Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2001
ДЯТЕЛ Застынешь в удивленной позе: откуда в городском дворе? Азбука Морзе на морозе: тук - точка, точка, тук - тире. Мельканье алого берета в седой расщелине ствола. Труды и дни анахорета. Зима. Дожить бы до тепла! Зашкаливает - минус тридцать. Деревья каменно крепки. Еще чуть-чуть, и разлетится на костяные черепки клюв. Съежившись от лютой стужи, пониже шапку сдвинь на лоб. Чтоб слышать, что внутри, - снаружи не нужен дятлу стетоскоп. Живое в мертвом истукане нащупает пернатый спец, проникнет в глубь сердечной ткани, до годовых ее колец. * * * Чужая входит жизнь, не разуваясь даже, в мою квартиру, в мой (пока еще мой!) дом. Растерянность и грусть сопутствуют пропаже грядущей - продадим. А дальше? А потом? Угрюмый гид, брожу среди гостей незваных. Знакомый звукоряд певучих половиц. Никчемные слова: "Здесь туалет и ванна. А здесь, а тут, ату..." Черты ненужных лиц сливаются в одно. "А кухня маловата, - бурчит оно, - мала... обои - не ахти. Сантехника, увы..." Не велика ли плата - выслушивать, терпеть? Пытаясь не сойти с ума, скорей - скорей захлопнуть окна, двери, глаза и уши - всё! И в спячку ясным днем. И снится сон: душа парит, ей светит пере- селение в иной - сферический объем, где райские сады и белые рубахи, где тихая река и рядом Гераклит задумчивый стоит. Очнешься в липком страхе: а вдруг сливной бачок опять забарахлит? * * * Лезвием ногтя по нежному шву... Мелкий зеленый горох Спелой акации прямо в траву Падает. Парусный вдох Плавно уходит в резкий свисток. Тронулся поезд. А ты Снова остался, покинуть не смог Пыльные эти кусты, Тянущие креозотовый зной, Где среди листьев - не тронь! - Неосторожную шип костяной Подстерегает ладонь. * * * ...не в жизни, а в стихах... Александр Кушнер Как жизнь? Как дела? - надо что-то сказать при встрече случайной, заполнить пустоты словами. Ах, как благодатна печать молчанья! И нет ни малейшей охоты сургучные крошки отплевывать с губ: "Да так, ничего", - и улыбка при этом, как будто приходится в стену шуруп закручивать. Лучшая встреча с поэтом в любимых стихах, где живая строка звучит, словно чистая нота - без фальши, где речь начинается издалека и Слово заводит все дальше и дальше... * * * Арапчонка завез и табак, ввел в одежде немецкую моду, "ассамблеи", андреевский флаг. Чертов корень, не виданный сроду, потеснил золотистую рожь. Чуя тайное "Слово и дело", раздобревшие ляжки вельмож мелкой дрожью дрожали. Терпела Русь святая державную блажь. Высока корабельная рея. Словно бритва заточен палаш - инструмент палача-брадобрея. На расправу привычен и скор. Между делом - "Содом и Гоморра", "всепьянейший" разгульный "собор", расплодившихся ряженых свора. Шкипер, плотник - на все руки спец. На военной дуде под Полтавой так сыграл! "Тут-то мне и... конец", - швед решил, двоеперстие правой поднося к побелевшему лбу. Жилы рвали до смертного пота мужики, проклиная судьбу, чтобы Санкт-Петербург из болота, словно призрак, пугая наяд, появился, страдая одышкой, ихтиандр, двоедышащий гад... Чтобы после со шляпой под мышкой Медный всадник, покинув коня, перебрался на Заячий остров, сел, устало вздохнул. Ребятня ни царей не боится, ни монстров, за рукав ухватить норовит, то за нос, то за ухо потрогать, несмотря на болезненный вид истукана, запреты и строгость, на колени взобраться... Привык к смеху правнуков, к шуму... А если только этим и счастлив старик в инвалидном шемякинском кресле?