ВЗГЛЯД ЭКОНОМИСТА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2000
ВЗГЛЯД ЭКОНОМИСТА
ДМИТРИЙ ТРАВИН
РОССИЯ НА ПЕРЕЛОМЕ
К лету нынешнего года завершился тот период в развитии отечественной экономики, который начался после августа 1998 г. Все вновь наполнились ожиданиями. Так уже было, когда ставили Гайдара и когда его снимали. Так уже было, когда приглашали младореформаторов и когда с облегчением от них избавлялись. Общество с трепетом ожидало новых спасителей и одновременно почесывало кулаки, которыми намеревалось отблагодарить их за будущие труды.
УРОКИ АВГУСТА
Поставгустовский период оказался поистине уникален. Если предыдущие несколько этапов развития российской экономики формально были объединены фигурой одного президента и даже — по большей части — одного премьера, то за время, прошедшее с черного августа, у нас сменилось несколько глав правительства. Не устоял и казавшийся вечным глава государства.
Однако мелькание политических команд не должно вводить в заблуждение. С экономической точки зрения не было существенной разницы между “правительством ЦК — Маслюкова, Кулика”, командой “петербургского интеллигента” Сергея Степашина, группой агента Владимира Путина, работающей “под прикрытием” правительства, и, наконец, деятельностью “смотрящего по Белому дому” солнцевского паренька Михаила Касьянова.
Фигуры, промелькнувшие перед нами, как в калейдоскопе, за эти неполные два года, конечно, существенно отличались друг от друга по возрасту и происхождению, по взглядам и суждениям, по физическому росту и политическому весу. Но объединяло их то положение, в котором они объективно оказались после девальвации. Все наши правители — от интеллигента до агента и от цэковских до солнцевских — получили в наследие от августа совсем другую страну, нежели та, в которой жили и управляли Гайдар с Черномырдиным.
Выяснилось это далеко не сразу. Некоторое время общество жило в ожидании страшных последствий рухнувшего рубля и вставшего в полный рост дефолта. Этатисты полагали, что спасет нас от катастрофы усиление государственного регулирования. Либералы пророчили так называемый болгарский сценарий, согласно которому к власти приходят этатисты — коммунисты с их госрегулированием, все окончательно разваливают, а затем их противники начинают при поддержке народа осуществлять настоящие преобразования. Словом, страна была беременна новым экономическим порядком, хотя еще не знала точно, разрешится ли она от этого бремени мышонком, лягушкой или неведомой зверюшкой.
На деле же все оказалось проще и в то же время загадочнее. Беременность рассосалась. А экономика тем временем, не обращая внимания на то, как ссорились Сергей Вадимович с Николаем Емельяновичем и Евгений Максимович с Борисом Абрамовичем, набирала обороты.
Можно выделить три основные черты поставгустовского периода развития российской экономики.
Во-первых, девальвация раскрутила работу рыночного механизма.
На всех предыдущих этапах развития российской экономики позитивные преобразования, которые время от времени осуществляло правительство, невозможно было измерить рублем, поскольку еще шел процесс структурных изменений. Что-то начинало работать по-новому, но в целом ростки эффективной деятельности были скрыты под завалами разрушающихся монстров социалистического народного хозяйства. Создавалось впечатление, будто сами реформаторские преобразования вызывают разрушительные последствия. Никто не мог с уверенностью сказать, что наша экономика начинает откликаться на рыночные стимулы, а потому в общественном сознании доминировали традиционные штампы типа “умом Россию не понять, аршином общим не измерить”.
Сегодня ни один добросовестный аналитик не будет отрицать тот факт, что рынок способен в России работать ничуть не хуже, чем в других странах мира. Мы можем полемизировать по вопросу о том, каким образом ускорить развитие, но вопрос о возможном возврате к нерыночному хозяйствованию поставгустовский период окончательно закрыл. Сторонники всеобъемлющего администрирования, конечно, у нас остаются, но сегодня они подобны сторонникам язычества, утверждающим, что принятие христианства губительно сказалось на традиционных славянских ценностях.
Во-вторых, следствием девальвации стало существенное падение реальных доходов населения, в результате которого страна до сих пор живет беднее, чем при младореформаторах.
Падение реальных доходов дало возможность по большей части снять с повестки дня долги по заработной плате и по пенсиям, мучившие страну с момента начала чубайсовской стабилизации весной 1995 г. Обесцененными деньгами правительству не столь уж трудно было расплатиться по старым долгам, тем более, что доходы бюджета стали постепенно возрастать.
