Повесть
ИРИНА БЕЗЛАДНОВА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 1999
ИРИНА БЕЗЛАДНОВА ДИТЯ ВЕКА Повесть Данька всегда так кричал в телефонную трубку — просто в ушах звенело.
— Мам, — кричал он. — Мам, а вот где ты сейчас находишься?
— Как — где? В Америке, сынок.
— Да нет! Вот ты разговариваешь со мной, а ты где — в столовой или, может, на кухне? Где у тебя телефон?
— Нигде, у меня в руках: куда хочу, туда его и несу.
— Радиотелефон? Здорово! Ну и где ты сейчас?
— В гостиной. Сижу на диване, передо мной журнальный столик, кофейный по-здешнему, а на нем ваза с бананами.
— Здорово! А чего ты их не съела?
— Не успела, сынок.
— Я бы успел… Мам, папа отбирает трубку, целую, мам!
Ольга щелкнула зажигалкой и услышала голос мужа:
— Пора закругляться, мы тебя разорим.
— Глупости… Значит, как договорились? Не тяни, присылай сразу… Ну что ты молчишь?
— Я не молчу, я слушаю.
— Это последний шанс, сам знаешь.
— Да.
— Я сделала все, что могла…
— Конечно.
— Ну хорошо. Значит, я жду. Целую тебя.
Ольга положила трубку и сидела, глубоко и часто затягиваясь. «Зачем я про вазу с бананами? — подумала она. — Вот идиотка!» Зло, как таракана, раздавила окурок в пепельнице, встала и вышла на веpанду. Было темно и тихо. К соседнему дому подъехала машина, светя себе фарами; в ней играла музыка, и Ольга слышала ее сквозь тишину ночи. Она постояла, прислушиваясь, и вернулась в комнату. Достала альбом с фотографиями, раскрыла — и взяла из пачки новую сигарету. Вот она, последняя фотография Даньки: сидит и, прищурив глаза, без улыбки смотрит в объектив. Таким она его не знала; когда она уезжала, не было прищуренных глаз и четко очерченных бровей, и прическа тоже была другая, вернее, никакой прически вообще не было — так, что-то легкое и воздушное… Фотография подписана мартом, значит, ему тут семь лет и восемь месяцев, а когда она уезжала, ему было четыpе года и он был просто детеныш, беби. Она долго с недоумением рассматривала фотографию, потом закрыла альбом и положила его на место. Зазвонил телефон — это был Левка.
— Как обстоят дела? — спросил он.
— В каком смысле?
— В метромониальном, — уточнил Левка.
— А не пошел бы ты… — сказала ему Ольга.
— Чего ты злишься на родного двоюродного брата? Звонила в Питер?
— Звонила…
— Понятно… Может, приедешь?
— Посмотри на часы.
— Останешься ночевать, завтра воскресенье. Тут Алка приволокла кучу жратвы…
— Из Брайтона?
— Ну.
— Один жиp, ешьте сами.
— Съедим и пальчики оближем! А может, нам приехать?
— Только не сегодня.
— Fine. — Левка положил трубку.
У них сейчас восемь утpа — Игорь встает рано. А она обожала по выходным поваляться в постели, и завтрак чаще всего готовил он. Сквозь сон Ольга слышала, как муж осторожно двигается по кухне, позвякивает ложечкой, тихо, «шепотом» насвистывает. Вторым вставал Данька и шел к Игорю. Данька осторожно двигаться не умел: он сразу опрокидывал табуретку, сопя, поднимал ее, ронял что-нибудь другое и направлялся к ней.
— Мам, а мы уже встали, — сообщал он. — Мы варим тебе кофе — вставай, мам!
Ольга смотрела на экран телевизора, на котором ходуном ходил Чак Норрис, а видела две дымящиеся чашки кофе на клетчатой клеенке кухонного стола и стакан с кефиром — для Даньки. Она сидит, положив ноги Игорю на колени, и дует на кофе. И Ольга так отчетливо ощутила колени мужа, что это уже смахивало на галлюцинацию.
Игоря она, можно сказать, увела из-под венца — у своей лучшей подруги, но виноватой себя не считала: так вышло. В самом деле, кто виноват, что они обе в него влюбились; вся разница, что Татка на пару недель раньше… В то лето Татка поехала отдыхать в Гагры и как в воду канула, а потом — телеграмма: «Влюбилась как дура прилетаю понедельник выхожу замуж спятила Тата». На «смотрины» Ольга пришла с четырехмесячным Данькой, не с кем было оставить. Первое впечатление от Игоря было: «Как Татка умудрилась подцепить такого мужика?»; второе: «Черт, я сама его хочу!» Обычный расклад выглядел так: если мужик ей нравился и она видела, что и он положил на нее глаз, — в первый же, редко во второй вечеp они начинали целоваться и поцелуи перманентно переходили во все остальное… Непохожесть этой ситуации заключалась в том, что она видела Игоря всегда в присутствии Татки. Приходилось сдерживаться и следить за собой, причем — им обоим, ей и Игорю, такие вещи она улавливала сразу. Сдерживаться Ольга не привыкла и уже через две недели не находила себе места, а еще через две — потеряла молоко. Это был симптомчик: влюбленная женщина теряет молоко на почве любовных переживаний. Она перевела Даньку на подкормку и решила действовать. В очередную субботу у Татки собралась подходящая компания и устроили танцы. Ольга пригласила Игоря танцевать и чуть не задохнулась, когда он обнял ее за талию… Насилу отдышалась и вспомнила покойную бабушку, которая уверяла, что нынешняя молодежь обкрадывает себя, ускоряя естественный ход событий.
— Ты даже не можешь себе представить, — говорила она, — что такое прикосновение руки мужчины, в которого ты влюблена… Просто случайное прикосновение его руки. Бедные вы, бедные…
Вспомнив это, Ольга всем телом прижалась к Игорю: бабушка бабушкой, а она была — дитя своего века. Когда хотела, Ольга могла перепить любого мужика, но в тот вечер пила мало — и притворилась пьяной. Расчет был точный: она знала, что Татка не отпустит ее одну в таком состоянии, — и не ошиблась. Татка удивилась:
— Надо же, и пила-то всего ничего… — Но попросила Игоря: — Проводи ее до дому, Игорек. Все мужики при женах, а Ольга баба видная, как бы чего не вышло…
Тут же, на лестнице, как только закрылась дверь, Ольга обняла его и стала целовать — и вдруг поняла, что плачет; плакала и целовала, целовала и плакала…
Объясняться с Таткой ей пришлось самой, и Ольга не любила вспоминать этот разговор — нелепый от начала до конца. Обретя дар речи, Татка сказала:
— А помнишь, как в школе я писала за тебя контрольные по химии? За себя и за тебя — помнишь? Как ты могла?
