Публикация Н. Б. Вахтина
К 70-летию Б. Б. ВАХТИНА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2000
Перевод Николай Вахтин
К 70-летию Б. Б. ВАХТИНА
Б. Б. ВАХТИН НЕОБХОДИМЫЕ ОБЪЯСНЕНИЯ С САМИМ СОБОЙ 3 ноября 2000 года известному ученому-китаеведу Борису Борисовичу Вахтину исполнилось бы семьдесят лет. Увы, в этом же месяце мы отмечаем и девятнадцатую годовщину со дня его смерти — 12 ноября 1981 года. В шестидесятые—семидесятые годы Борис Вахтин играл значительную роль не только как академический ученый, но и как один из лидеров ленинградской неофициальной культуры. Он возглавлял литературную группу «Горожане», составив одноименные сборники, не пропущенные в печать тогдашними нашими идеологами. Борис Вахтин — автор повестей «Летчик Тютчев, испытатель», «Ванька Каин», «Абакасов — удивленные глаза», «Одна абсолютно счастливая деревня», «Надежда Платоновна Горюнова» и др., в России при жизни автора не публиковавшихся. Написанная в 1978 году повесть «Дубленка» была отдана автором в альманах «Метрополь», что положения писателя в советской литературе никак не упрочило. Известен Борис Вахтин и своими публицистическими работами, такими как «Это мултанское дело» и «Гибель Джонстауна».
Представляемый читателям «Звезды» неопубликованный текст писателя — начало незаконченной работы. Он несомненно поможет разобраться в оригинальной сути мировоззрения Бориса Вахтина, своеобразного русского «горожанина-почвенника».
Редакция
На Руси белый цвет — это главный цвет, цвет берез и соборных стен, цвет головокружительной черемухи и священных риз, цвет горностая и снегов. На полгода, а то и больше, покрывает Россию зимний покров, сверкая белизной под луной и под солнцем, освещая синие дороги, зеленую хвою и прозрачное небо. А потому он главный цвет, что составлен из всех возможных цветов на свете — из лилового и синего, голубого и зеленого, желтого и оранжевого, и красного тоже, так что любой цвет и оттенок, какой только можно придумать или составить, уже имеется в белом цвете, как и любая мысль, какую только можно сочинить или сконструировать, уже присутствует в русской мысли, беспредельной, как и родившая ее земля.
Борис Вахтин. «Одна абсолютно счастливая деревня»
Наступил 1980-й год по Р. Х., наступили и восьмидесятые годы. В самые последние дни 1979 года наши войска вошли в Афганистан. Перед тем мир уже медленно накалялся, как бы пьянел. Поднимались страхи, злоба, непримиримость, готовность «постоять за себя», «настоять на своем», «пойти на жертвы»…
Сейчас многие готовы «проявить твердость». Проблем столько, что без труда можно доказать с помощью демагогии, что «дальше так идти не может», а что идти — не так важно. Все!
В этих условиях, чтобы не запутаться и не поддаться чужим волнениям, страстям, идеям и концепциям, чтобы сохранить, насколько это возможно, ясную и трезвую голову, мне надо изложить основы моего мировоззрения, моего взгляда на мир и на события. Иными словами — изложить свою позицию.
1. Жизнь и смерть
Мне никогда не удавалось найти душевное равновесие, если я пытался объяснить мир не с помощью своих собственных представлений, как бы изнутри себя, а прилагал к жизни чужие идеи, формулы и слова.
Ответы на все вопросы даны, как я считаю, мне вместе с жизнью — лишь надо всмотреться в себя, вникнуть поглубже.
Первый и главный вопрос, с которым я, как едва ли не каждый, столкнулся еще в раннем детстве, это вопрос о смерти, о ее неотвратимости. На этот вопрос я ответил себе давно: индивидуальной смерти нет, мое «я», моя личность, моя душа бессмертны; через какое-то время, которое пройдет вне времени, я воскресну во плоти, такой же индивидуальный и неповторимый, если за время краткой жизни во времени не погублю свою душу невозвратно, так, что воскресить будет нечего, «живого места» не останется.
Воскресение во плоти возможно только усилиями одушевленной плоти — т.е. трудом людей, их совокупным и напряженным трудом. Не сразу, но все-таки я пришел к убеждению, что род человеческий стоит еще на самом пороге своей истории, что он еще только начинает жить, что все эсхатологические пророчества и экологические предсказания гибели хотя и основаны на чувстве действительной опасности, но совсем преждевременны, отражая, скорее, постоянное неудовлетворение достигнутым, чем приближение «конца света». Люди и природа — единая структура, саморегулирующаяся система, так что истребить окружающий мир люди так же не в силах, как поднять себя за волосы.
Это решение, этот третий путь — между насильственной смертью и смертью естественной, даже не между, а — вне смерти, поверх нее, путь к общему освобождению от смерти, к принципиально иному бытию людей, основанному на принципе «владыкой мира должна быть жизнь», предложила русская мысль в лице, прежде всего, Н. Ф. Федорова, а кроме него Циолковского, Вернадского, Достоевского, Соловьева — всех и не перечислить.
2. С каких это пор?
С каких это пор отстаивать свой национальный путь развития, идеи своего народа, причем идеи величественные, хотя и непривычные, дерзкие, смелые, стали облаивать и обругивать, охаивать и оплевывать, называть то «шовинизмом», то «фашизмом», то как-то еще?