На этом фоне укрепилась социальная стабильность. Во-первых, народ понял, что дела всегда могут оказаться гораздо хуже, чем в тот период, когда мы истерично орем, что хуже уже некуда. Во-вторых, ответственность за низкие реальные доходы осталась на предыдущих правительствах, тогда как новые приняли на себя всю славу стабилизаторов неустойчивой экономики, оставшейся от Гайдара — Черномырдина.
Конечно, экономические мотивы оказались далеко не единственным фактором социальной стабилизации в поставгустовский период, но сбрасывать их со счетов было бы неверно. В итоге сегодня мы получили общество, уверенное не только в том, что рынок — это нормально для России, но и в том, что действующая власть — это тоже нормально.
В-третьих, именно на последнем этапе развития российской экономики мы убедились в том, что неограниченная денежная эмиссия перестала рассматриваться элитой общества в качестве фактора решения хозяйственных проблем. С одной стороны, даже правительство Евгения Примакова, вдохновляемое Виктором Геращенко, как выяснилось, отказалось от проинфляционного сценария развития. С другой — и это, пожалуй, даже более важно — высокие темпы роста ВВП, достигнутые при сравнительно умеренных темпах роста денежной массы, показали, что миф об искусственно заниженном уровне монетизации российской экономики (мол, мало у нас печатают рублей на единицу произведенной продукции) — это не более чем миф.
Как говорил кот Матроскин, “денег у нас хватает, у нас ума не хватает”. Как только то или иное предприятие начинает действовать с умом, открываются благоприятные возможности для быстрого роста. Правящая элита сегодня это прекрасно видит. Поэтому, зная, что успехов в экономике можно добиваться без вызывающей негативные социальные последствия инфляции, она оказывается абсолютно незаинтересована в потакании дармоедам, требующим печатать деньги и поддерживать тем самым “точки роста”, давно уже ставшие точками деградации.
Таким образом, мы можем подвести итоги того, что же поставгустовский период в целом внес в нашу жизнь. Если начальный этап реформ, который стартовал осенью 1991 г., а завершился в черный вторник октября 1994 г., создал в нашей стране новую, хотя и нестабильную экономику, если последовавший за ним период обеспечил финансовую стабильность, но не гарантировал того, что оппозиция в случае своего прихода к власти удержится от проведения безумных экспериментов, то за последнее время мы пришли к состоянию, при котором рыночная экономика и финансовая стабильность могут уже считаться нашими реальными завоеваниями.
Теперь на повестке дня следующий вопрос: какими темпами мы будем развиваться? Одно дело, если, исчерпав потенциал девальвации, российская экономика будет расти на два-три процента в год, что для слаборазвитой страны, желающей догнать западный мир, никак не может считаться успехом. Другое дело, если Россия сможет обеспечить увеличение своего валового продукта в среднем на четыре-шесть процентов в год, что в целом характерно для ряда восточноевропейских, азиатских и латиноамериканских государств, трансформирующих сегодня национальную экономику.
Говорить, ссылаясь на пример Китая, о сверхскоростном восьми-десятипроцентном росте вряд ли имеет смысл, поскольку от движения по столь успешной траектории развития нас отделяют важные историко-культурные барьеры. Но выбор между вялым и динамичным ростом находится вполне в компетенции российского правительства. К моменту завершения поставгустовского периода развития российской экономики у нас еще не было условий для динамичного продвижения вперед.
Бравые рапорты о девятипроцентном росте в течение первого квартала нынешнего года, к сожалению, не могут всерьез приниматься во внимание. Периоды успешной рыночной конъюнктуры будут сменяться периодами неблагоприятных условий для развития, отдельные флуктуации со временем окажутся сглажены, и, подводя итоги лет эдак через пять — семь, мы увидим, что о девяти процентах остается только мечтать. Чтобы реальность все же могла в какой-то мере приблизиться к мечтам, новое российское правительство должно сегодня обеспечить решительные прорывы по ряду ключевых направлений.
Во-первых, требуется обеспечить реальную защиту прав собственника и выровнять условия для конкурентной борьбы. Для этого потребуется применение как экономических мер (например, ликвидация системы налоговых льгот), так и правоохранительных (подавление бунтов на заводах, обеспечение объективности в работе судебной системы).
