С фальшивым, уродливым вдохновеньем за ней следят, Отталкивая жалостливый взгляд Тьмы...I В ЭТУ АККУРАТНУЮ ЭПОХУ Не повезло герою, рожденному В этой провинции, где бумаги подшиты к делу, Где самым бдительным поварам нечего делать, И над огнем жаровни господина мэра Вертел вертится по заведeнному Порядку. И ещe невелика честь Против ящерицы скакать с копьем наперевес. Да и сам герой до размеров листа Усох за последнее время неспроста: Места случайностям История не оста- вила. Последнюю старую каргу Сожгли, лет восемьдесят тому, Вместе с говорящим котом и заговорeнной водою, Но дети ещe послушней на улице и в дому, Да и коровы дают редкостные удои. БЫК ИЗ БЕНДИЛОУ Огромный бык из Бендилоу Сорвался с цепи и бежать - И не может вся королевская рать Обратно быка загнать. Из английской старинной народной баллады Черный бык мычал у края земли. Взволновалось море, и волны пошли В атаку на Бендилоу. Королева гляделась в багровый закат, Неподвижная - как из колоды карт, А король теребил свою бороду. Над морем четыре ноги-трубы. Море с бычьей мордой - замашки грубы - У ворот королевства встаeт на дыбы. Всe темней, всe гуще багровый закат, По аллейкам самшитовым мельтешат Буйный рев услыхавшие лорды и леди. Затрещали бронзовые створки ворот, Море в каждую щель яростно бьeт, На дыбы - и вновь на четыре встаeт! Никакая цепь не сдержит его, Никакая мудрость - нет ничего, Что могло б ему спутать ноги. Над игрушечным королевством вода глубока, Королевская роза в брюхе быка, А бык - на королевской дороге. НА ПАЛУБЕ На палубе. Среди Атлантики. Среди ночи. Словно в вуали завeрнутые сами в себя, Молчаливые, как манекены в витрине, Несколько пассажиров внимательно, даже очень, За древней звездной картой на потолке следят. Одинокий кораблик затерян в морской пустыне. Освещен как двухъярусный свадебный торт, Медленно вдаль уносит свои свечи. Никаких слов Не слыхать. И не на что тут смотреть. С утра до утра Никто ни к кому не обратится, даже не шелохнeт Плечом - ни игроки в бинго,II ни игроки в любовь На этом пятачке, размером не больше ковра. Толкутся над гребнями волн, над впадинами и над... Каждый - как в стойле. В своeм. Только в своeм. И словно король в замке, каждый чувствует себя свободно. Мелкие брызги на пальто, на перчатки летят, Ночью брызги ничуть не холоднее, чем днeм... А там, куда плывут они, - там ведь может случиться всe, что угодно! Неопрятная проповедница, верящая в воскресение во плоти, Живет на полном иждивении Господа. Он и послал ей в прошлом августе набитый кошелeк, Жемчужную булавку на шляпу, да шубок не менее девяти, Вот и бормочет молитвы себе под нос она, Чтобы души западноберлинских студентов-искусствоведов спасти! Рядом астролог. Он родился под знаком Льва. Он выверил точно по звeздам свою дату отплытья. Вот и айсбергов в море нет! (Сила науки небесной!) Он разбогатеет через год. Он знает о том, продавая Гороскопы матерям английским и валлийским За штуку по два фунта и шестьдесят семь пенсов. А седой ювелир датчанин тщательно, как алмазы гранят, В воображенье гранит отличнейшую жену, чтоб ухаживала за ним, Спокойную, как брильянт с головы до пят... Лунные шарики на нитках, привязанные к запястьям, Это лeгкие сны о будущем над каждым из них. И они Отпустят все нитки, приближаясь к земле всеобщего счастья. ТОТЕМ Паровоз пожирает рельсы. Рельсы из серебра. Они убегают вдаль. Но их все равно съедят. Красота: за окном поля в сумерках до утра. Впереди белые башни; Смисфилд. Мясной рынок. Рассвет золотит фермеров в добротных костюмах Свиноподобных, вместе с вагоном пока- чивающихся. На уме у них кровь и окорока: Ничто не спасeт от сверкающих мясницких ножей. Их гильотина шепчет: "Ну как, ну как, ну как?"... А дома ободранный заяц лежит в тазу. И уже Его детская головка - отдельно, нафаршированная травой. Содраны шкурка и человечность. Съедим, съедим, Как набор цитат из Платона съедим, как Христа. Эти люди многое олицетворяли собой - Их мимика, их улыбки, круглые их глаза... И всe это нанизано на палку, на змею-трещотку, на вздор- ную бамбуковую погремушку. Боюсь ли я капюшона кобры? В каждом еe глазу - одиночество гор, Гор, с которых предлагает себя вечное небо. "Мир полон горячей крови, в нeм каждой личности след!" - Говорит мне приливом крови к щекам рассвет. Но конечной станции нет - одни чемоданы. Из чемодана разворачивается "Я" как пустой костюм, Заношенный, потeртый; и набиты карманы Билетами, желаньями, шпильками, помехами, зеркалами. "Я обезумел!" - зовeт паук, взмахивая множеством рук. Этот черный ужас множится в глазах мух. Мухи синие. Они жужжат, как дети, В паутине бесконечности, привязанные разными нитями К одной и той же смерти.
I По-видимому, эти стихи- результат сочетания впечатлений от пейзажа на юге Испании и от картин Гойи. (Примеч. переводчика).
II Бинго- один из видов игры в лото. (Примеч. переводчика).