Переводы с французского Романа Дубровкина и Владимира Портнова
ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ ХIХ-ХХ ВЕКОВ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2000
Перевод Роман Дубровкин, Владимир Портнов
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ ХIХ-ХХ ВЕКОВ
ЖОЗЕ-МАРИА ДЕ ЭРЕДИА (1842-1905)
БОГОЯВЛЕНИЕ
Восточных три царя, что были и волхвами,
Гаспар и Балтазар и старый Мельхиор,
Верблюжий караван выводят из-за гор,
Как на картинках мы не раз видали с вами.
Спешат они к тому с богатыми дарами,
Кто горе исцелит и прекратит разор,
Который мучил тварь земную до сих пор…
Арапы край одежд проносят за царями.
Иосиф пестует дитя у входа в хлев,
Склонились три царя, Спасителя узрев,
Ручонки тянет он к венцам, смиренно снятым.
Вот так, при Августе, свезли младенцу в дар
Ковчеги с ладаном, каменьями и златом
Гаспар и Мельхиор и старый Балтазар.
МЕЧ
На яблоке меча: «Калликст» — и следом: «Папа».
Тиара и ключи, рыбачья сеть, челнок
И вделанный в литье эмалевый венок,
А в нем — червленый бык средь золотого крапа.
Внизу языческая рожица Приапа
Смеется, и его от головы до ног,
Где блещет и слепит, но не страшит клинок,
Опутала плюща ветвящаяся лапа.
Сей посох пастырский, — каменья и металл, —
Антоньо Перес де Лас Сельяс отковал,
Поняв, что Борджиа, наверно, будут в силе.
Не скажут Ариост и Саннадзар всего,
Что скажет этот меч о днях, когда царили
Сам Александр Шестой и Цезарь, сын его.
ДОГАРЕССА
В дворцовых портиках герои Тициана
Меж беломраморных беседуют колонн,
Массивным золотом наряд их оттенен,
И ткань далматиков особенно багряна.
На древний край лагун — частицу океана
Их горделивый взор с рожденья устремлен.
Здесь голубым шатром воздвигнут небосклон,
Чтоб Адриатика не ведала тумана.
Рой кавалеров ждет, заполонив дворец,
Все так же золото блистает и багрец
По белым лестницам, где свет горяч и звонок,
Но дама холодно минует алый рой:
С улыбкой, искоса она следит порой,
Как шлейф ее несет курчавый негритенок.
НА СТАРОМ МОСТУ
Хозяин-ювелир, с рассветом встав с постели, Антонио ди Сандро, ювелиру
Кисть обмакнул в эмаль, в ее раствор густой,
И на черненый фон, потом на золотой
Нанес латинский стих подобьем повители.
А небо над мостом — стеклянное изделье —
На рясы и плащи струило свет сквозной,
И нимбы, яркие, как флорентийский зной,
Над лбами ясными красавиц заблестели.
И подмастерьям кровь бросается в лицо,
Сомлели мальчики, забыв замкнуть кольцо,
Каменья подобрать к сияющим оправам;
А между тем один, резцом острей луча,
Челлини молодой на яблоке меча
Титанов и богов столкнул в бою кровавом.
ШПАГА
Нет, сын мой набожный, ступай путем иным.
Прямая рукоять, витая горловина,
Вся шпага гибкая в руке у дворянина
Достойней требника латинского, Бог с ним.
Возьми ее. Эфес с Гераклом золотым
Не потускнел у нас от прадеда до сына.
Теперь она твоя, и мышцы исполина
Как будто напряглись, хоть он и недвижим.
Взмахни же ею! Сталь сгибается, искрится,
Сверкает, и когда сожмет ее десница,
Коль скоро счастье есть, то вот оно само.
На чашку погляди: как ювелир-затейник
Убору знатных дам, ей даровал клеймо
Сам Хулиан дель Рей, великий оружейник.
КЛОДИУСУ ПОПЛЕНУ
На хрупких витражах в свинцовой прочной раме
Когда-то мастера изобразили нам
Надменных рыцарей, высокородных дам
И скромных горожан, без шапок, в божьем храме.
Кто расцветил велень искусными руками —
Святые меж дерев и птиц гуляют там;
Кто расписал кувшин, и радостно очам,
Что весь он в золоте, наложенном штрихами.