Во-вторых, надо добиться снижения налогового бремени, а для этого неизбежно требуется сокращать государственные расходы (во всяком случае, их долю в ВВП). Снижение же расходов неразрывно связано с осуществлением некоторых реформ, например, жилищно-коммунальной.
В-третьих, желательно изменить соотношение между объемом потребления и накопления в пользу последнего. Наиболее реальный путь к этому лежит через проведение пенсионной реформы накопительного типа и превращение всей системы социального обеспечения в систему социального страхования, при которой деньги на выплаты населению аккумулируются не в бюджете и внебюджетных фондах, а в самом народном хозяйстве.
НЕ ВСЕ ТО ЗОЛОТО, ЧТО ЗОЛОТОВАЛЮТНЫЕ РЕЗЕРВЫ
Особый вопрос — это судьба рубля и динамика валютного курса. Если с тремя отмеченными выше направлениями преобразований, как правило, согласно большинство трезвомыслящих экономистов, то вопрос о том, нужно ли нам и дальше удерживать слабый рубль, является в полной мере дискуссионным.
За последние полгода Банк России сумел изрядно увеличить объем своих золотовалютных резервов. Приятно, конечно, что он сможет при необходимости отбить очередную атаку на рубль. Однако у этой “медали”, полученной нашей страной за высокую экспортную активность, есть и оборотная сторона.
К июлю объем золотовалютных резервов достиг $ 20,5 млрд., тогда как к началу года он составлял всего лишь $ 12,5 млрд. Налицо увеличение богатств ЦБ чуть ли не в два раза.
Если так пойдет и дальше, то наш Центробанк вскоре будет обладать огромными международными резервами (во всяком случае, в сравнении с объемом рублевой денежной массы). Любой финансовый кризис окажется ему не страшен, и, соответственно, наш рубль станет вполне твердой валютой, способной устоять при любом массовом сбросе, организованном паникерами или спекулянтами.
Иметь большой объем резервов для Центробанка чрезвычайно важно. Но это ни в коем случае не может быть самоцелью. Ведь рост золотовалютных резервов означает, что Центробанк постоянно вмешивается в ход рыночных процессов, скупая доллары, поступающие от экспортеров и инвесторов на валютную биржу. А для того, чтобы скупать доллары, приходится “печатать” все новые и новые рубли.
Конечно, темпы роста денежной массы у нас сегодня не столь высоки, как в первой половине 90-х гг. И слава Богу. Умеренность инфляции позволяет расти экономике. Но все же темпы увеличения денежной массы у нас в несколько раз выше, чем в развитых странах мира и даже в успешно развивающихся государствах с переходной экономикой. А раз мы “печатаем” денег больше, нежели соседи, то тем самым объективно ослабляем наш рубль.
Получается вроде бы парадокс. С одной стороны, увеличивающиеся золотовалютные резервы Центробанка позволяют успешно противостоять возможным атакам на рубль. Но с другой — сам рубль становится все слабее и слабее с точки зрения паритета покупательной способности.
Курс рубля становится все более искусственным, все более зависящим от того, как ведет себя Центробанк, а не от того, какое положение складывается на валютном рынке. Если глава нашего эмиссионного органа вдруг просто перестанет наращивать международные резервы, то объем спроса на валюту окажется меньше, чем объем предложения, и доллар заметно упадет.
Но может быть, как раз падение доллара было бы самым нежелательным результатом изменений в нашей экономической политике? Ведь динамичное развитие российской экономики сегодня напрямую зависит от слабости рубля. Упадет доллар — вырастет импорт, сократится экспорт, и многие наши предприятия опять уступят зарубежным фирмам в конкурентной борьбе. Может быть, стоит постоянно поддерживать завышенный доллар для укрепления российской экономики?
Определенные резоны в этом есть. Но есть и два важных негативных момента. Один из них очевиден. Заниженная национальная валюта искусственно делает нас всех беднее, чем на самом деле. Быстрого роста ВВП Россия сегодня добивается за счет нищеты своих граждан. Впрочем, это еще не аргумент в пользу либерализации валютного рынка. Может быть, нам имеет смысл пострадать несколько лет ради того, чтобы укрепить экономику и создать базу для повышения благосостояния страны в дальнейшем?