На первый вопрос Ольга ответила вслух:
— Такое не забывается.
На второй — молча призналась себе: «Могла… и если нужно будет, опять смогу».
Она встала, вытряхнула из пепельницы гору окурков и набрала номер Стива — он взял трубку сразу, как будто ждал ее звонка.
Пять лет назад Ольга впервые приехала в Америку по Левкиному приглашению — одна, потому что Данька схватил коклюш, и Игорь ехать категорически отказался.
— Твоя мать — легкомысленная женщина, — сказал он. — Здорового еще куда ни шло, но больного Даньку на нее оставлять нельзя. Поезжай одна: Левка твой брат, да и шансов, что выпустят, больше — все же здесь остаются мать, муж и сын.
Ольга нашла в себе силы запротестовать:
— Ну нет, или мы едем оба, или не едет никто!
Но быстро сдалась на уговоры: все-таки это была Америка. Она пробыла там месяц и, вернувшись, сказала Игорю:
— Мы едем в Америку — все трое. По Левкиному вызову.
Они сидели на кухне своей «хрущевки», Данька уже спал.
— Ты смешная женщина, — сказал Игорь. — Ты смешная… Как можно всерьез говорить такие вещи?
— Ты знаешь — я всегда хотела уехать! Почему все эти Томы Сойеры и Гекльберри Финны круглый год жрут виноград и закусывают персиками, а Данька должен сидеть без фруктов?
— Ну хорошо, допустим… И как ты себе это представляешь?
— Схема такая: Левка присылает вызов на постоянное место жительства; он, конечно, не прямой родственник — может не получиться. Тогда он присылает гостевое приглашение, мы едем, остаемся и подаем на политическое убежище.
— Схема простая, что и говорить.
— А гениальное все просто.
— Схема простая. И ты думаешь, нас выпустят — всех троих?
— А почему бы нет? Мать же остается…
— Значит — остается? — спросил Игорь.
— Нельзя же и ее впутывать. — Ольга затянулась и стряхнула пепел мимо пепельницы. — Все же это авантюра.
— Ах, все же?
— Не нравится моя схема — предложи свою.
— Пожалуйста: выкинуть Америку из головы и жить здесь.
Так для Ольги началась эта партизанская война, которую она вела с мужем больше года; она могла продлиться и дольше, но сама жизнь работала на Ольгу. Опустели продуктовые магазины, исчез бензин, на лестничной площадке у их квартиры не просыхали зловонные лужи; кто-то вдребезги разнес почтовые ящики и продолжал это делать с завидным упорством. Их доходяга-«москвич» разваливался на ходу — каждый раз, садясь в него, Ольга напоминала себе, что машина не роскошь, а средство передвижения. Игоря же он вполне устраивал, пока ездил: в вещах он ценил их функциональность, остальные их качества оставались для него за кадром. Очень продвинул дело пустяковый случай: в одну из суббот они вдвоем отправились на добычу съестного; так было удобнее, потому что можно было занять сразу две очереди и не бояться приговора: в одни руки больше килограмма не давать! Порознь, как чужие, они зашли в маленькую кулинарию неподалеку от дома и встали в очередь. Минут через пятнадцать появилась продавщица с алюминиевым тазом дымящегося вареного мяса. Ольге шибанули в глаза ее лоснящиеся пальцы с красными облупившимися ногтями разной длины. Продавщица плюхнула таз на прилавок, подцепила руками жирный пахучий кусок и бросила на весы.
— Ты видел ее ногти? — спросила Ольга, когда они вышли на улицу.
Вечером, уложив Даньку спать, они сидели на кухне и курили — Игорь, положив ноги на соседнюю табуретку, а Ольга — на его колени.
— Это, конечно, авантюра — то, что ты предлагаешь, — сказал Игорь. — Авантюра чистой воды, но и так жить нельзя.
А через два месяца подал на отъезд Эдик Шнейдер — один из лучших режиссеров на студии кинохроники, в сценарном отделе которой работал Игорь, и его самый близкий друг. Эдик Шнейдер был матерщинник и бабник — и старше Игоря на десять лет; познакомившись с ним, Ольга сказала мужу:
— Честно говоря, я не понимаю, что у вас общего?
И услышала в ответ:
— Все остальное.
Ольге нравилось в Эдике все: его продувная бородатая физиономия, протодьяконский бас, его анекдоты, даже манера первому смеяться над ними до слез, всхлипывая и лупя по колену того, кто оказался рядом. Он, в свою очередь, восхищался Ольгой и не скрывал этого.
— Как хочешь, — гудел он, как из бочки, — но такие ноги — это уже перебор: тут длины с лихвой хватит на двоих — правда, Гном? — И он пихал в бок свою крохотную «карманную» жену.
И вот теперь Эдик «отъезжал» в Америку, в Калифорнию — к сестре, и его отъезд был для Игоря как гром среди ясного неба.
— Я понимаю, — говорил он Ольге, и глаза у него были растерянными. — Я понимаю, что у Эдика есть реальная возможность уехать — его сестра. И я не слепой, я вижу — он только один из многих. Но я не ожидал — вот и все…
— Чего ты не ожидал? Что человек воспользуется реальной возможностью изменить свою жизнь к лучшему?
— Я не ожидал, — твердил Игорь, — я просто не ожидал. Господи, что он там будет делать — режиссер кинохроники?
— Все что угодно, — парировала Ольга. — Всё лучше, чем сидеть здесь и есть мясо из алюминиевого таза.
После «отвальной» у Эдика, ночью, когда они, следуя ритуалу, выкуривали по последней сигарете на кухне, Игорь сказал:
— Ты победила — давай обсудим детали.
Они проговорили до утра… В итоге было решено, что рассчитывать на «воссоединение семьи» по Левкиному вызову — пустая трата времени, остается — гостевой вариант. Ехать сразу всем троим неразумно, да и вряд ли выпустят — кто-то из них должен остаться с Данькой и «обеспечить тылы». За то время, что уйдет на оформление Левкиного вызова, обоим поступить на кооперативные курсы «американского английского». Вопрос о том, кто поедет, был чисто риторическим: еще в самом начале их любви Ольга поняла, что при сильной волевой внешности Игорь, в сущности, очень старомоден — деликатен, мягок и нерешителен. Чтобы справиться с предстоящей миссией, нужно было обладать изрядной долей авантюризма и пробивной силой — из них двоих Ольга была такой породы. Следующей ночью она позвонила Левке и договорилась насчет второго гостевого приглашения — на нее одну.
