ИСТОРИЯ НЕРАВЕНСТВА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 1999
ИГОРЬ ЕФИМОВ НОВЫЙ ЗАРАТУСТРА Высоковольтные всех стран, образумьтесь!
Дочитав до конца мрачные пророчества в «Звезде» № 7, читатель-оптимист может воскликнуть:
— Ну и что же мы должны сделать, чтобы все эти предсказания не сбылись?!
И будет, по сути, прав. Ибо внутреннее чувство говорит ему, что в каждом человеке живет искра свободы. А коли так — значит, всегда есть надежда на разрушение любой исторической предопределенности, на опровержение самых обоснованных прогнозов.
Оставим однозначные пророчества естествоиспытателям. «Гелий обязательно поднимет дирижабль в воздух. Призма разложит белый свет на семь цветов радуги. Ракета вырвется из атмосферы, если достигнет нужной скорости». Так пророчествует ученый, и мы уважаем его за то, что его пророчества сбываются.
Исторический мыслитель должен видеть свою задачу в другом. Он — дозорный на корабле, стоящий на носу и предупреждающий об опасности впереди. «Рифы! Воронка! Мель! Пороги! Шторм!» — сигналит он. А дальше уже все будет зависеть от рулевых, от гребцов, от тех, кто натягивает паруса, выкачивает воду из трюма, сбрасывает балласт: расшифруют ли они его сигналы, захотят ли отбросить свои повседневные хлопоты и раздоры и дружно схватиться за весла, за штурвал, за канаты.
Какие же главные пороги видятся сегодня в выплывающем из тумана 21-м веке?
В обозримой истории человечества самыми опасными были моменты перехода народов из одной технологической эры в другую. Правда, мы не знаем, как проходил переход от охотничьего периода к скотоводческо-кочевому. (Разве что в Библии отражен раздор между двумя братьями — охотником Исавом и пастухом Иаковом.) Но уже переход из кочевого состояния в оседло-земледельческое изучен достаточно хорошо. И здесь мы видим, что повсюду первые великие империи — Египет, Китай, Рим — были окружены враждебными кочевниками. И эти кочевники не только нападают на оседлые народы, но и страдают от внутренних раздоров, и процесс оседания для всех них — галлов, германцев, визиготов, гуннов, арабов, монголов — сопровождался мучительными социальными и военными конфликтами.
То же самое происходило и при переходе от оседло-земледельческой к индустриальной эре. Каждый народ преодолевал этот опасный порог с теми или иными потерями. Все революции, сотрясавшие европейские нации в период с 1789 по 1935 год, были связаны с вступлением в индустриально-энергетическую эру. Паровая машина и электрический генератор настолько меняли все привычное устройство жизни, что социальные катаклизмы оказывались неизбежны. То же самое происходит сегодня с народами Азии, Африки, Латинской Америки: индустриализация, революции, гражданские войны.
Страны, одолевшие раньше других опасный порог на входе в индустриальную эру, достигли известной стабильности. Однако стабильность эта недолговечна. Ибо на наших глазах, начиная с конца Второй мировой войны, человечество делает следующий шаг, входит в новую хозяйственно-технологическую эру — электронную. Бурное развитие электронной технологии проникает во все отрасли производства, в систему образования, в вооружение, в коммуникации, расшатывает привычные формы существования, неравномерно изменяет скорость всех общественных процессов, разрушает иерархию ценностей.
Наступление электронной эры — это и будет опаснейший порог для индустриально развитых стран в веке 21-м. А параллельно и рядом десятки отставших народов будут переходить от оседло-земледельческого состояния к индустриальному. И некоторые, видимо, попытаются с разгона сразу ворваться и в эру электронную. Кровавые смуты, ждущие нас в веке 21-м, не уступят веку 20-му.
Так что историк-дозорный имеет достаточно оснований, чтобы издать сегодня громкий крик:
— Все наверх! Впереди — мощный шторм! Я слышу рев воды на камнях! Оставьте все мелкие дела и споры — сейчас не до них!
Но кто может услышать его? Конечно, только тот, кто открыт предощущению угрозы. Кто способен заглядывать так далеко вперед. Кто готов пожертвовать сегодняшним покоем и благополучием и кинуться к лебедкам, канатам, парусам общественного корабля. То есть мы должны ясно отдавать себе отчет, что предостерегающий голос могут расслышать только высоковольтные.
