EЛЕНА ИГНАТОВА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2000
E ЛЕНА ИГНАТОВА
ОГЛЯНУВШИСЬ …
Оглянувшись , видишь прошлое в элегической дымке . Оглянувшись , мои сверстники вспоминают “ Сайгон ” как средоточие культурной жизни , где собирались яркие таланты , кипели высокие мысли . В “ Сайгоне ” много чего кипело , и не все в накипи было полезно для интеллектуального употребления . Оглядываясь на 80- е годы , вспоминаешь “ Клуб -81” — объединение тогдашнего ленинградского “ андеграунда ”. Мне уже доводилось слышать о нем как о творческом союзе авангардистов , элитарном клубе демократов . Этот творческий союз фактически был создан ленинградским КГБ : Комитет предоставлял помещения , курировал , не оставляя клуб своим попечением с первого до последнего дня . Предыстория “ Клуба -81” восходит к середине 70- х годов , она связана с домом на улице Жуковского , известным тогдашней литературной молодежи . Там в коммунальной квартире жила Юлия Вознесенская , поэтесса и энтузиаст свободных искусств . К ней можно было прийти в любое время ; кажется , в этом доме никогда не спали . У нее собирались художники , завсегдатаи “ Сайгона ”, поэты из литобъединения Г . С . Семенова при Союзе писателей . Частенько после лито Семенова мы , скинувшись на вино , взбирались по крутой лестнице на Юлин этаж и до глубокой ночи засиживались в просторной , задымленной комнате . В этом доме , где терялась грань между богемным бытом и нищетой , встретились многие литераторы , позже вошедшие в “ Клуб -81”. До того в городе существовали отдельные кружки , мало связанные друг с другом . На посиделках у Юли возникла идея объединения молодых непризнанных литераторов . Позже это сообщество называли по — разному : “ вторая литературная действительность ”, “ подпольная литература ”, “ писатели андеграунда ”. Я буду называть его “ второй литературой ”. Писателей “ второй литературы ” не печатали , журналы и издательства держали жесткую оборону . Помню свои две попытки : в “ Неве ” поэт Всеволод Рождественский объяснял мне , что я отвернулась от жизни и не вижу современности . После этого меня по дружбе отчитал еще один сотрудник “ Невы ”: “ Куда вы пришли со стихами ? Это все равно что наниматься в публичный дом !” Я устыдилась , не сразу сообразив , что сам он служит в этом публичном доме . В “ Звезде ”, куда я отдала подборку , редактор потом долго искал ее в папке с надписью “10- я пятилетка ”. Ни в десятой , ни в девятой пятилетках среди принятых к печати стихов моих не оказалось . Когда он вынул папку “8- я пятилетка ”, я откланялась .
В середине 70- х годов писатели “ второй литературы ” решили добиваться легализации , объявив свои сочинения новым словом в литературе . “ Новым словом ” большинство их могло считаться главным образом в силу безвестности авторов . Среди них были талантливые поэты , следовавшие разным традициям ; да и качество стихов было разное . Во время чтений в Юлином доме после одического рокота Олега Охапкина могла следовать элегия : “ Ты умерла , моя Оксана ,/ Ты так любила “ Бодусана ”…”; затем : “ Молодые организмы / Залезают в механизмы ./ Прилетели . Стоп . Привет ./ Мы на небе — Бога нет ”. Многое из того , что читалось , вошло в сборник “ Лепта ”, составленный тогда Ю . Вознесенской , В . Кривулиным и Е . Пазухиным . Чрезвычайно пухлая лепта , собранная по принципу “ с миру по нитке ”, была отправлена в Союз писателей . “ Союз писателей ” — мираж тех десятилетий , манивший молодежь . Членство в нем давало огромные привилегии ( среди прочего , возможность публикаций ), переводило жизнь в другой , высший разряд . Состоявшие в нем , по нашему общему убеждению , не по праву занимали наши места . Действительно , большая часть произведений членов ленинградского СП производила жалкое впечатление . Меня членство в СП прельщало меньше , чем многих : возможно , потому , что , пребывая в лито Семенова , я вдоволь навидалась писателей и их нравов . Кроме того , с начала 70- х годов мои стихи , благодаря поэту и переводчику В . С . Портнову , иногда печатались в Баку ; с 1975 года публиковались в зарубежной русской печати , в 1976- м в Париже вышла книга . Чувство литературной изоляции , действительно мучительное , я испытывала в меньшей мере , чем мои друзья .