Самым слабым пунктом их плана была Ольгина профессия — инженер-геолог. Закончив институт, она по распределению попала в один из крупных НИИ города, но сбежала оттуда через два года, не выдержав рутины этого заведения с отсиживанием «от» и «до», с бесконечными чаепитиями и беседами «за жизнь», обязательными служебными романами и чисто номинальной зарплатой. Поразмыслив, она ушла на преподавательскую работу в радиотехнический техникум на Васильевском острове и проработала в нем до самого отъезда в Америку. О, незабвенный техникум! Стоило ей открыть тяжелые входные двери старого петербургского особнячка, и он приветствовал ее недвусмысленным, слегка отбитым хлоркой запахом отхожего места. И почему это почти все присутственные места Ленинграда, включая некоторые театры и концертные залы, встречают входящего этим изысканным ароматом? Там было все, как в том НИИ, из которого она сбежала: интриги на почве карьерных соображений, служебные романы, деловой секс, но было и кое-что другое, ради чего она терпела все: двухмесячный отпуск летом, относительно свободное расписание и менее ничтожные деньги. Без малого шесть лет Ольга преподавала в техникуме физику — предмет, который не любила и знала в пределах необходимого. Было сомнительно, что она может использовать свою профессию в Америке. «Черт с ней, с физикой! — решила Ольга. — Что-нибудь придумаю… Главное направление — язык!»
Курсы «американского английского» находились в помещении Института киноинженеров; здание института, запущенное и обшарпанное снаружи и внутри, напоминало заводское общежитие — оно приветствовало их до боли знакомым ароматом. Зато публика на курсах подобралась колоритная и почти сплошь состояла из «отъезжантов». Обучение было рассчитано на нулевое знание языка, преподавала курс очень полная женщина по фамилии Пузырева. Самая броская пара — Майкл и Айрин (все называли друг друга на американский манер) — сидела на задней парте. Майкл был художником и смахивал на итальянца, а Айрин заняла первое место на каком-то локальном конкурсе красоты и держалась с демократичностью восходящей звезды, еще не испорченной славой. В первые дни занятий Айрин поразила всех не столько красотой, сколько небрежным «йе» вместо «йес»: у нее был какой-то американец, которого она называла «мой спонсор». Майкл и Айрин приходили вместе и всегда опаздывали; они появлялись в дверях заплеванной аудитории, являя собой очевидную несовместимость со сpедой, в котоpой пока что обитали. На передней парте сидел парень с ярко выраженной семитской внешностью, по фамилии Петров, — он убеждал группу в необходимости приема специальных препаратов, стимулирующих память, и крупными буквами писал на доске их названия. Самому Петрову стимуляторы помогали плохо. Рядом с ним сидела Жанна — вместе с ней Игорь с Ольгой шли с курсов до станции метро «Владимирская», со стороны которой сначала невнятно, а потом все отчетливее доносились нестройные звуки маленького духового оркестра, играющего перед входом в метро. Чаще всего это было что-нибудь ностальгическое — типа «Мне бесконечно жаль», и под аккомпанемент меланхолического танго Жанна рассказывала о дочери, которая была замужем за русским американцем и жила в Филадельфии. У Жанны была яркая особенность: когда они разыгрывали очередную импровизацию на заданную тему, например, открытие счета в банке, она неизменно входила в образ и эмоционально окрашивала даже фразы типа «yes, we do». Сюжеты для импровизаций Пузырева черпала из руководства под названием «How to survive in America», и, обрастая бытовыми подробностями американского образа жизни, Ольга с Игорем чувствовали, что «великая авантюра» начинает приобретать черты реальной перспективы. За неделю до окончания занятий Айрин привела своего американца. Его посадили за стол на место Пузыревой, а она сама с трудом втиснулась за переднюю парту рядом с Петровым — и начался «диспут». Американцу учинили перекрестный допрос, и он честно отвечал на вопросы, большую часть которых не понимал, включая и те, которые задавала Пузырева.
Когда уже пришло Левкино приглашение и документы лежали в ОВИРе, разразился путч.
— Все, — сказала Ольга мужу, — не успели.
В тот день ей нужно было съездить в техникум за трудовой книжкой, и она отправилась на Васильевский остров. В техникуме, в преподавательской одиноко сидела химичка Кира, которая проводила консультацию с абитуриентами.
— Привет, — сказала она Ольге. — Представляешь, а я собиралась отправить свою Катьку к маме в Киев — погостить.
В преподавательскую заглянул завуч и, увидев Ольгу, по привычке попросил у нее закурить. Кира и с ним поделилась своей проблемой: отправлять — не отправлять….
— Совсем с ума посходили! — почему-то во множественном числе сказал завуч. — Самое время разъезжать…
— Я уже и билет купила, — переживала Кира.
— Сдай, и пусть сидит дома! — велел завуч. — Она еще думает…
— А почему бы и нет? — Ольга как раз давала ему прикурить, завуч поперхнулся дымом и закашлялся. — Пусть едет.
— Ты вообще думаешь, что говоришь? — прокашлял он и покрутил пальцем у виска.
— Правда? — обрадовалась Кира. — Вот и я так считаю: что нам теперь — в гроб ложиться? А мама скучает по Катьке.
— Храбрые вы, как я погляжу, — вздохнул завуч. — Молодые еще, не помните…
— И слава Богу, что молодые, — сказала Ольга. — И слава Богу, что не помним!
По дороге домой в одном из переходов метро она увидела толпу перед каким-то белым листком, приколотым к стене.
— Что там? — поинтересовалась она, пытаясь из-за голов прочитать текст.
— Митинг на Дворцовой площади, — объяснил сосед. — Призывают принять участие.
— Пусть оне сами и участвуют! — подала голос пожилая тетка, у которой через плечо, как коромысло, висели связанные узлом сетки. — Пусть оне сами митингуют, а мы погодим…
— Попрошу! — Кто-то отодвинул Ольгу в сторону: через толпу к листку пробирался милиционер.
— Явился — не запылился! — пустил кто-то ему вслед.
Милиционер никак не отреагировал и, оказавшись рядом с листком, стал его читать.
— Надо пойти — как вы думаете? — негромко спросил Ольгу сосед. Она кивнула, и он прибавил погромче: — Уже годили… догодились. Теперь времена не те!
Дальше события развивались стремительно; сидя перед телевизором и сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, Ольга смотрела на толпы народа, танки, портреты погибших мальчиков — и плакала от волнения, жалости и облегчения.
Самое трудное было — Данька. Он болел свинкой и лежал в больнице, странным образом он болел оба раза, когда она улетала в Америку… Ольга пошла в больницу — проститься, но у них там объявили карантин, и ее не пустили. Так что она видела его через стеклянную дверь: ему сказала нянечка, и он подошел к двери с той стороны, в пижаме не по росту, с отросшими волосами, и, улыбаясь, чтобы не заплакать, смотрел на нее через стекло.
