ЭЛЛА КРЫЛОВА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2000
ЭЛЛА КРЫЛОВА НЕМОЩНАЯ ОДА Лампада, одолжи мне света! Как в заколоченном гробу, темно в душе, и темень эта болит и ропщет на судьбу. Кто сочинил ее банальный трагикосмический сюжет, какой богемно-инфернальный вдрызг исписавшийся поэт? Паденья, взлеты, вновь паденья. От сей болтанки тошнота перекрывает наслажденье тобой, подруга Высота. Как ни молись и как ни прыгай — не дотянуться до небес. И эта немощь станет книгой с названьем, скажем, «Мелкий бес», или «Великий Гэтсби», или — грешно сказать, но я скажу, — стенаньем царственной Псалтири, в котором сходство нахожу я с собственным нытьем. Смеемся вразброд, а плачем в унисон. Мы над загадкой жизни бьемся, как сам с усами в сетях сом. В миру избранник Твой — изгоем, вдвойне он бедствует, бедняк. Бог! Награди нас всех покоем. Ну, ни за что. Ну, просто так. ФАВОРСКИЙ СВЕТ Ночное царство диких кошек, луна — на ангеле берет. А из зашторенных окошек струится разноцветный свет, как сквозь витраж. И в утлой келье я не лукавого борю, и не возлюбленному зелье я приворотное варю: дивлюсь тому, как стены тонки жилья, и тела, и души, — чувствительнее перепонки ушной в молитвенной тиши, что Божьей немоте внимает. О, сопричастность бытию! — тебя мой ум не понимает, но я тебя всей кожей пью, костями всеми, кровью всею. И за тобой, фаворский свет, не надо ехать в Иудею: нет места на земле, где нет тебя. Ты льешься из окошек, где распивают на троих, из глаз брачующихся кошек, из увлажненных глаз моих. Повсюду ты: в могильной яме, в клинке бандитского ножа. Везде ты. И везде мы — в храме. Ликуй, погибшая душа! ЗАПЯТАЯ С точки зрения запятой, Ахиллес интересен только своей пятой, а милосский мрамор — отсутствием, в данном случае лишних, рук, как интересен своей способностью перемещаться по потолку паук. Запятая сродни уважительному поклону тайне, что светится сквозь икону, и она, запятая, — возможность для тайны, уму вопреки, оставаться тайной, даже если адепту назначен исход летальный. Православный ли крест над тобой иль буддийская свастика, — запятая похожа на головастика, из которого выйдет хорошенький лягушонок, а из его, в свою очередь, нищенских одежонок выступит павой царевна, более чем наяву, и пойдет, не сминая босою ногой траву. Жизнь кончается не появленьем грифа секретности или над трупом грифа, а прорастанием радужного оперенья мифа, видного только в той темноте, в коей видно одно святое, жизнь кончается — запятою