И что же им делать после этого? Попытаться объединиться? Но как? Как могут объединиться те, кто насквозь пронизан духом состязания? И состязания именно друг с другом. (Не с низковольтными же им состязаться!) Даже дар предвиденья распределен между ними неравномерно. Один предвидит на год вперед, другой — на десять лет, третий — на длину собственной жизни, четвертый — на жизнь поколений. Легко ли им будет сговориться между собой, расслышать друг друга?
В этой рубрике высоковольтный представал, как правило, в виде жертвы несправедливых преследований и должен бы вызывать сочувствие читателя. В таком контексте легко забыть, каким невыносимым, каким отталкивающим может быть высоковольтный в повседневной жизни. Как легко его энергия может устремиться целиком на утоление жажды стяжательства. Как много мы знаем примеров, когда гордое сознание своего превосходства оборачивалось властолюбием и тиранством, когда все силы незаурядного ума использовались для плетения интриг, когда художественный дар тратился на пошлое фиглярство в угоду толпе. Вечное нетерпение, вечная жажда нового печет высоковольтного гораздо сильнее, чем среднего человека, поэтому он нередко бывает ненадежен в дружбе и любви, непредсказуем, неискренен, мечется от одного к другому, изменяет, злословит, предает.
Как часто низковольтный кажется нам человечнее, добрее, честнее в отношениях с собой и миром, серьезнее относящимся к дару жизни. Недаром так часто поэты, писатели, пророки возлагают все надежды на «простого человека», на «нищих духом» и обрушивают изощренные проклятья на знатных и богатых, на интеллигентов и образованцев, на фарисеев и саддукеев.
В истории уже наблюдались некоторые попытки сплочения высоковольтных поверх границ: монашеские и рыцарские ордены, масонские общества, студенческие братства. Но все эти формы объединения оказывались возможны лишь до тех пор, пока они оставались сугубо аполитичными. Как только политика вторгалась в жизнь этих сообществ, наступал скрытый, а потом и явный раскол. И на многих примерах можно видеть, что линия раскола проходила все по той же грани — грани, отделяющей уравнителей от состязателей.
Если мы все же верим, что только соединенные усилия высоковольтных, преодолевающие границы между странами, эпохами, языками, могут спасти нас от надвигающихся катастроф, то представляется судьбоносно важным ослабить главную причину их внутреннего раскола — разницу между уравнительным и состязательным видением мира и человека. Снова и снова должен исторический мыслитель обнажать суть их разногласий, показывать, что они коренятся не в глупости, жадности и злобе оппонента, а в антиномической разнице умственного склада. Снова и снова следует призывать к поискам мостов, переправ, бродов через поток, разделяющий уравнителей и состязателей, хозяев знаний и хозяев вещей. И делать это нужно не только в чисто политических вопросах, но в самых разных аспектах общественной жизни, на конкретных, преходящих задачах и на вечных проблемах науки, искусства, морали, религии.
Вот, наугад, несколько «спорных территорий», где уже сегодня можно было бы «остановить боевые действия и сесть за стол переговоров».
О сострадании и чувстве вины
Нет никакого сомнения в том, что уравнитель гораздо более чуток к укорам совести, чем состязатель. Веря в безграничные возможности разумного устройства жизни на Земле, он склонен преувеличивать значение своего участия в общественной и политической жизни. Он в большей мере открыт чувству сострадания, и оно порой причиняет ему такую боль, что он начинает хвататься за любые способы защиты от этой боли.
А что может быть лучше, чем найти виновников творящихся на свете злодеяний?
И он подсознательно тянется к твердой системе представлений, которая объясняла бы ему, что в страданиях человечества виноват кто-то другой — не он. В зависимости от эпохи и обстоятельств это окажутся еретики или, наоборот, иезуиты, крепостники или франкмасоны, империалисты или коммунисты, шовинисты-мужчины или распоясавшиеся феминистки, даже жиды или христиане.