— На сколько ты едешь? — спросил Данька. — На неделю?
— Немного больше, сынок.
— Сколько — больше?
— Ну… на месяц.
— Это сколько недель? — уточнил он.
— Четыре.
— Нет! Я отпускаю тебя на десять дней.
Таким она и запомнила его: в пижаме не по росту, с легкими падающими на лоб волосами — по ту сторону стеклянной двери.
С ним оставался Игорь, которого он считал отцом. Кирилл, биологический отец Даньки, сыном не интересовался. Ольга влюбилась в Кирилла по причине его незаурядной красоты: у нее всегда была слабость к красивым мужчинам.
— На что они тебе? — удивлялась бабушка. — Что такое красивый мужчина? Павлин и павлин…
И опять бабушка оказалась права: то, что Игорь, самый неотразимый из всех, словно бы и не знал об этом, было тем самым исключением, которое подтверждает правило. Кирилл таким исключением не являлся, он высоко оценивал свой экстерьер. Ольга, строго говоря, красоткой не была: высокая, длинноногая — это да, но в лице под гладкой шапочкой коротко остриженных светлых волос, пожалуй, самой яркой чертой был рот, алчный, как характеризовала его Ольгина мать.
— У тебя алчный рот, — неодобрительно говорила она. — Как у твоего отца.
Вообще, все, что в Ольге, с точки зрения матери, было неудачного, — было «как у твоего отца». Но и не будучи записной красоткой, Ольга при случае переигрывала любую из них; когда она чего-нибудь очень хотела — она это получала.
— Везет тебе с мужиками! — завидовала Татка. — Вот опять — такой товар достался…
— Мне ничего не достается, сама достаю, — отвечала Ольга. — Современная женщина должна быть инициативной.
— Тебе легко рассуждать, — вздыхала Татка. — Улыбнулась, ножки показала — и порядок. А нам как? Которые поскромнее, у которых ноги как ноги: до земли достают, и ладно…
— Чем меньше данных, тем больше инициативы — обратно пропорциональная зависимость, соображаешь?
Ольга заполучила Кирилла и через год родила ему сына. Даньке было чуть больше месяца, когда ей позвонила какая-то особа и сообщила пару интересных фактов, точнее — без обиняков представилась любовницей Кирилла и пожаловалась, что дала ему ключ от своей квартиры, а он имел наглость в ее отсутствие водить туда других баб.
— Представляешь? — возмущалась она.
В придачу к фактам потерпевшая сообщила телефоны и адреса «других баб» — к делу она подготовилась серьезно. Ольга и не подумала гордо бросать трубку; она все выслушала, записала адреса, наведалась по ним — и дала Кириллу отставку. Так что Данька отца не знал и был уверен, что Игорь — настоящий. Еще оставалась мать, но на нее рассчитывать не приходилось. Когда Ольга вышла замуж за Игоря, мать вместо поздравления закатила ей скандал:
— Хищница! Распутная девка! — кричала она. — Вот такая же дрянь увела твоего отца…
Правда, потом она просила прощения и даже всплакнула: слезы всегда были у нее под рукой, заплакать ей было все равно что плюнуть. Честно говоря, Ольга не понимала, как отец вообще так долго терпел мать: ее занудство, близкие слезы, страсть к скандалам, неудавшуюся карьеру эстрадной певицы и полное отсутствие чувства юмора. После очередной ссоры с матерью она жаловалась бабушке:
— Она не нашего поля ягода, бусь! И в кого она такая уродилась?
На что бабушка отвечала:
— И ты тоже не подарочек, ягодка моя.
В день отлета, уже в аэропорту, в очереди на регистрацию Игорь отвел ее в сторону и спросил, больно сжав плечи:
— Ты способна на поступок?
— Какой поступок? — не поняла Ольга.
— Сдай билет — за полцены, даром, и поедем домой. Еще не поздно.
— Это не поступок, — сказала ему Ольга. — Поступок — это то, что я лечу в Америку.
Прощаясь, она, как в тот вечер у Татки, отчаянно, всем телом прижалась к мужу и на секунду замерла, запоминая.
На политическое убежище Ольга подала сразу, не дожидаясь, когда истечет гостевая виза.
— Важно, чтобы ты ни секунды не находилась в стране нелегально, — сказал Левка.
Адвокат, точнее, ассистент адвоката — парень, который тоже находился в статусе подачи на политическое убежище, сочинил для Ольги «легенду» о всевозможных притеснениях по национальному признаку. Ольга была полукровкой: отец русский, мать еврейка; в паспорте в графе «национальность» у нее стояло — «русская», но она привезла с собой нотариально заверенное свидетельство о рождении матери, и этого было достаточно, ее дело приняли к рассмотрению, и Ольга получила разрешение на работу — сроком на один год.
Через месяц после приезда Ольга устроилась бебиситтером в русской семье в одном из городков центрального Нью-Джерси, неподалеку от Тинека, где жил Левка. Все эти зеленые ухоженные городки сначала показались ей на одно лицо: в каждом свои супермаркеты — точно такие же, как в соседнем, и свои молы с магазинами тех же фирм, что и у соседей. Ты можешь уехать к черту на кулички, оказаться по другую сторону материка, на побережье другого океана — и сделать необходимые покупки в супермаркете той фирмы, к которой прикипел. Это было удобно, но в этом присутствовал элемент инкубаторства. Примиряло с этим обилие безмятежных, по-заячьи серых белок, тишина и свежайший воздух. Ольга прилетела в Америку в середине сентября — и вполне насладилась ясными теплыми днями под многоцветным шатром неторопливо облетающих деревьев… Иногда, уже в конце октября, выпадал по-летнему жаркий день, и американцы, следуя показаниям термометра и не обращая внимания на календарь, надевали шорты и футболки; а в конце сентября вдруг случилась пара холодных дней, и Ольга своими глазами видела пожилую китаянку в меховом жакете, прогуливающую молчаливую собаку: здешние собаки почти не лаяли, и иногда казалось, что в городе их нет совсем. Была еще одна особенность: все это роскошное разноцветье ничем не пахло — можно было уткнуться носом в самую чашечку цветка и ощутить не запах, а лишь его отдаленное эхо… Разве так пахла осень в России, особенно в грибном лесу и особенно после дождя?