И тут я перехожу ко второму столбу, на котором держится мое мировоззрение, — к чувству родной земли, к чувству причастности к родной культуре, частью которой, неотторжимой частью я и являюсь. Не знаю, было бы это чувство таким же сильным, если бы в своей родной культуре, в душе своего собственного народа я не нашел бы тех великих идей и замыслов, о которых мельком сказал выше, — может, да, а может, и нет. Но — нашел, и потому отделить свое чувство от этого народного величия уже не могу. Наверное, норвежцы гордятся Амундсеном, французы — своими художниками, англичане — Нельсоном, немцы — философами, австрийцы — Штраусом. Я, как русский, горжусь тоже, горжусь тем, чего нет у других — идеей торжества на земле бессмертия во плоти, для чего понадобятся усилия всех, творчество всех жителей планеты.
Это, конечно, идея новая, неслыханная, если иметь в виду не мечту о физическом бессмертии (она родилась вместе с рождением человека), а практические, реальные, научные шаги для его достижения, перестройку всей системы ценностей и отношений.
Сейчас люди и на Западе, и на Востоке работают преимущественно во имя смерти — на изготовление ее орудий, на подготовку ее уходит львиная доля их труда и усилий. Конечно, мы знаем, что зло бессильно, — может быть, именно в глубинах этого служения смерти люди вдруг натолкнутся на те открытия, без которых недостижимо бессмертие. Но все зависит от нашей воли, от нашего выбора — гарантии успеха нет, предопределения тоже нет…
Смерть естественная, смерть насильственная — и обе готовы уничтожить друг друга. И лишь на моей земле, в душе моего народа теплится слабый, почти незаметный огонек надежды. И сердце мое обливается любовью к измученному, растерзанному телу моей страны, над которым смертные силы глумятся уже почти сто лет, пытаясь прикончить его, добраться до этого огонька, потушить его. Терзают черные силы, обманывают миражами, заливают глаза страны кровью, дурманят головы алкоголем, соблазняют властью, подкупают, парализуют волю уверениями в бесполезности сопротивления, разжигают злобу и ненависть… Гнут, бьют, оскорбляют, гонят, а огонек горит негасимо и чудесно. Уже и народа, кажется, нет, уже перебили десятки миллионов лучших, обескровили нацию, уже разъединили уцелевших, лишили церкви, религии, всех форм вольного духовного общения, — а огонек горит! Уже объявили совесть абстракцией, чем-то постыдным, чуть ли не сифилисом, уже сострадание назвали чувством унижающим, тоже как бы дурной болезнью, — а огонек не гаснет!
Да при виде такого чуда как не прикипеть не только сердцем, не только всем нутром, но и ясным разумом к этой земле! Куда же отсюда уехать можно, если даже дышать воздухом такой страны — счастье…
А вокруг угрюмые толпы, безрадостные лица, измученные, исстрадавшиеся, издерганные люди, готовые собачиться друг с другом из-за куска колбасы, из-за огрызка дефицита… И отсутствие здравого смысла в ведении почти всех дел. И ложь, ложь, ложь на всех собраниях, во всей печати, по радио и в чуме серо-белого или цветного телеродственника…
А огонек, надо же, горит! И жива совесть хотя бы так, что и последний алкаш знает, когда поступил нехорошо; и толстопузый начальник сохранил способность краснеть и теряться — пусть перед тем, как разораться и стереть в порошок, но краснеет же, да и стирать хочет именно потому, что жив в нем этот предрассудок, этот пережиток проклятого прошлого, мерзкое это почти венерическое заболевание. Результат же удивителен — огонек мерцает и в деревне (там легче его заметить), и в городе, и среди рабочих, и среди интеллигентов, то мелькнет в героическом учительстве, то среди врачей объявятся «не берущие», то в партийном руководящем монолите трещина объявится и доброе дело пропустит… И медленно, страшно медленно проступает истина, что огонек мелькает везде, во всех классах, стратах, сословиях, мелькает и среди бедных и среди богатых, и меж подвластных и меж властителей, и в среде партийной и в среде беспартийной… Как мелькнет, так гасить его бросаются черные силы, наваливаются, истребляют, вытаптывают, но пока с ним здесь расправляются, он, глядишь, там загорается.
Всмотрись, всмотрись — вон чистое лицо и честные глаза, видишь? Вон автор пробился, книгу честную написал — прочел? Там донос молодой лейтенант, поморщившись при чтении, оставил без последствий. Там судья вдруг посуровел и приговор вынес сам, без согласования… Цени эти крохи, не кивай на чужой жирный обед — там черные силы не бушуют, не лютуют, там человек не на ладони, как здесь, не на передовой… В тылу каждый орел, а ты под непрерывным огнем сохрани в себе смелость, личность не потеряй.
Русский народ, общей судьбой сродненные с ним другие нации, суть свою отстоял, уберег, не обронил. Сквозь все муки пронес.
И я вместе с ним. И без него меня не было бы, нет и не будет. Неповторимая, особая, другим не в вызов и не в укор, а просто, как и у прочих, своя история, где доброго опыта горы нетронутые, науки — только усваивай ее и постигай; богатейшая литература, музыка, живопись, народные искусства; великие достижения в познании природы, человека, общества и высших сил; огромные характеры, пророки, цари, воины, святые; россыпь женских типов, вдохновивших писателей и частью — малой! — запечатленных в слове; и, наконец, великая идея, сплотившая народ, давшая ему историческую судьбу, смысл существования, — вот беглый огляд моих богатств, моих сокровищ, с которыми только смерть меня разлучит…
<Январь 1980 г.>
Публикация Н. Б. Вахтина