“ Лепта ” была отправлена в Союз писателей . Оставалось ждать ответа . В те дни Юлия Вознесенская рассказала мне свой сон : “ Выхожу я из парадной , стоит машина . Меня пригласили сесть туда . Вижу , рядом сидит он . Он вынул трубку изо рта , кивнул и улыбнулся ”. — “ Да кто же он ?” — спросила я . “ Как вы не понимаете — Сталин . Сталин ! Значит , все будет хорошо ”. Юлин сон был вещим , только она неверно его истолковала — вскоре ее посадили . А Союз писателей , получив “ Лепту ”, поступил по — своему элегантно : рукопись авторов , объявлявших себя новаторами , отдали на рецензию признанному поэту — новатору Виктору Сосноре . Соснора написал рецензию , откровенно высказав свое мнение : большинство авторов новаторами не являются . Вероятно , он был прав , хотя мне жаль , что он взялся за это дело : ведь понятно было , что речь идет не о литературной дискуссии , а совсем о другом . Но на войне как на войне … Пренебрежительная рецензия Сосноры стала официальным ответом СП , и тем самым вопрос был исчерпан . Впрочем , не рецензия решала дело . Проблема “ второй литературы ” перешла в ведение КГБ . Там , очевидно , тоже толком не знали , что с нами делать . На то , что мы не новаторы , им было плевать , но мы не были и явными антисоветчиками . Во всяком случае , к “ Лепте ” придраться было трудно . С активными действиями все было ясно и просто : вышла группка литераторов 14 декабря 1975 года на Сенатскую площадь — и там нас встретили силы не меньшие , чем те , что встречали настоящих декабристов . Написала Юлия Вознесенская с друзьями антисоветские лозунги на стене Петропавловской крепости — их арестовали и осудили . Но что делать с опасным брожением непризнанных стихоплетов ?
Представление о первых прикидках я получила в беседе с чином КГБ , явившимся ко мне на работу ( я служила экскурсоводом в Петропавловской крепости ) после Сенатской . Мы бродили по крепости , и он говорил , что мы сами спровоцировали власть , заранее сообщив о проведении демонстрации в горисполком . “ Вы знаете , что Кузьминский — агент ЦРУ ?” — внезапно спросил он . Я огляделась — кроме нас , на площади ни одного человека . “ А Вознесенская — агент Интеллидженс сервис ”. ( Да он точно сумасшедший !) “ А Кривулин , — продолжал чин , — агент Националь сюртэ !” — “ Что такое Националь сюртэ ?” — спросила я , понимая , что оказалась наедине с маньяком . “ Не притворяйтесь , — вскрикнул он , — это французская разведка !” Ой — ей — ей , и не убежать , догонит … Его лицо показалось мне знакомым . Он подтвердил : мы учились на одном курсе в университете . Сказал , что сам пишет прозу . “ И что , вас печатают ?” — поинтересовалась я . “ Да нет , разве пробьешься ?” Интересное дело : нас не печатают , их не печатают — кого же печатают ?
Ход с агентами разведок , придуманный КГБ , был по тем временам слишком уж диким . Да и где набрать разведок , чтобы приписать к ним всю “ вторую литературу ”? Между тем ее активность увеличивалась : в разных концах города устраивались чтения , любители стихов до отказа забивали квартирки на окраинах , сидели на полу , слушая поэтов . Тогда Комитет , наконец , нашел выход : собрать литераторов в одном месте , чтобы не таскаться на их чтения по окраинам .