Об этом резко говорил Бердяев:
«Нравственный пафос социализма есть смесь ложной чувствительности и аффектированной сострадательности с жестокостью и злобной мстительностью. Сентиментальность часто ведет к жестокости. Это — закон душевной жизни».1
И уж совсем уничтожительно изображает тот же феномен Ницше:
«Ах, где в мире творились большие глупости, как не у сострадательных? И что в мире причиняло большие страдания, как не глупости сострадательных?»2
Однако на все это уравнитель может возразить своему вечному оппоненту:
— Ты занимаешься по сути тем же самым — глушишь боль сострадания. Но ты пытаешься заливать этот огонь чувством правоты. Страдания других людей так же задевают тебя, как и меня. Но ты начинаешь взвешивать страдания других, калькулируешь (как будто это возможно взвесить и подсчитать!) и предпринимаешь правильные, по твоим понятиям, действия, которые должны, как тебе кажется, причинив страдания одним, уменьшить суммарный груз страданий в мире. Беда лишь в том, что это наполняет тебя чувством правоты. Ты забываешь, что правильность не равна правоте. Правильность не отменяет греха — страданий, причиненных другому существу. Твое самодовольство и уверенность — вот что непростительно и отвратительно мне в твоем подходе.
И честный состязатель должен будет признать, что это обвинение куда как часто оказывается справедливым.
О справедливости
Справедливо ли, что один вырастает двух метров ростом, а другой едва дотягивает до полутора? Справедливо ли, что у одного есть музыкальный слух, а у другого — нет? Справедливо ли, что один может гнуть пятаки, а у другого едва хватает сил поднять портфель с книгами?
Мы не требуем у природы справедливости в раздаче даров. Справедливость — это наше занятие. И мы не всегда в нем преуспеваем. Например, в каких-то видах спорта мы догадались развести атлетов по разным весовым категориям, и теперь у нас боксеры, штангисты и борцы могут состязаться с соперниками, которые им по силам. И автомобильные гонки устраиваются между гонщиками, сидящими в машинах примерно одинаковой мощности. И в шахматах, в бридже, да и во многих видах легкой атлетики существуют разряды, уровни, ступени, так что участники могут испытывать свои силы, состязаясь с теми, кого у них есть шанс победить и, может быть, перейти в более высокий разряд. А вот в волейболе и баскетболе справедливости до сих пор нет, ибо высота сетки и баскетбольного кольца всюду одинакова, и таким образом низкорослые практически выброшены из этих видов спорта.
То же самое и с разницей между высоковольтным и низковольтным. Не мечтайте, уравнители, что вам удастся покончить с этой «несправедливостью». Говорить низковольтному, что он способен в умственном состязании сравняться с высоковольтным, это и есть самая большая несправедливость. Это все равно что сказать боксеру весом в 60 кг, что он может выйти на ринг против тяжеловеса и победить. И отбросьте чувство вины за свои врожденные преимущества. Вы платите за него каждый день очень высокую цену. Ваш взгляд проникает далеко вперед — а потому ужас смерти всегда в десять раз ближе к вам, чем к низковольтному. Если бы исследовать статистику психических расстройств и самоубийств, уверен, высоковольтные и здесь сильно обошли бы низковольтных.
После этого посредник должен повернуться к состязателям и обратиться к ним с такой примерно речью:
— А вы, в своем азарте, не поддавайтесь тому соблазну, которому вы уже так много раз поддавались на протяжении мировой истории: соблазну введения сословных барьеров. У нас нет и никогда не будет иного инструмента для определения числа талантов, врученных человеку при рождении, кроме испытания их в жизненной борьбе. Как тысячи бегунов, собранных на старте марафонского забега, неотличимы до хлопка стартового пистолета, так и младенцы в кроватках должны быть неотличимы для социального планировщика.
Конечно, ваш вечный оппонент — уравнитель, — призывая к усиленным занятиям с отстающими школьниками, по сути пытается не уравнять условия старта, а подвезти на автомобиле отставших бегунов — ибо забег уже давно идет. Но и вы, ссылаясь на потенциальные возможности детей, рожденных от высоковольтных, и призывая создавать им особые условия для достижения командных постов в обществе, по сути наносите ущерб и обществу, и им. Всюду, где вводилась наследственная принадлежность к той или иной касте, сословию, классу, правящий слой очень скоро приходил в упадок, переполнялся избалованными лежебоками и самонадеянными остолопами, которые не могли управлять достойно не только другими людьми, но и собственной жизнью.
О международных отношениях
Живя под устойчивой властью закона и правопорядка, легко забыть, какое это трудное дело — удерживать зверя в человеке. Хотя не проходит года, чтобы история не поднесла нам с полдюжины напоминаний. Сегодня кровавое безумие захватит Ливан, Боснию, Руанду, Сомали, Цейлон, Абхазию, Чечню, Таджикистан, Косово. Завтра это будет Албания, Алжир, Индонезия, Южная Африка. И можно ли что-то сделать, чтобы заранее предвидеть и предотвратить эти катастрофы?
