ЭЛЛА КРЫЛОВА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 1999
ЭЛЛА КРЫЛОВА
ПОПЫТКА ЭПИКУРЕЙСТВА
Хорошо просветленными летними вечерами
не думать о том, что съедено будет червями
это бедное тело с его мечтами
о бессмертии, вечности и т.п.,
жить на полную мощность, без передышки
либо просто валяться с мудреной книжкой
или даже с градусником под мышкой
на продавленном канапе.
Но на что мне сдалась эта жизнь, покуда
барыши пересчитывает Иуда
и все нет и нет воскресенья чуда,
и немотствуют волглые небеса,
словно в рот летейской воды набрали,
а вороны жируют на поле брани
и при облике волчьем вполне бараньи
местных пастырей голоса?
Так на что мне жизнь, если нет в ней смысла,
если правят ею не боги — числа,
а вино причастья, увы, прокисло
за две тысячи темных лет?
Если вечность не ждет меня за чертою,
неужели с житейской смирюсь тщетою,
с плотоядной вселенскою пустотою?
Черта с два! Бога ради! Нет!
1998
ПЧЕЛА НА ЛЕВКОЕ
Тишь. На пpостоpе полей
стpастно сплетаются стебли,
солнечный льется елей
на изобильную землю.
Меpтвые спят под землей,
снится им синь без пpедела.
К свету цветок нагой
тянет стыдливое тело.
Воды pечные текут
в сонном утpобном покое.
Пчелиный отpаден тpуд, —
цепко пpильнув к левкою,
сладкий цедить нектаp
с солью костей истлевших —
жизни и смеоти даp
взаимный, щедpый, утешный.
Пpосится на каpандаш,
ласковым дышит весельем
миpный такой пейзаж…
пеpед землетpясеньем.
1998
ПАРИЖСКИЕ СТРОФЫ
Из ветхого рая струится лазурь, превращаясь в тень
под растопыренными перстами каштанов.
Майский добела раскаленный день
преломлен в хрустале фонтанов и ресторанов.
Зеленая Сена, успевшая стать моей
кровью, слюной для звучания местной кошачьей речи,
на груди — ожерельем опаловых фонарей;
и мосты, как пловчихи, широкоплечи.
Пресловутая башня выглядит издалека
фиолетовой литерой А, и Париж петитом
вкривь и вкось набирает рассеянная рука
времени, жующего с аппетитом
собственных чад, но не парадный лоск
серовато-жемчужных стен и чугунных кружев.
Что намечталось в юности — все сбылось,
золотое несходство с реальностью обнаружив.
Сядь на плетеный стул, пей свой
cafe au lait,
дай вертлявой цыганке полфранка, чтобы замолкла.
Это место, быть может, — лучшее на земле,
и поэтому здесь не задержишься ты надолго:
отзывает тебя — своего самозванца-посла —
государство Беды в проступающих бурых пятнах.
И Сакре-Кер, в синеве возносящая купола,
напоминает родимый пенек в опятах.
Очевидец распада последней империи, что теперь
охать на площади, где некогда гильотина
бесперебойно работала? Сумма людских потерь —
прибыль истории. В сумку из дерматина
опусти пару булочек сладких и шагай наугад
по однообразно-прекрасным вышколенным кварталам,
ублажая ум просвещенный и пресыщенный взгляд.
Здесь находится дело цветным, картавым,
и сорокам, и горлицам. Рододендрон в цвету
символизирует только то, что пора настала
цвести рододендрону… Ни прокричав <174>ату!<175>,
ни прибегнув к посредству магического кристалла,
не прорваться сквозь здешний нормальный круговорот
здравого смысла и работящих будней
к метафизическим безднам, в которых запойно пьет
населенье отчизны — тем беспробудней,
чем возмездие ближе. Не метящее в ферзи
многолюбивое сердце снеси в медицинский утиль ты
иль — от восторга трепещущее — водрузи
на ажурные башни Святой Клотильды.
1998