Однако заниженный рубль в определенный момент вступит (или уже вступил) в противоречие с интересами не только отечественных потребителей, но и производителей. Ведь импорт — это не только товары потребительского, но и производственного назначения. Российские предприятия для того, чтобы нормально развиваться, должны время от времени покупать за границей новейшее оборудование, современные технологии, важнейшие комплектующие для сборки готовых изделий Заниженный рубль ограничивает возможности для осуществления инвестиций и для производственной кооперации, делая закупки непомерно дорогими.
Таким образом, получается, что пока наш экономический рост достигается просто за счет вызванной девальвацией дешевизны отечественных изделий в сравнении с импортными, заниженный рубль выгоден. Но как только для поддержания роста требуются серьезные инвестиции и переход на более высокий уровень качества продукции, дешевый рубль начинает тормозить реструктуризацию.
Поэтому рано или поздно необходимо осуществлять либерализацию валютного рынка. С одной стороны, Центробанк должен будет отказаться от ускоренного наращивания золотовалютных резервов, позволяя себе покупать доллары лишь в той мере, в какой это не приводит к слишком быстрому росту объема денежной массы. С другой — он должен будет отменить обязательную продажу части валютной выручки и действующие ограничения для покупателей долларов, чтобы не препятствовать импорту, а значит, и выравниванию объемов спроса и предложения на валютной бирже. Думается, что момент, когда либерализация становится жизненно необходимой, уже не за горами.
ЧТО ВПЕРЕДИ?
Еще трудно с определенностью говорить о том, что Владимир Путин и новое российское правительство действительно начали осуществлять очередной этап радикальных преобразований в российской экономике. Мы имеем, скорее, декларацию о намерениях, выраженную в подготовке программы углубления реформ, в формировании молодого, работоспособного и прагматичного Кабинета, в представлении парламенту некоторых важных для развития экономики законопроектов. Тем не менее общая ориентация президента и правительства определилась, а потому можно говорить если и не о том, что у нас будет с экономикой, то хотя бы о том, чего в этой сфере хотят добиться.
Последнее время советские академики-экономисты, твердившие с постоянством Катона-старшего о том, что либеральные преобразования “шокотерапевтов” Гайдара и Чубайса должны быть разрушены, пребывают в шоке, не обещающем им никакого излечения. Впервые за все время российских реформ на официальном уровне подготовлена программа, являющаяся либеральной не формально, а по сути.
Сегодня большинство профессиональных экономистов сходится во мнении, что либеральных преобразований в нашей стране пока не осуществлялось. Все, что подавалось нам ранее под брендом “либерализм”, на самом деле являлось лишь грубой подделкой, своеобразным вариантом “красной сборки”. Нет смысла в очередной раз бередить старые раны и разбираться в том, почему же наши реформаторы доходили до жизни такой, но факт остается фактом: гайдарономика включала в себя неумеренную денежную накачку и высочайшую инфляцию, чубайсовская стабилизация основывалась на государственных займах и довела до дефолта, кириенковский ренессанс представлял собой беспомощные попытки закрутить гайки до упора влево ради спасения младореформаторского наследия.
Модель, предлагаемая нам сегодня, в корне отличается от всего того подставного либерализма, с которым мы имели дело до сей поры. Практически по всем основным направлениям макроэкономической политики предлагаются меры либо радикально либеральные, либо умеренно либеральные. Если выделить хотя бы ключевые пункты программы, то вырисовывается следующая картина.
В основе работы экономики лежит заинтересованность производителей. При высоком уровне налогового бремени и неравномерном его распределении заинтересованность эта снижается. Поэтому либеральная стратегия предполагает ликвидацию основной массы налоговых льгот и общее снижение размера налоговых ставок. В первую очередь сводится к минимуму (13%) подоходный налог, причем взимать его будут с любого (даже самого высокого) заработка по одинаковой ставке. Уменьшатся и взносы во внебюджетные фонды, превращающиеся в единый регрессивный социальный налог. Налоги с оборота вообще должны будут быть ликвидированы.
Правда, не все платежи будут сокращаться. Правительство явно сделало упор на уменьшение роли прямых налогов и увеличение косвенных.
НДС сегодня снизить никто не пытается. Этот налог остается работать в сочетании с налогом с продаж, что является, кстати, моделью, совершенно не характерной для стран Запада (там действует либо один налог, либо другой). Более того, устраняются имеющиеся льготы по НДС и повышаются акцизы (особенно на бензин).