Организация Объединенных Наций с самого начала ставила своей целью не только регулировать отношения между государствами, но и выработать общие принципы устройства внутриполитической жизни, учитывающие защиту человеческой личности от покушений со стороны государственной власти. Всеобщая декларация прав человека (1948) — замечательный документ, и вся последующая международная деятельность, с нею связанная, включая Хельсинкские соглашения 1973 года, заслуживает всяческой поддержки и одобрения.
Однако движение правозащитников во всех странах так сосредоточилось на защите человека от плохих правителей, что практически начинает игнорировать задачу защиты человека от другого человека. Во многих умах укрепилась иллюзия, что если бы правительство в данной стране вело себя хорошо, то не было бы там ни поджогов, ни убийств, ни грабежей, ни погромов. И, конечно, особенно сильна эта иллюзия в умах уравнителей, ибо они верят, что сам по себе человек так добр, что ничего плохого он ближнему своему не станет делать, если его к этому не вынудят плохие властители.
Власть, которая решит игнорировать Права человека, начнет обязательно с того, что запретит иностранным корреспондентам соваться на территорию своей страны. После этого она станет делать со своими подданными все, что ей заблагорассудится, — и международная общественность будет лишена возможности как-то влиять на ее внутреннюю политику.
Отсюда неизбежно возникнет двойной стандарт в оценке деятельности правительства. О том, что происходит в сегодняшней Сирии под властью президента Асада, мы практически ничего не знаем. Доходят слухи, что однажды он вторгся в собственный город с танками и перебил там до 20 тысяч человек. Но кто это может документально подтвердить? Ведь почти все корреспонденты по Ближнему Востоку вынуждены базироваться в единственной стране этого региона, уважающей права человека, — в Израиле. И вот уж израильскому правительству достаются шишки в каждой иностранной газете. Сфотографировать израильского солдата с автоматом в руке, который тащит за шиворот участника интифады, — это всегда безотказно выигрышный кадр. А докопаться до того, как Организация освобождения Палестины втихую расправляется с теми палестинцами, которые хотели бы мирно жить и работать на этой земле, — ну, это уж слишком трудно. Да и пулю можно схлопотать.
Поэтому хотелось бы призвать и уравнителей, и состязателей: в своих взглядах на международную политику, которые очень сильно влияют на то, с кем свободный мир будет дружить, а с кем враждовать, не дайте высоким идеалам защиты прав человека ослепить себя. Нелепо требовать от защитника правопорядка одинаковых норм поведения, независимо от силы и свирепости нарушителей, с которыми ему приходится иметь дело. Английский «бобби» может охранять порядок на улицах английских городов, разгуливая без оружия. Но ему не придет в голову потребовать, чтобы его американский или израильский коллега последовал его примеру.
К сожалению, в американской внешней политике последние тридцать лет влияние уравнительного мышления было очень сильным. От Южного Вьетнама и Южной Кореи требовали соблюдения «прав человека» посреди кровавой и беспощадной войны. От Чили, Ирана, Анголы, Эфиопии, Сомали требовали проведения свободных выборов — и отдали эти страны низковольтным фанатикам с красными или зелеными знаменами. А после этого о правах человека уже говорить не приходится.
Об образовании
На первый взгляд может показаться, что дети состязаются только между собой: бегают наперегонки, борются, спорят, дерутся. Мир взрослых мало привлекает их, ибо там у них нет надежды на победу — взрослый, как правило, во всем сильнее ребенка. И надо видеть это счастливое и гордое выражение на лице какого-нибудь малыша, который вдруг решил математическую задачу, над которой тщетно бился отец, взял правильную ноту на рояле, выиграл партию в шахматы.
Умственная и художественная деятельность — это именно тот просвет, где подрастающий человек впервые может обнаружить у себя необычный избыток сил и талантов. И если в нем есть тот таинственный заряд, который мы договорились обозначать термином «высоковольтный», он начнет уже в очень раннем возрасте усиленно развивать этот талант, накапливать знания, тренировать и совершенствовать логический аппарат своего мозга.