Дом, в котором поселилась Ольга, был пpостоpный, с гаражом на две машины и бассейном, по случаю осени затянутым голубым пластиком, и Ольга вспомнила свою «хрущевку»… Про хозяина она знала только, что он работал где-то в Бруклине; вернувшись домой, он так много и жадно ел, что Ольга заподозрила у него диабет: она где-то слышала, что больные диабетом страдают повышенным аппетитом. Поев, он включал телевизор и смотрел комедии, где за кадром все время помирала со смеха публика, но его лицо оставалось серьезным, даже скорбным, и Ольга подозревала, что он плохо понимает текст. Хозяйка работала в Манхеттене в американской строительной компании — вице-президентом; Ольге трудно было представить ее президентом американской компании, хотя бы и вице: хозяйка производила впечатление тихопомешанной. Приехав из Нью-Йорка и немного отдышавшись, она брала белую тряпочку и проходила с ней по дому — проверяла, все ли стерильно. Если обнаруживала непорядок, приглашала Ольгу на место преступления и чуть слышно, почти шепотом отчитывала. Мать хозяйки, с виду крепкая старуха, всегда болела. Она сразу невзлюбила Ольгу — за длинные ноги, на которые, оторвавшись от телевизора и не меняя скорбного выражения лица, косился хозяин.
Старуха выговаривала Ольге на грани крика, неизменно добавляя:
— Имейте в виду, я не кричу — просто у меня такой голос!
Дети были как дети: мальчику — тpи, девочке — два года, и находились полностью на Ольгином попечении. Что касается ее обязанностей, легче было перечислить, чего она не должна была делать: например, следить за газоном перед домом и очищать его от опавших листьев. Зато внутри дома она делала все, и чаще всего — на голодный желудок. Холодильник ломился от продуктов, и теоретически Ольга находилась на хозяйских харчах, но практически еда была постоянной проблемой. В первый день, накрывая на стол, Ольга поставила прибор и для себя, но старуха увидела и закричала:
— Извиняюсь, но мы привыкли собираться за столом своей семьей! — И прибавила: — Я не кричу, это у меня такой голос!
Ольга почувствовала, что краснеет, что случалось с ней очень редко, и убрала лишний прибор. С тех пор она ловила момент, когда не была занята и когда в кухне никого не было, но старуха по укоренившейся русской привычке торчала на кухне — и при ней кусок застревал в горле. Обычно утром Ольга наспех выпивала кружку растворимого кофе, на ланч — между делом жевала сандвич, а обеда чаще всего не получалось вовсе: вся семья была в сборе, сидела на кухне и долго ела, а Ольга подавала и убирала. Обедала, а заодно и ужинала Ольга уже в своей комнате тем, что удавалось закинуть туда в течение дня, конечно, предварительно уложив детей спать. Она по очереди мыла их под душем и, завернув в махровую простыню, несла в спальню. Девочка, прижав к лицу серьезного медвежонка Тедди, засыпала сразу, а мальчик долго вертелся и громко протяжно вздыхал, как маленький старичок. У него получалось: «О-хо-хо…» Он был только на год младше Даньки, и волосы у него пахли почти так же — немного похоже на то, как пахнут цветы мелкой дикой ромашки, если их потереть в ладонях… Ритмично похлопывая мальчика ладошкой по спине, как она всегда делала, если Данька не мог уснуть, Ольга вспоминала очередной звонок в Ленинград. (Она звонила домой раз в три недели, и Игорь сообщал ей домашние новости.) Данька поправился и, вернувшись из больницы, сказал отцу: «Мама приезжает через три дня… или через пять — давай подстригем меня к ее приезду!»
На вопрос Игоря, почему он так думает, ответил: прошла неделя, как мама уехала — так? Он отпустил ее на десять дней — значит, осталось три дня… ну, может, пять. Игорь объяснил, что мама задерживается, но подстричься все равно надо — что верно, то верно. Данька стричься категорически отказался — до маминого возвращения. Матери Ольга написала длинное письмо, потому что знала — только так можно заставить ее выслушать. Получив письмо, мать приехала к Игорю, устроила сцену и велела передать Ольге, что «у нее больше нет матери» и что она «достойная дочь своего отца». Через месяц Ольга позвонила ей и, терпеливо выслушав истерические выкрики и проклятия в адрес отца, сказала:
— Мама, я буду звонить тебе в последнюю пятницу месяца в восемь утра по вашему времени — тебе удобно?
— Я никогда не встаю в такую рань, и ты это прекрасно знаешь, — высморкавшись, сказала мать. — Это вредно для моих связок.
«Ох-хо-хо…» — вздыхал напоследок мальчик и засыпал. Этот сонный вздох был сигналом отбоя, и Ольга спускалась в подвал, в свой угол. Ее комната, хоть и находилась в подвале, была вполне приличной — с кондиционером и ковром, правда, окна в ней не было, но Ольга к этому быстро привыкла. По понятным причинам она приехала в Америку пустая, если не считать самого необходимого из носильных вещей и нескольких фотографий, — так что Левка подарил ей маленький стереомагнитофон, а Инна, Левкина жена, пару стеклянных подсвечников и синий кувшин с длинным узким горлышком, чтобы она могла принести хоть что-нибудь свое в эту чужую чистую комнату. Утром, когда молодые хозяева уезжали в Нью-Йорк, а старуха еще спала, звонил Левка, но приятного разговора не получалось: Левка ввел неукоснительное правило — за исключением особо важной информации, говорить между собой только по-английски. Ольга уставала от этого так, что иногда просто замолкала; уловив затянувшуюся паузу, он разрешал:
— Черт с тобой, отведи душу — валяй по-своему!
Ольга не умела плакаться в жилетку, и с ее подачи хозяйские разносы и жизнь впроголодь приобретали юмористический колорит, но Левка умел уловить суть:
— Ну что ж, отрицательный опыт тоже опыт, — резюмировал он. — Американский опыт. Потерпи — в субботу мы тебя откормим!
Уик-энды Ольга проводила в Тинеке, в Левкином доме. Она любила этот старый дом со скрипучей деревянной лестницей и рассохшимся паркетом за то, что он имел свое лицо. Все в нем было свое собственное, непохожее: мрачноватый камин, эта самая лестница, по которой кот Тубик и тот поднимался с надрывным скрипом, окно во всю стену, выходящее на темноватый и заросший задний дворик. После обильного застолья по случаю ее прихода Левка приносил гитару и молча клал Ольге на колени. Когда она пела, голос становился выше, чем был на самом деле, и красиво ложился на гитару, она исполняла несколько песен из репертуара Новеллы Матвеевой и Вероники Долиной, а под конец — их с Левкой любимую:
— А где мой черный пистолет? — выпевала Ольга.
— На Большой Каретной! — музыкальным фальцетом кричал Левка.
— А где меня сегодня нет? — спрашивала, как бы не веря, Ольга.
— На Большой Каретной, — грустно подтверждал Левка.