О создании “ Клуба -81” я узнала от другого чина при таинственных обстоятельствах . Дело было на пасхальной неделе , вечером я собиралась в гости . А днем позвонила дама из отдела культуры Невского райисполкома и просила зайти для разговора . Ненадолго , в любое удобное мне время , но непременно сегодня . Моя семья была тогда “ в отказе ”, я нигде не работала и понять не могла , что ей понадобилось . Но она настаивала , просила , и я сдалась . В гости надо было к восьми , так что успею купить торт и по пути заглянуть в райисполком . В начале восьмого с тортом в руке я оказалась в пустом , темном вестибюле . Только на лестнице был слабый свет , а на втором этаже опять темно ; мне стало не по себе . На третьем этаже свет падал в коридор из открытой двери комнаты . Там оказалась женщина , по виду учительница младших классов . Она смотрела на меня почти с испугом . Я села , торт поставила на стол , на плакат с картинкой Красной площади , и приготовилась слушать . Но она подняла телефонную трубку и сказала : “ Иван Иванович , она пришла ”. Все было как в фильме ужасов : испуганная тетка , приближающиеся по коридору шаги . Чтобы понять последовавшее , необходимо пояснение . Перед тем из Москвы приезжал поэт Александр Сопровский . Он и его друзья задумали издание “ Вольная русская типография ” и в первом номере решили поместить ответы писателей самиздата на составленную ими анкету . Вопросы касались состояния современной литературы . Саша обошел с анкетой питерских литераторов и до меня добрался уже пьяненький ; листы анкеты у него кончились , про “ типографию ” он не упомянул , просто попросил ответить на несколько вопросов . Всех ответов не помню , но на вопрос о цели творчества ответила : “ Послужить Богу и отечеству ”, а современную советскую литературу назвала “ гробом повапленным ”. Саша взял листок и отправился на вокзал , где его уже ждали . Там у него отобрали анкеты и с миром отпустили в Москву . Я ничего этого не знала … Шаги приближались , в комнату вошел высокий человек в сером костюме , с сероватым лицом и ярко — красной папкой . Тетка затаилась , как мышь . В том , кем был Иван Иванович , сомнений не было . Он раскрыл папку и выдержал паузу , просматривая бумаги . Первый его вопрос был :
— Кто придумал “ Вольную русскую типографию ”?
— Герцен и Огарев , — ответила я .
Они что , для этого меня вызывали ? Его ответ меня ошеломил :
— А по нашим сведениям , вы с Сопровским .
Фантастическое начало задало тон всему разговору . Иван Иванович спрашивал : почему я называю советскую литературу “ гробом повапленным ”, что это за “ послужить Богу и отечеству ”? Я начала понимать , в чем дело , и разозлилась . Меня ждут , а он тянет время , задавая идиотские вопросы . “ А что же , по — вашему , эта литература ? — сказала я . — У нас в переводах читают Айтматова , Василя Быкова , грузинских писателей , а остальных читать невозможно . Ведь у нас была великая литература …” Тетка , тоскливо следя , как из — под торта по Красной площади расплывается липкое пятно , вдруг пискнула : “ И правда , Иван Иванович , где наши русские писатели ?” И съежилась под его взглядом . Пересказывать весь тот смешной и нелепый разговор не стоит . На вопрос , почему я не работаю , я ответила , что работаю , моя работа — писать .
— Но все писатели работали , — сказал он .
— Державин — министром , Тютчев — послом , Салтыков — вице — губернатором . Что вы мне предложите ?
— А Чехов ? — возразил Иван Иванович .
— В моем возрасте Чехов уже не служил .
Мы еще некоторое время препирались , а потом он сообщил , что создается литературный клуб , в который я должна вступить . Я сказала , что избегаю формальных объединений , даже в комсомоле не состояла , а литература — дело келейное . Но он настаивал : “ Там будут все ваши друзья , вы же не оставите своих товарищей ”. О , магическое слово “ друзья ”! Я согласилась , отлепила торт от стола и поспешила в гости . Выяснилось , что в эти же дни подобные разговоры вели со многими . Кого припугивали , кого уговаривали , кому что — то обещали . Поэтессе , вызванной для беседы с “ Иваном Ивановичем ” в жилконтору , пообещали устранить протечку потолка в квартире .
Для собраний “ подпольных ” писателей был предоставлен зал в полуподвале музея Достоевского . Появился и куратор — филолог Юрий Андреевич Андреев , улыбчивый , простецкий , всем говоривший “ ты ”. До того он опекал “ бардовский ” клуб , созданный так же и с той же целью , — оттуда , видимо , говорок и стиль . Мне кажется , что время в музее Достоевского было лучшим в истории клуба : появились новые люди , налаживалась нормальная литературная жизнь . Тогда возник термин “ параллельная культура ”. То было время расцвета ленинградского самиздата , когда в городе выходило сразу несколько журналов . “ Вторая литература ” демонстрировала свои силы на вечерах в музее Достоевского . На чтениях в первом ряду зала сидел благодушный Юрий Андреев , пастырь вверенного ему стада . Как — то один из прозаиков прочел рассказ с явственным русофобским оттенком . Тогда это ( мне , во всяком случае ) было еще в новинку . Говорили , что после вечера Андреев и прозаик долго кружили по улицам и беседовали , беседовали … Тогда же сложилась организационная структура клуба : во главе его стоял неизменно корректный , сдержанный Борис Иванович Иванов . На лицах вошедших в правление знакомых появилось выражение деловой озабоченности . Кроме них в активе клуба были странно похожие друг на друга рослые молодые люди , все время что — то обсуждавшие своим кружком . Большинство из них были прозаики , но запомнились они не своей прозой , а этой деятельной сплоченностью . Число вступивших в клуб все увеличивалось . Он на глазах становился литературной организацией , но не времени сытого маразма , как тогдашний Союз писателей , а , скорее , объединений 20- х годов , где в стаи сбивались молодые , голодные , сильные .