Сегодня Клодиус, соперник их и сын,
Свой гений воплотив в мерцающем металле,
Дух старых мастеров наследовал один.
Вот почему и я в стихах, как на эмали,
Чтобы потомство здесь узнать его могло,
Венчаю лаврами достойное чело.
Перевод с французского Владимира Портнова
АРТЮР РЕМБО (1854-1891)
ТАМОЖЕННИК
Ругаясь и божась на варварском жаргоне,
Проходят сквозь кордон солдаты, моряки,
Империя мертва! — движением руки
Таможенник сотрет следы ее агоний,
Он трубку раскурил, он рубит на куски
Границу синевы, где, словно бык в загоне,
Поводит мордой ночь, он для хмельной погони
Натаскивает псов, оскаливших клыки.
Вакханке пригрозит он новым циркуляром,
Запрёт Фра Дьяволо и Фауста в тюрьму, —
«А ну-ка, старичье, вытряхивай суму!» —
И если молодость беспошлинным товаром
Себя объявит вдруг, ее он тут же — хап!
И контрабандный груз не выпустит из лап.
РОБЕР МОНТЕСКЬЮ (1855-1921)
* * *
Лишайником и мхом поросшие лилово,
Зачахли божества, и лиственная ржа
Нагую белизну раскрасила, дрожа,
Одела в куний мех, не говоря ни слова.
Осенний гаснет день. Из сумрака гнилого
Светило дряхлое таращится, держа
Над олимпийцами осколки витража,
Как в Шартре, но, увы, величья нет былого.
А небо все в цветах, а запад весь в плодах,
Как будто молнию кует в нагих садах
Из солнечных рапир гремящий отсвет горна.
Огню Истории закатный отдан край:
В корзину урожай кровавый собирай —
Отрубленных голов гранатовые зерна!
ЖАН ЛОРРЕН (1856-1906)
ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА
Ах, эти талии, затянутые в жесткий
Корсет, что лентами карминными увит!
Неубедительный вы придаете вид
Галантным празднествам, — ах, эти мушки, блестки, —
Сиянье лунное в улыбках и очах!
От обожания красавицы устали,
И скрыть им нелегко на чинном пьедестале
Тоску больных сердец, чей пыл давно зачах.
До пудры и духов нет дела Сильванире,
А Меццетино ей всю ночь на сонной лире
Бренчит с сонетами Оронта в унисон.
И Сидализа здесь, в шелках, в парче парадной,
Стоит, облокотясь на мрамор балюстрадный,
Вздыхая, что любовь — всего лишь чудный сон.
АЛЬБЕР САМЕН (1859-1900)
МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ
В прохладе птичьего двора, где квохчут куры,
Взбил воду мыльную Батилл мой белокурый,
Но как в соломинку ни дует он — все зря!
Не получается из мыла пузыря,
И только едкая во рту густеет пена.
В конце концов один возник и постепенно
Круглится, тянется, пугает кривизной
И превращается в огромный шар сквозной.
«Теперь не упустить! Еще слегка подую!
Он небо повторил, и крышу, и гнедую
Кобылу — ярче нет на свете пузыря!
На выгнутом стекле так светится заря!
Повис на кончике — сейчас взлетит, ручаюсь!»
Ребенок задержал дыханье, и, качаясь,
Тысячецветный мир поплыл над головой,
То белый с розовым, то желтый с синевой,
Парит… и вдруг беда, неведомо откуда,
А мальчик не поймет, куда исчезло чудо…
ВИДЕНИЕ
Отрава — фимиам — мелодия — стихи!..
Объятый дрожью сад так исступленно хмелен,
И Андрогина взор так сладострастно зелен,
И зелены руин разросшиеся мхи.
Отступникам Любви приносит он грехи
Со дна истерзанных, но девственных расселин,
И бисерный подол по золоту расстелен,
И душат спазмами горчащие духи.
Смычок врезается до крови в душу скрипок,
Поэзия, чей хрип от возбужденья липок,
Прислушалась, дрожа и выпрямив хребет.
Осанна жарких жил и богу, и богине…
На воспаленном лбу стигмат ночных побед,
Антихрист Плоти к нам грядет предвестьем бед…
И наступивший день ликует в Андрогине!