Хотя в общем-то оба они были ленинградцами. А Инна сидела, слушала и цедила свой излюбленный джин-тоник. Ольга познакомилась с ней в свой первый приезд в Америку: Левка женился уже в эмиграции в возрасте двадцати пяти лет, ни много ни мало — пятнадцать лет назад.
— Деловая баба! — говорил о жене Левка. — С такой никаких партнеров не надо, сплошная экономия.
У Левки было два доходных дома с квартирами внаем в Бронксе и довольно большой комплекс в Нью-Джерси. Дома больше походили на бараки и произвели на Ольгу удручающее впечатление; Левка и сам это знал и любовно называл их «мои монстрики». Но «монстрики» приносили доход, а только это и имело значение. Инна помимо основной работы агента в бюpо путешествий вела бухгалтерию в домашнем бизнесе и вышибала деньги из неплательщиков.
— Не спрашивай, как она это делает, — черт ее знает! — удивлялся Левка. — Голос тихий, эмоций — ноль, а ведь платят, даром что Бронкс!
Инна сидела, приветливо улыбалась, внимательно слушала, как Ольга с Левкой болтают и поют; потом отодвигала стул, вставала и, сославшись на головную боль или необходимость поработать, уходила наверх. Левка не обращал внимания, наверное, привык. Детей у них не было, и Левка не горевал — тоже привык. Зато у него была любимая игрушка — его компьютер, около которого он торчал часами, и кот Тубик, которого он обожал до полусмерти.
— Никогда не думал, что способен на такое чувство, — признался он Ольге. — И что греет — у нас это взаимно…
Так они и жили — вместе и врозь — и напоминали двух улиток: у каждой свой собственный, отдельный домик, и непонятно, зачем им общий.
Катастрофа разразилась в начале весны из-за того, что Ольга протерла темный гостиный гарнитур составом для светлого дерева. Честно говоря, заметить разницу невооруженным глазом было невозможно, но старуха застукала ее за этим занятием… Как она вопила! И на этот раз — никаких ремарок типа «просто у меня такой голос». Она дооралась до сердечного приступа, и Ольге пришлось отпаивать ее корвалолом. Когда старухе полегчало, из Нью-Йорка вернулась ее дочь; они долго совещались на кухне, потом пригласили туда Ольгу, и молодая хозяйка сказала возмущенным шепотом:
— У меня нет слов! За нанесенный ущерб я удержу часть вашей зарплаты, я еще не решила, какую именно часть. Вполне возможно — в размере вашего недельного гонорара. Это все. Можете идти.
Ольга физически ощутила, что и в самом деле всему есть предел, и, чтобы не преступить его, молча повернулась к обеим хозяйкам спиной и пошла складывать свои пожитки: магнитофон, два стеклянных подсвечника и синий кувшин с длинным узким горлышком…
На Джо Ольга вышла в первых числах апреля, просматривая объявления в местной газете, которую ранним утром, проезжая по спящему Тинеку, жестом сеятеля выбрасывал из окна своего старого «форда» седой негр в легкомысленной кепочке козырьком назад. Она позвонила по указанному номеру (причем Левка страховал ее на параллельной линии) и с грехом пополам выяснила, что детей трое: старшему двенадцать, младшему тpи, и что бебиситтер нужен немедленно — завтра, еще лучше — сегодня вечером. Левка записал адрес, и в тот же день вечером они поехали. Городок находился неподалеку от Тинека, но выглядел победнее: однотипные дома незамысловатой постройки стояли тесно, как солдаты в строю — плечо к плечу. Перед домом Джо росли, обнявшись, две березки — и Ольга восприняла это как хороший знак. Дверь открыл невысокий голубоглазый мужчина, смущенно улыбнулся и что-то сказал извиняющимся тоном, на что Левка ответил:
— Never mind.(Пустяки (англ.).
Они вошли внутрь и остановились: дома в обычном смысле не было вовсе, а было захламленное помещение, в котором стояла мебель, заваленная вперемешку детской и мужской одеждой, включая обувь. Сверху сидели два мальчика — двенадцати и пяти-шести лет; трехлетнего видно не было, зато было хорошо слышно: он ревел где-то наверху. Ольга посмотрела на Левку, потом оглянулась на Джо, который молча стоял за их спинами.
— Что тут у вас стряслось — землетрясение? — по-русски спросила она.
Джо улыбнулся и сказал таким голосом, что она поняла смысл:
— Я знаю, что ты откажешься, — сказал он. — Но если ты это сделаешь — я убью себя.
«Господи, хоть бы он перестал улыбаться», — подумала Ольга. Она согласилась из чувства элементарной бабьей жалости — и ни разу не пожалела об этом. Неделю подряд она скребла и мыла все, что попадалось под руку — от унитаза до трехлетнего малыша. Вечер, когда она уложила всех троих в чистых пижамах на чистые постели, ознаменовался двумя событиями: Джо принес торт гигантских размеров и бутылку бpенди, а Ольга, отведав того и другого, заснула прямо за праздничным столом…
Левка допытывался:
— Ты понимаешь мальчиков? Я спрашиваю потому, что знаю: детей понять труднее всего.
— Разве? — удивлялась Ольга. — А по мне, так один черт — я их всех одинаково не понимаю.
— Тогда — как же ты? — недоумевал Левка.
Ольга и сама не знала — как; где догадывалась, где думала, что догадывается, — так оно и шло… Раз в неделю заезжал Левка, беседовал с Джо; из бесед выяснилось, что жена Джо ушла из дома три месяца назад — к своей сослуживице и подруге: оказалось, что у них любовь. Джо посмеивался, когда рассказывал, но Ольга понимала, что ему было бы все же легче, если бы она ушла к другому мужчине. Захваченная новым чувством, жена не появлялась и даже не звонила. На первых порах Джо помогала соседка, потом пришлось взять бебиситтера. По объявлению пришла молоденькая негритянка, которая больше всего на свете любила смотреть мультики по телевизору. Проснувшись, негритянка варила кофе, пила его сама и поила мальчиков, потом отвозила старшего в школу, возвращалась и садилась с малышами перед телевизором — благо их интересовали одни и те же программы; такие вещи, как стирка, уборка и готовка, ее не интересовали. Джо все еще был не в себе и не мог реагировать адекватно, он только намекал и терпел, но однажды, вернувшись с работы, обнаружил прибавление семейства: на диване перед телевизором сидели — бебиситтер, мальчики и толстый негритянский тинейджер, из-под него торчали лишь кpоссовки старшего мальчика, Джона. Джо заставил себя сосредоточиться и высказался более определенно. Негритянка обиделась и отреагировала немедленно: она ушла сразу после окончания мультика вместе с невозмутимым подростком. Так появилось второе объявление в газете, а вслед за ним — Ольга. Ее рабочий день начинался в 5.45; открыв глаза, она шла будить Джо, который не слышал будильника.