Позже , когда клуб перебрался в полуподвал на улице Петра Лаврова , активисты продолжали свои обсуждения . Главной темой их был авангард . “ Клуб -81” должен был стать центром литературного авангарда . К авангарду относили Беккета и Венедикта Ерофеева , Ионеско и Сашу Соколова , Джойса и Юрия Мамлеева — в общем , мешанины хватало .
Я редко бывала в клубе . Претила даже не организованная деятельность , а то , что происходило с людьми , с которыми меня связывало много лет . Об этих проблемах в 1983 году я написала статью “ Кто мы ?”. Писала для своего круга в уверенности , что меня поймут . Статья открывала первый номер самиздатского журнала “ Обводный канал ”, который издавали Кирилл Бутырин и Сергей Стратановский ( в 1992 году она была перепечатана в журнале “ Нева ”, e 7-8). Она вызвала настоящую бурю , полемику в самиздате , у нее нашлись пламенные сторонники и столь же ярые противники . В числе противников оказались люди , мнением которых я дорожила . Меня ошеломили обвинения в нарушении корпоративного единства гонимых писателей , едва ли не в измене . Временами думалось : зря я писала “ Кто мы ?”, проще было молча отойти в сторону . Однако оказалось , что не зря . Статью перепечатывали , она расходилась в списках и для многих тогда оказалась важной . Позже она пригодилась филологам : ссылки на эту статью появились в русских и зарубежных статьях и монографиях . Все это стало известно потом , а тогда я решила : высказалась , получила сполна , и довольно . Друзья говорили : “ Возможно , ты и права , но писать об этом не время , статья может быть на руку нашим врагам ”. Но ведь если ждать удобного времени , не понадобится и врагов , сами развалимся ! Кстати , о врагах . В клубе , как в любом литературном сообществе , существовало соперничество . Одним из методов борьбы было оклеветать соперника , объявив его агентом КГБ . Думаю , если собрать все сплетни воедино , все сколько — нибудь заметные члены клуба оказались бы “ агентами ”. Для некоторых такое шельмование обернулось трагически . Эти расправы навсегда оставили в памяти привкус брезгливого омерзения . Хотя настоящие агенты и осведомители в клубе , конечно , были ; Комитет не ограничивался присутствием милейшего Юрия Андреева . Еще во времена музея Достоевского многие после вечеров отправлялись выпить в находившийся поблизости дом . Там , в нежилого вида квартире , обитала необыкновенно гостеприимная пара . Я была там несколько раз : то , что это “ нехорошая квартира ”, бросалось в глаза . Хозяин настойчиво предлагал помощь в переправке рукописей за рубеж , хозяйка вела задушевные разговоры . В этом доме мы собрались на проводы московского поэта Юрия Кублановского , уезжавшего в эмиграцию . Хозяин неутомимо фотографировал гостей , но снимков мы так и не увидели , они отправились по другому адресу . Позже пара развелась , и обиженная жена стала всюду рассказывать , что квартира возле музея была предоставлена им Комитетом , а муж был “ агентом ”. Ее жалели , а я думала : “ Что же ты раньше молчала , такая совестливая ?”