СЕН-ПОЛЬ РУ (1861-1940)
ПОСЛАНИЕ ПОЭТУ-ПОДРОСТКУ
Скитаясь босиком по линиям ладоней
(О жабьи выпады, о робкие шаги!),
Над лужей памяти, что черных книг бездонней,
Кощунством кучерских плевков пренебреги!
Как розу, замуруй клепсидру жизней полных,
Свой призрак вызволи и подведи к столу
Безумцев, чтоб найти и приручить подсолнух,
Пространство подари загробному орлу.
Потом, сочувствуя лачугам безотрадным,
С губами-мальвами, с надбровьем виноградным,
Отару блеющих волков впусти в сарай.
И взор их возроди, и от потемок спрячь их,
В чернильной тьме времен алмазом заиграй,
Цветком агатовым влюбленных глаз кошачьих.
АНРИ ДЕ РЕНЬЕ (1864-1936)
ФАВН ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
О горечь, для тебя я дом просторный строю,
Где статуи листвой запятнаны сырою,
О горечь, для тебя дворец я возведу,
Где миртами надежд душа поет в саду,
И тисов траурных над ней почти не слышно.
На окнах отблески шагов, цветущих пышно,
И мрамор балюстрад в кайме зеленых вод,
И разграниченный прудами небосвод,
Там с одиночеством воркует нимфа Эхо:
Ей не найти себя, ей, бедной, не до смеха.
Там кипарисов строй молчит у входа в лес,
Там на траве сырой не стерся, не исчез
Божественной ступни недавний след, а рядом
Уже звериный след влажнеет, там к наядам
На фессалийский склон невидимо проник
Сатир или сильван и смотрит сквозь тростник.
Копытом круглым бьет кентавр по гальке плоской.
Там красные пески сменяются полоской
Песка бесцветного, там чудища Страстей
И Плоти чудища у моря ждут гостей.
О Горечь, для тебя я дом просторный строю,
Где мраморы листвой запятнаны сырою,
Где тонких лебедей в пруду чернеет тень:
Там Радость вялая на сникший смотрит день,
И в робких сумерках ее большие крылья
Тускнеют, а лицо, белея от бессилья,
Пытается сказать: «Ты умерла, поверь!»
Я в этот дом вошел и не зaхлопнул дверь,
Тревожась, что мой ключ блеснет в чужой ладони.
Брожу по комнатам, и страха нет бездонней,
Чем оторопь — спиной внимать шагам чужим!
Я занавесил сны, я в них непостижим,
Но звякает хрусталь, и под рукой лоснится
Муар, — там ужас мой чернеет, как гробница.
В двуличной люстре я провижу тихий плеск
Посеребренных струй и позлащенный блеск
Цветов над заводью, от тростников зеленой,
Где к собственным губам припал Нарцисс влюбленный,
И влажная над ним смеется темнота.
Там проклял я глаза, там проклял я уста,
Холодные для рук, но теплые для взоров.
Касаюсь пальцами негнущихся узоров,
Внимаю прошлого немолчной болтовне,
С лесами, с ветерком, с листвой наедине
Брожу по комнатам, в сомнениях теряюсь:
Там кто-то говорит, безмолвным притворяясь.
У дней моих глаза неумершей сестры,
И кажется, что там, в пустом углу, остры
Лесного чудища хохочущие зубы,
И запах шерсти густ, и на паркете грубы
Копыта тяжкие — в траве, в земле, в грязи!
Смешные издали, но страшные вблизи.
О ужас разглядеть печального недавно,
А нынче в зеркалах танцующего Фавна!
ЭММАНУЭЛЬ СИНЬОРЕ (1872-1900)
ОЛИВЫ
Насытясь кровью роз, влача крыло в снегу,
Завыл, задул в горах январь нетерпеливый.
Одни вы зелены! Сильнее не могу,
Оливы, вас любить, оливы, ах, оливы!
У материнских тайн Паллады вы в долгу,
Питаясь молоком божественным, взросли вы,
И масла вашего густые переливы
На мускулах борца внушали страх врагу.
Я миртовый венок совью, потом лавровый
И к этим двум венкам венок прибавлю новый:
Гремящих слов моих столетья не сотрут!
Один из тех, кто кровь возвышенную вашу,
Склонясь под лампою, в ночной вливает труд,
Бессонный лоб листвой оливковой украшу.
Перевод с французского Романа Дубровкина