— Пpосыпайся! — стучалась она в дверь его спальни, и эти слова, а потом и запах свежезаваренного кофе срабатывали, и на кухне появлялся улыбающийся Джо с мокрыми, зачесанными назад волосами. Ольге казалось, когда он не спал и не ел — он улыбался всегда; улыбка была славная, как у старшего мальчика, Джона, и Ольга недоумевала, какая муха укусила Синди, его жену, что в возрасте тpидцати восьми лет она вдруг страстно влюбилась в свою сослуживицу, которая была к тому же на три года старше ее.
Думая об этой истории, Ольга неожиданно вспомнила один эпизод из своего детства. Они с мамой пошли на день рожденья дочки маминой приятельницы, тоже эстрадной певицы; девочке исполнялось не то десять, не то одиннадцать лет, и Ольга отчетливо помнила, как она была одета: черные брюки и белая блузка с кружевным воротничком. И еще — у нее были красные потрескавшиеся губы, которые она постоянно облизывала. Сначала они поговорили о школьных делах, потом девочка, ее звали Надя, показала Ольге свои балетные тапочки (она занималась в какой-то студии), потом она надела их и упруго попрыгала перед зеркалом, разводя руками. «Разогревшись», она пригласила на танец Ольгу и, обняв ее за шею, томно откинулась назад, а Ольга вдруг стала красная и вся вспотела от волнения. Она училась в смешанной школе и сидела за одной партой с самым красивым мальчиком в классе, но ее первым увлечением была девочка Надя, и Ольга никому о ней не говорила, ни одной живой душе, даже бабушке… К мыслям о Синди теперь неизменно примешивалось это детское воспоминание, и, когда душным июльским вечером зазвонил телефон и она услышала: «Привет, это Синди, а Джо дома?» — Ольга излишне суетливо побежала звать его к телефону и смутилась, узнав, что Синди придет повидать мальчиков. К ее приходу она тщательно одела и причесала всех троих и подкрасилась сама, что делала теперь далеко не каждый день. Синди пришла и оказалась худой кудрявой женщиной в джинсах и футболке; в ней не было ничего особенного; если не считать того, что за столом она несколько раз как бы невзначай касалась Ольги то рукой, то ногой, но ее прикосновения волновали не больше, чем, скажем, Левкины, и Ольга расслабилась и потеряла к Синди всякий интерес.
В ту же ночь ей приснился сон: она застала Игоря в постели с Таткой. Ольга проснулась с колотящимся сердцем, мокрая как мышь; самой жуткой подробностью было — как они оба просили у нее прощения, Татка даже бухнулась на колени… Ольга включила свет, закурила и лежала, глубоко затягиваясь и приходя в себя. Приснится же такое! А Татка-то здесь при чем? Она курила и вспоминала… А вдруг это возмездие? Закон бумеранга? Как говорила бабушка — тем же концом по тому же месту?
Утром она встала невыспавшаяся и злая, целый день бродила по дому, как лунатик, и, плюнув на экономию, в десять часов вечера внепланово позвонила в Ленинград, не соображая, что у них там шесть часов утра и Игорь спит. Наверное, он так и не понял, почему она подняла его среди ночи и допытывалась, как он убивает вечера, — не могла же она прямо сказать, что застукала его с Таткой в постели. После звонка немного полегчало, но ночью, дочитавшись и докурившись до одури, она поймала себя на том, что попросту оттягивает момент, когда нужно будет потушить свет: она боялась снова увидеть этот сон.
— Значит, так, — вслух сказала Ольга, — завтра беру расчет, покупаю билет в Ленинград и — гуд-бай, Америка! Пока не спятила — окончательно и бесповоротно.
Она погасила свет и долго не могла уснуть, соображая, есть ли в их ленинградской квартире телефон Татки, и, если нет, может ли Игорь через столько лет помнить его наизусть…
Через неделю после «вещего» сна Ольга в супермаркете встретила Алекса. Покупки она делала сама — на машине Джо, который в этот день ездил на работу рейсовым автобусом. (На права она сдала через два месяца после приезда в Америку — с первого захода.) Ольга доставала с полки «одноминутную» овсяную кашу для мальчиков и смахнула на пол добрую половину этой полки.
— Вот сволочь! — среагировала Ольга и услышала:
— Чу! Родная речь…
Перед ней стоял высокий парень, похожий на грузина; его длинные волосы были стянуты узлом на затылке — прическа, известная у женщин под названием «конский хвост». «Грузин» опустился на корточки рядом с Ольгой и помог водворить рухнувший товар на место. Когда они поднялись, Ольга знала, что Алекс снимает подвал на пару с приятелем в доме через несколько улиц от дома Джо, что оба москвичи, приехали полгода назад — легально и пока что «щупают американскую почву под ногами». В первый же уик-энд Алекс заехал за Ольгой на древнем, смахивающем на катафалк черном кадиллаке и отвез ее к себе. Приятеля там не оказалось, он вернулся только на следующий день, предварительно позвонив по телефону, — а они все еще лежали в постели…
Высаживая Ольгу перед домом Джо, Алекс лаконично сказал:
— В следующую субботу, ориентировочно — в час дня.
Ольга молча кивнула и подумала: «Как бы не так, никаких «следующих суббот» не последует». Через неделю Алекс заехал за ней в два часа, и Ольга уже ждала его перед домом, на улице.
Идею курсов программирования подал Левка:
— У тебя мужской склад ума, — сказал он. — Рациональный — должно получиться.
Они выбрали вечерние полугодовые курсы в Квинсе, деньги — две тысячи долларов — дал в долг Левка. Занятия начинались в сентябре, ровно через год после Ольгиного приезда в Америку. В августе Ольга купила по объявлению компьютер — уже на собственные деньги — и предупредила Джо. Занятия предполагались три раза в неделю, с 6 до 9 вечера: проблема состояла в том, что он возвращался с работы только в семь. Выслушав ее, Джо, ни минуты не колеблясь, предложил свой план:
— Нет проблем, — сказал он. — В дни занятий я оставляю машину тебе, ты завозишь мальчиков ко мне на работу и едешь на ней в Нью-Йорк, а мы возвращаемся домой автобусом. Очень пpосто, — с неизменной улыбкой заключил он.
Похоже, он не забыл тот день, когда сказал ей: «Если ты откажешься, я убью себя».
«Уж куда проще…» — подумала Ольга и поцеловала Джо в губы.
— Твоя Синди — форменная идиотка! — бестактно сказала она.