Косвенные налоги отличаются от прямых простотой взимания, благодаря чему уклонение от их уплаты не имеет столь уж широких масштабов. Поэтому слабое государство может существовать либо посредством использования инфляционного налога (это мы уже проходили), либо посредством применения косвенных.
Например, когда французская революция отменила все косвенные налоги, столь ненавистные народу, она ввергла страну в страшный финансовый кризис и многолетнюю инфляцию. Обеспечивший финансовую стабилизацию Наполеон фактически вынужден был вернуться к фискальной системе, существовавшей при старом режиме и опиравшейся на косвенные налоги, хотя параллельно он начал закладывать основы эффективно функционировавшей налоговой службы нового типа.
Пруссия в пореформенный период (вторая четверть XIX века) формировала свой бюджет по большей мере за счет таможенных пошлин и налогов на роскошь, исправно поступавших в казну. Благодаря этому стране удалось покрыть потери военного времени и стабилизировать свои финансы.
В сегодняшней российской ситуации тоже имеет смысл сосредоточиться на небольшом числе косвенных налогов, которые государство реально способно взимать, нежели распылять силу большого числа налоговых инспекторов на работу с мелкими платежами, а также на составление и проверку деклараций физических лиц. Огромные доходы богатых людей все равно укрываются от умеренно бдительного ока инспектора, а те суммы, которые реально все же взыскиваются в бюджет благодаря декларированию, вряд ли стоят сил, затрачиваемых на работу с ними.
Несмотря на рост косвенных налогов, осуществляемая сегодня реформа все же будет способствовать снижению бремени, возлагаемого на российского производителя. Но если так, то должны уменьшаться и правительственные расходы. Иначе придется брать взаймы или печатать необеспеченные деньги. Либеральная стратегия предлагает идти по пути экономии.
Во-первых, стратегия предполагает почти в два раза снизить размер обязательств государства (с 55% ВВП до 30%). Это означает, что денег будут обещать мало, но то, что обещано, станет реально выплачиваться.
Во-вторых, по ряду направлений должно осуществляться реальное сокращение расходов. Однако, чтобы данное сокращение не привело к деградации важнейших бюджетных сфер (сворачиванию среднего образования или содержанию солдат на голодном пайке), экономия должна осуществляться посредством реформирования тех областей нашей экономической и социальной жизни, которые пока “сидят на бюджете”, хотя должны быть самоокупаемы. В частности, предполагается довести наконец до завершения многострадальную жилищно-коммунальную реформу с тем, чтобы поддержку от государства получали не производители услуг, а лишь реально нуждающиеся потребители, причем в виде адресных дотаций.
Снижение налогового бремени увеличит размер эффективных инвестиций и позволит реконструировать экономику. Однако большой объем долгосрочных инвестиций можно будет получить лишь в случае, если осуществятся некоторые институциональные преобразования. Стратегия предлагает, в частности, провести пенсионную реформу с переходом от существующей сегодня распределительной системы к принятой в целом ряде стран мира накопительной.
Суть накопительной системы состоит в том, что все граждане страны с самого раннего возраста получают возможность вместо отчисления своих пенсионных взносов на содержание пожилых людей аккумулировать их в специальных фондах. Эти фонды будут инвестировать собранные взносы, а полученную прибыль добавлять к той сумме, которая образуется за счет отчислений самого будущего пенсионера. Таким образом, к тому времени, когда человек выйдет на пенсию (через 20—30 лет после начала накопления), на его специальном индивидуальном счете накопится сумма, которой достаточно для выплаты ему пожизненной пенсии, не зависящей от демографической ситуации в стране, от состояния дел в государстве и от того, как собираются взносы с других граждан.
Деньги, которые будущие пенсионеры станут накапливать на своих специальных счетах, могут быть инвестированы на двадцать-тридцать лет. Например, в массовое жилищное строительство, где срок окупаемости объекта довольно продолжителен как из-за высокой стоимости, так и из-за ограниченной платежеспособности покупателей.
Впрочем, все вышесказанное представляет собой лишь стратегию. Если ее удастся реализовать, то наша страна сможет реально продвинуться вперед в сфере экономики. Однако, как показывает опыт, хорошие программы у нас в стране реализуются в условиях, далеких от идеала. Нельзя исключить того, что и на этот раз “в интересах народа” из либеральной стратегии постепенно выхолостят все ее содержание, доставив академикам удовольствие лишний раз порассуждать о наивности реформаторов.