Конечно, это отнюдь не значит, что любой школьный отличник должен быть автоматически отнесен к разряду высоковольтных. Волевой потенциал, жадность к жизни могут переполнять ребенка таким нетерпением, что у него, при всех его дарованиях, просто не хватит самодисциплины, чтобы подчинить себя школьной рутине. Можно привести в пример тысячи знаменитых людей, которые в свое время не смогли закончить университет или даже школу. И все же, на сегодняшний день, будет справедливо сказать, что в цивилизованных странах учебный процесс стал главным поприщем, на котором происходит первое размежевание между высоковольтными и низковольтными. (Недаром же высшее образование стало таким престижным фактором, что на него цены можно взвинчивать от года к году.)
В 1990-е годы Институт Гэллапа проводил большое обследование системы школьного образования в развитых странах. Выпускникам были предложены в виде тестов 16 вопросов по географии. Исследователи пытались понять, как влияют на успехи учеников финансирование, подбор учителей, школьные программы, выбор учебников. Страны-победительницы гордились своими успехами и видели в них доказательство правильности применявшихся методов.
Но русский исследователь М. А. Балабан обратил внимание на любопытный феномен: среднее число правильных ответов, которое и шло в зачет, сильно отличалось от страны к стране, однако процент выпускников, давших правильные ответы на все 16 вопросов, был одинаковым для всех стран — 10% от числа опрошенных.
Балабан делает из этого наблюдения такой вывод: только 10% людей способны учиться с книгой в руках, подчиняя себя тексту и тесту. Будучи типичным уравнителем, он отметает с порога допущение о разнице способностей. «Не может быть, чтобы 90% были глупее! — считает он. — Необходимо разрабатывать новые, экспериментальные, не книжные системы преподавания, которые позволили бы этим, по-своему умным и талантливым, ребятам сравняться с обогнавшими их одноклассниками!»
На самом же деле результаты этого обследования свидетельствуют совсем о другом. 10% — это высоковольтное меньшинство, которое шутя справилось с тестом, рассчитанным на средний уровень. В теории они как бы прошли «отборочные состязания» и теперь могли бы начать состязаться друг с другом всерьез — на более сложных тестах.
На практике, в цивилизованных странах так и произойдет: эти 10% победят на отборочных экзаменах, попадут в институты, университеты, колледжи и нач_нут свое восхождение к постам хозяев знаний и хозяев вещей. Они будут жадно впитывать новую информацию, сортировать ее, пробовать свои силы то в одном, то в другом, искать и находить талантливых учителей, разочаровываться в них, переходить к новым. На выпускном торжестве они будут сидеть бок о бок, будущие уравнители и состязатели, часто еще не зная, как эта стена разделит их в ближайшие годы. И что мог бы сказать им наш воображаемый посредник, если бы ему пpедложили пpоизнести торжественную речь?
Он мог бы (если бы правила общественного этикета уже позволяли приподнимать покров над стыдной тайной врожденного неравенства) сказать этим выпускникам:
— Вы — то избранное меньшинство, которому по непостижимой милости Творца досталось от рождения пять талантов. Вам предстоит играть ту роль в жизни своей страны, которую в человеческом теле играют нервные волокна, клетки головного мозга, органы зрения и слуха. Но какого бы успеха вы ни достигли на избранном вами поприще, не поддавайтесь соблазну вообразить себя лучше любого соотечественника, принадлежащего к менее одаренному большинству.
Да, мы восхищаемся талантом, мы мечтаем открыть его в себе, мы напрягаем все силы в погоне за признанием и славой. Но, по высокому счету, талант не делает нас лучше. Одаренный и талантливый высоковольтный может направить свою энергию исключительно на утоление злых и корыстных страстей — история дает нам миллионы примеров тому. И наоборот, человек весьма скромных дарований может поразить нас глубиной своих чувств, ясностью взгляда на смысл бытия, благородством поведения, добротой, честностью. Никогда не забывайте о том, что само ваше состязание друг с другом остается возможным лишь постольку, поскольку рядовой человек соглашается подавлять свою зависть и уступать место более талантливому. История 20-го века дала нам слишком много примеров того, как рушится состязательный принцип там, где большинство теряет понятие о том, что достойно и что нет.
