ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2000
ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ РЕКА ЖИЗНИ Нет, жил я не даром, не зря, в сердце огонь храня… Пусть все реки впадают в моря, но одна впадает — в меня. Проистекая сквозь все века, издалека — вдаль, река Жизни — Божья река впадает в мою печаль. Она несет золотой песок смысла — и пену зла, и кровь по жилам, и веры ток, и мед, как в соты — пчела. Веруй, друг, не печалься, брат, — в сомненьях резону нет… Пусть все реки впадают в Закат, но твоя впадает — в Рассвет! * * * Без оглядки живу, без улыбки. Бытия истончилась стена. В этой комнате — плавают рыбки слов моих, золотых от вина. Суетится голодная мышка, и стучится синичка в окно… Безоглядно, безудержно, слишком — я любил в этой жизни кино! …Позвонили. Доносится голос из каких-то дверей без ключей — голос женщины — тонкий, как волос, и забытый… Неведомо, чей?.. * * * Минус двадцать пять по Цельсию. По скрипучей белизне похоронная процессия — мимо храма, как во сне… Гроб несут четыре дяденьки, позади — родни клочок… И церковный голос сладенький испускает старичок. Кто он, умерший в суровую пору жизни и зимы? Человек, вступивший в новую полосу… Такой, как мы. …Подогретые могильщики, что долбили мерзлый грунт, и усталые носильщики — все построились во фрунт. Покадил священник-дедушка над покойником — дымком… А потом… упала девушка в снег — беспомощным комком… * * * Когда истлеет память обо мне, а также — явленные мною книги, я в мир вернусь однажды по весне цветком — для продолжения интриги. Чтобы одним расширенным зрачком на солнце посмотреть, и стать неслышно — оранжевым! И проторчать торчком вторую жизнь, короткую, как вспышка! * * * Стал на старый ботинок похож и на мыс, огибаемый ветром и кораблями… Егозливая, второстепенная мысль досаждает: а что же — за нами? А за нами — потоп или ядерный снег, и, пожалуй, как прежде, потянет туманом… И какой-нибудь, якобы вещий, Олег вновь решит завоевывать страны. Перед нами — война и за нами — война, приспособились жить — в промежутке… Устоит ли Россия — родная страна? И не станет ли — более жуткой? ТЯЖЕЛЫЕ СЛОВА Люблю котлеты, пиво, черемшу. Тяжелые слова произношу. Отрыжка, бражка, прорва, винегрет — мои слова! Других в запасе — нет. Попробуй (расположены впритык) — на птичий их перевести язык. Петарда, брюква, каша, бергамот — вот их порядок изначальный — вот! Баклага, боров, брюхо, балаган. Во мне — из слов — бушует ураган, и океан во мне их, и — астрал… Арбуз, абзац, орнамент, интеграл. А если я кому не угодил — простите… Барракуда, крокодил. * * * Как бы расшатанное древо на ветру, стою, оглохший и ослепший, поутру… Затем пускаюсь жить в поношенном пальто. В стране — свобода, но по-прежнему — не то! Не проклинаю новых дней, но повторю: я Достоевского пути — боготворю. Куплю рыбешку, прокопченную весьма, и — пару пива… И такие, брат, дела. Меня чарует в небе черный тучи клок, и — Саша Пушкин, и отчасти — Саша Блок. Иду-сползаю с Николашина моста: там, за мостом, была житуха — красота! Там, на Васильевском родимом острову, я, словно Гоголь, в смрадном гробе — оживу…