ПАМЯТИ ОТЦА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 1999
ДЕНИС ДАТЕШИДЗЕ ПАМЯТИ ОТЦА
Пока ты был — было кого любить,
Можно любить теперь — только зачем, куда?
На пустоту, где ты, волколуною выть
Воем, которым в ночи густо ревут суда.
Словно они, не я, мыкают мглу потерь
И наливаются вкрай темной водой обид.
Стылая суть вещей прячется, а теперь
Вот еще сон ушел и пустота болит.
Кажется, я бреду, не оставляя следов,
Легким до жути стал, небо скользит по лбу.
Ты остаешься сном, звуком знакомых слов,
Маленьким стариком, куце лежащим в гробу.
И. М.
ПЕСНЯ БЛУЖДАНИЙ
Мы снимаем ветхие одежды,
корочку присохшую срываем,
уезжаем в поисках надежды,
к черту, надоело, уезжаем.
То, чего мы ищем, не бывает,
а когда бывает — нам не нужно..
Время хлещет и тебя смывает
в ручеек бессилия.. Натужно,
словно мухи в джеме, выползаем
на пригорок жизни — обогреться.
Нас заботы настигают лаем.
Каменеем. И впадаем в детство.
Там была песочница и мама,
и взаимность воздуха и взгляда.
Не было сумятицы и хлама
сожалений. Коих нынче — стадо.
Мы ему на дудочке играем
песенку прощальную, простую
и широким жестом отпускаем
восвояси. И идем в другую
сторону: родимую, пустую…
* * *
Может оказаться так,
что врасплох тебя застанет
день, когда внезапно грянет
топот с четырех сторон,
И далекие раскаты
труб, и воинства крылаты
ожидающих ворон.
Может получиться — не
надоест тебе цепляться
за возможность оставаться
в худо-бедненьком тепле
вспоминаний и наитий
даже в миг, когда увидишь
приговор в чужом зрачке.
Может быть, твое окно —
угол зрения любимый —
жаром неземным калимо,
выплачет свое стекло,
и стремительнее взвизга
все, что было слишком близко,
станет равно далеко.
Может статься, в этот день
рухнут все твои опоры,
и в блистательном позоре
ты похеришь дребедень —
станешь голым, словно горе,
плавно дышащим, как море,
и мгновенным, словно тень.
* * *
Время наносит тебе урон
Больший, чем мог нанести Батый, —
Жизнь выдувает со всех сторон,
Чаще всего — изнутри.
Значит, былинку пора седлать,
С времени ветром пуститься всласть,
Пляшущим на пепелище стать,
Сгинуть совсем, пропасть.
Небо пророков тебе судья,
Небыль прорехи твой ветхий халат,
Старого грека худая ладья
Ставит тебе мат.
Только и вспомнишь в последний миг:
Моря расчесы в ветреный день,
Птицу, летящую напрямик,
На утесе ее тень.
* * *
Все глупости, все мерзости, все страхи
Себе равны, не требуя метафор.
Клюют мозги уродливые птахи,
Высасывая жизни нежный сахар.
Душа теряет юную пластичность,
В утробу мира разумом врастая.
Египетских богов сухая птичность
Сжирает все, как хищных чаек стая.
И остается утлая сутулость,
Вневременья светящаяся точка
Над скрипом продырявленного стула,
Над рукописи выправленной строчкой.
В ней детских трав спасительные трубы
Волнуют воздух чистотою тембра,
И старческой растерянности Рембрандт
В плохой улыбке снова скалит зубы.
ЮЖНАЯ НОЧЬ
Такая теплая и плотная,
Сторуким Шивою танцующим,
Густою тьмою полноводною,
Вакханкой, всей собой целующей,
Над степью, запахом умаянной,
Над морем, зыбью околдованным,
Ты встала черною проталиной
Во льду Вселенной, Богом взломанном.
Так черным по степи намазано,
Накатывает море в рвении,
Как будто вслух еще не сказано
Ни глупости, ни откровения.
И вечность, кутаясь в мгновение,
Дрожит на грани понимания,
Что холодок исчезновения —
Другая сторона слияния.