Перемирие властей с “ второй культурой ” длилось недолго , временами происходили аресты . Помню письмо , которое я подписывала после ареста Георгия Михайлова . Ни его , ни других , в чью защиту мы подписывались , я не знала , однако поставить подпись под обращением к властям было делом чести . Но однажды дело обернулось иначе . Я долгое время не бывала в клубе , и вдруг оттуда позвонили сразу несколько человек и просили непременно прийти на заседание . На вопрос “ для чего ?” отвечали туманно . Я застала большое собрание , в котором не знала половины присутствующих . Оказалось , что речь идет о составлении обращения к властям , но не в чью — то защиту , а наоборот . Этого требовал Юрий Андреев . Незадолго до того арестовали члена клуба Вячеслава Долинина , органы госбезопасности перехватили его послание на радиостанцию “ Свобода ”. Теперь клуб должен был официально осудить его и чуть ли не выдвинуть обвинителя . Я о Долинине до этого никогда не слышала , пришла с опозданием и не сразу поняла , что происходит . Грозно хмурившийся Андреев говорил : “ Вчера я был в сауне на теплоходе … там я встретил следователя , ведущего дело Долинина ”. Следователь , по словам Андреева , поведал ему , что антисоветчик Долинин призывает повесить всех коммунистов на фонарях , пролить реки крови и т . п . У Андреева и сейчас был вид , как после сауны , члены клуба слушали его напряженно и угрюмо . Оказалось , они подготовились : встал Кирилл Бутырин и стал возражать — обстоятельно , с перечислением статей уголовного кодекса . На что Андреев ответствовал : “ Но я вчера был в сауне …”. Потом кто — то еще говорил , и еще … Почему я должна слушать , что один голый в бане говорил другому , почему они это слушают и отвечают , как будто так и надо ? Оскорбительный абсурд происходящего вызвал вспышку ярости , и я попросила слова . Не помню , что говорила , что — то недозволенное , ужасное , не слыша себя , но ясно чувствуя — пропадаю . Тишина была , как в покойницкой . После этого оставалось встать и уйти . Вернулась домой , и мы с мужем повели не раз повторявшийся разговор : как им жить , если меня посадят , как растить сына … Начались телефонные звонки . Друзья , вернувшись с собрания , говорили , что я отлично выступила , кто — то сказал : “ Это было как самосожжение ”… Хватит , довольно участвовать в чужой игре . Утром позвонил Борис Иванов и сказал , что после собрания они составили письмо в защиту Долинина , нужно подписаться , но я отказалась . По словам Стратановского , отказались и другие . Кажется , письмо так и не было отослано .
В 1985 году издательство “ Советский писатель ” выпустило сборник “ Круг ”, в который вошли стихи и проза членов “ Клуба -81”. В сущности , эта была та же “ Лепта ”, только с опозданием на десять лет . У меня , кроме стихов , в “ Круг ” включили статью “ Соблазны пошлости ” о поэзии А . Вознесенского . Ее сняли в последний момент , уже после корректуры . Но гонорар заплатили . Потом ее решили опубликовать в “ Неве ” и тоже сняли . Как мне объяснили , по распоряжению товарища Бариновой из обкома , которая якобы сказала : статья замечательная , но Вознесенский любимый поэт жены нового генсека , поэтому печатать нельзя , а заплатить автору надо . Судьба статьи о Вознесенском схожа с судьбой “ Невидимой книги ” Довлатова , с той разницей , что я дважды обогатилась за счет литературного фантома . “ Клуб -81” распался , едва начались послабления перестройки , слишком уж разные люди собрались под его крышей . Только тупой тотальный гнет мог свести вместе писателей разных направлений и мировоззрений .
Мое последнее посещение клуба по ирреальности напоминает его начало , с визитом в райисполком . В Ленинград приехал из США поэт Дмитрий Бобышев . На его вечер в ободранный клубный подвал собралось много народа , среди них красавицы Диминого поколения , нарядные , в шубках , в ярких серьгах . Бобышев читал стихи из своей новой книги “ Бестиарий ”. Книга , оформленная М . Шемякиным , была хороша , но стихи показались какими — то странными . В них повествовалось о совокуплениях животных : слонов , носорогов и т . д . Едва начался вечер , за дверью послышался шум падающей воды : наверху прорвало водопроводную трубу с кипятком . Бобышев читал , слоны совокуплялись , подвал наполнялся паром . Все невозмутимо слушали стихи . Дима читал с каменным лицом , вспотевшие красавицы распахнули шубки . В подвал стала затекать горячая вода , пришлось поджимать ноги . Он начал очередное стихотворение : “ Это что за пупочка ? Это чья — то пипочка …” Дело было в святки , и происходящее все больше напоминало страшную святочную историю . Свариться заживо , слушая про пупочку и пипочку — ну уж нет ! Понимая , что оскорбляю глубоко чтимого мною поэта , я поднялась и двинулась к окну . Пришлось пробираться по ногам , по полам распахнутых пальто , по воде . Слушатели отстранялись , как бы не замечая , не меняя внимательных выражений лиц . Спиной я чувствовала Димин взгляд . С трудом распахнула оконную раму и поняла , что вылезти нельзя — снаружи стояла плотная кучка людей , слушавшая стихи через форточку . Наконец какой — то добрый человек подал мне руку , и я с трудом выбралась наружу . Из подворотни во двор вошел Михаил Мейлах , в облике которого всегда было неуловимое сходство со святочным персонажем . “ Не ходите туда , там сверху льет кипяток ”, — сказала я . Он кивнул , раскрыл невесть откуда взявшийся зонтик , шагнул в парадную и исчез в клубах пара .