Берегитесь греха гордыни — но не впадайте и в грех воспаленной скромности. Примите груз ответственности за дарованные вам таланты. Культ равенства среди высоковольтных слишком часто вырастает из трусости, из желания укрыться от ответственности в гуще «как все». Нет, вы не как все. Глаза не могут выполнить работу руки, сжимающей молоток, но человек без глаз обречен жить на ощупь и, скорее всего, попадет молотком не по гвоздю, а по собственным пальцам. Разумный человек, попавший в зону пожара, подставит ладони, чтобы защитить глаза, а безумный пойдет навстречу огню напролом. Так и общественный организм: разумный станет прилагать все усилия, чтобы сохранять своих высоковольтных, а впавший в безумие попытается сравнять их со всеми. Конечно, есть моменты, когда нам не по силам остановить безумие. Но не впадать в него самим заранее, то есть не декларировать врожденное равенство людей — это всегда в нашей власти.
Представим себе корабль, плывущий в ночи через океан. Он сверкает огнями. Вглядевшись, мы различаем, что эти огни неодинаковы по силе. Есть мощные прожекторы, освещающие путь корабля. Есть сигнальные огни на бортах и надстройках. Есть фонари, льющие свет на палубу, на турбины, на шлюпки. Есть лампочки, горящие в каютах.
Точно так же должны были бы распределяться роли между высоковольтными и низковольтными в человеческом обществе. Те, кому достался мощный прожектор сознания, должны заниматься миропостижением. Те, у кого послабее, должны выполнять роль администраторов, торговцев, преподавателей, то есть хозяев вещей и хозяев знаний. Те, чей светильник освещает лишь круг повседневных — но столь необходимых! — дел и забот, должны были бы пользоваться им для этой цели и не пытаться вести за собой других.
Но вряд ли когда-нибудь в истории какой-либо страны был надолго достигнут подобный разумный баланс. Высоковольтные, гордясь мощью своих прожекторов, начинают воображать, что с их помощью можно регулировать жизнь людей до мельчайших подробностей. И не замечают при этом, что сплошь да рядом их дальновиденье будет только ослеплять, когда дело дойдет до простых повседневных вещей. Низковольтный же начинает тяготиться привилегиями высоковольтных, начинает воображать, что все эти дальние лучи вообще никому не нужны — ведь его взор все равно не проникает так далеко во времени и пространстве.
Преодолеть вечное взаимонепонимание между высоковольтным и низковольт_ным можно только на религиозном уровне. Только вера во Всемогущего Творца приоткрывает человеку простую и возвышающую истину: наши состязания и наше неравенство — ничто рядом с величием нашего Создателя. Вернувшись к нему, мы сможем вернуться друг к другу. А без Него, без мысли о Нем, мы обречены на вечную и безысходную вражду.
В религиозном истолковании главный грех высоковольтного — гордыня.
Главный грех низковольтного — зависть.
По библейской легенде вся история человечества начинается с неравенства между Авелем и Каином. И все неравенство состояло в том, что Господь — необъяснимо — принял жертвоприношение от Авеля, а от Каина не принял. Но при этом вовсе не отверг Каина. «Почему ты огорчился? — спрашивает Он. — И отчего поникло лицо твое?.. У дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Бытие, 4:6-7). Грех этот — зависть, доводящая до убийства. И даже близнецы Иаков и Исав рождаются неравными, и высоковольтный Иаков вынужден бежать от гнева Исава.
Почему мы нужны Творцу от рождения неравными — великая и непостижимая тайна. Но именно так Он нас создал — свободными и неравными.
Получившему один талант тяжело смотреть на получившего пять — и он свободен одолеть это тягостное чувство или поддаться греху зависти.
Получившему пять талантов тяжело смотреть на обделенного брата своего — и он свободен зарыть дар в землю или принять его и пустить в умножение Славы Господней.
Неверующему высоковольтному стыдно смотреть в глаза своему низковольтному брату. Именно поэтому он с такой страстью, а порой и с яростью провозглашает, что врожденного неравенства не существует. Именно поэтому натягивает стыдливый покров умолчания на все проявления неравенства. Именно поэтому в последние два века упадок веры идет бок о бок с торжествующим уравнительством.
О, высоковольтный! Наберись мужества — прими свой дар. Ведь без твоего мощного прожектора корабль врежется в айсберг, в скалу, заплывет в Мальстрим. Спаси себя и низковольтного брата своего от нового многомиллионного брато_убийства. Ибо при наличии термоядерного оружия оно может стать последним.
1 Николай Бердяев. Философия неравенства. Собр. соч. Париж, YMKA-Press, 1990, т. 4, с. 479.
2 Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра. М., «Сирин», 1990, кн. 1, с. 192.