С середины сентября и до середины марта день Ольги начинался, как обычно, в пять соpок пять, а заканчивался иногда за полночь. В дни занятий — урывками в течение дня, а в свободные от занятий — все вечера напролет она просиживала перед компьютером, пока перед глазами не начинали мелькать черные точки. Вдобавок в декабре она получила свою первую неофициальную pаботу: соседу Джо по бизнесу нужен был человек для составления телевизионных программ, и для практики Ольга взялась за это. Где-то перед Новым годом исчез Алекс — перебрался в Бруклин, наверное, нащупал-таки почву под ногами, но Ольга не заметила его отсутствия: этой зимой, по определению Левки, она вся состояла из глаз и ног и поняла, что можно спать стоя. В машине по дороге в Нью-Йорк, и особенно обратно, она пела в полный голос, чтобы не заснуть за рулем…
Еще не закончив курсы, Ольга приступила к поискам работы и послала свое первое резюме, составленное и отпечатанное на компьютере с помощью Левки. Она рассылала одно резюме за другим — безответно, но Левка не унывал. «Это нормально, — говорил он. — Мы отослали шестьдесят пять резюме, я буду удовлетворен, если сработает восьмидесятое».
Сработало девяносто пятое. (Те несколько звонков, когда задавали вопросы, на все Ольгины ответы реагировали восхищенным «великолепно» и больше никогда не появлялись, в расчет не шли.) На девяносто пятое pезюме пришел письменный ответ — от компании на юге Нью-Джерси неподалеку от городка Элизабет. Как выяснилось впоследствии, это была маленькая компания, которая занималась составлением и распределением программ для топливных предприятий. Владелец компании, грек, по-видимому, относился к делу найма новых служащих очень серьезно: он собственноручно сочинил и прислал Ольге для решения две задачи. Но и Ольга отнеслась к делу не менее серьезно: она решила задачи со всевозможными выкладками и комментариями, а по поводу одной из них даже набралась смелости намекнуть на неточность в составлении и доказала — почему.
— По-моему, это уже перебор, — высказал свое мнение Левка. — На грани риска.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — сказала ему Ольга и отправила ответ на юг Нью-Джерси. Через десять дней она получила письменное приглашение на интервью.
На интервью жарким майским днем ее повез Левка. Ольга сидела рядом в новом костюме из бежевого шелка и молча курила. Этот костюм и замшевые босоножки купил ей Левка — в магазине, который был Ольге не по карману.
— Если есть совесть, отдашь, — сказал он. — С дивидендов.
Юбка открывала ноги выше колен, и Ольга сомневалась, не поймут ли превратно, но Левка настаивал:
— Костюм хорошего стиля, — доказывал он. — Лишней косметикой и бижутерией ты не грешишь, а красивые ноги еще никому не мешали!
Когда они нашли нужный адрес, припарковались и вышли из прохладной машины под палящее солнце, Ольга спросила:
— Как будет — «благодарю за внимание»?
— Ну ты даешь! — удивился Левка. — Thank you for your time. Дрейфишь?
— Еще чего, — сказала Ольга и промокнула взмокшие от волнения ладони о его футболку.
Через два часа она вошла в кафе, где ждал ее Левка, и села за столик напротив него.
— Ну? — спросил Левка.
— Благодарили, — сказала Ольга. — И я благодарила — «Тhank you for your time». Обещали позвонить.
— Ты все поняла?
— Почти.
— А они?
— Спроси у них, — вздохнула Ольга.
Через два дня ей позвонили из компании и сделали предложение: для начала, учитывая отсутствие опыта, 24 тысячи в год, к работе приступить через две недели. В этот день, уложив мальчиков спать, Ольга поехала к Левке, и они напились… Напились по-черному, вдвоем, так как Инна уехала с ночевкой к матери в Нью-Йорк.
— Все же ослабела за зиму, — пожалела себя Ольга. — Это надо же — пьяная в стельку…
— Ничего, теперь поздоровеешь, — утешал ее Левка. — Наберешь жирка куда надо…
— А куда надо? — игриво поинтересовалась Ольга, сбросила пепел на ковер и неожиданно для себя всхлипнула.
— Ты чего? — испугался Левка.
— Вкалываю, как мужик, — соpок восемь часов в сутки! — Ольга плакала и получала от этого удовольствие, она и забыла, как хорошо иногда поплакать…
Левка сел рядом, обнял за плечи и растерянно похлопывал ее по спине: он никогда не видел Ольгу плачущей. Она совсем размякла, прижалась к нему горячим мокрым лицом и зарыдала в голос.
— Ты один понимаешь меня, — причитала Ольга. — Ты один — родная душа…
— Двоюродная, — поправил Левка и поцеловал ее в соленую щеку. — Кончай реветь… всю скатерть мне залила: она же бумажная, размокнет…
Он снова поцеловал ее, теперь в шею, и Ольга с удивлением почувствовала, как колотится его сердце, потом — как заныло и запульсировало у нее внутри… Тут Левка поцеловал ее в губы, с трудом поднял и понес.
— Подожди… — вяло сопротивлялась Ольга. — Постой, может, все же не надо?
— Почему не надо? — задыхался Левка. — Почему же не надо — надо! Почему нет?
С бебиситтерством было покончено, отныне она работала полный рабочий день в американской фирме. На отвальной Джо уже не улыбался, на прощание он подарил Ольге фотоаппарат, и для начала она сняла 24 кадра, запечатлевшие всех трех мальчиков, Джо, Джо в обнимку с Левкой, и опять мальчиков, и снова Джо… Предстояло: снять квартиру и купить машину. Квартиру они нашли на удивление быстро, в комплексе, состоявшем из десяти двухэтажных домиков, — неподалеку от хайвея и поближе к югу Нью-Джерси. Там было зелено, уединенно и полно белок. Всю жизнь Ольга прожила в большом городе, а теперь с удивлением обнаружила, что любит уединение и тишину — деревню, правда, в американском стиле. Квартира, двухкомнатная, была на втором этаже, с балконом. Ольга купила на распродаже белый пластиковый стол и четыpе стула, Левка привез старый, на углях гриль — и барбекью по субботам были обеспечены. А внизу перед домом стоял на парковке ее «ниссан», темно-серый седан четырех лет от роду, который выбрал для нее Левка. (Не сговариваясь, они никогда не вспоминали ту ночь, когда Инна гостила у матери в Нью-Йорке, — как если бы ее не было вовсе…)
Ольга вставала теперь в 6.30 утра, принимала душ и в ясные дни завтракала на балконе. Настроение было такое — так бы и понеслась, задрав хвост, с той серой белкой, одним махом взлетевшей на самую верхушку старого дуба: последнее время она постоянно находилась в состоянии эйфории, «как под наркотой» — думала Ольга. (Левка как-то дал ей покурить марихуану — «для расширения кругозора», как он выразился; и она испытала что-то в этом роде, только очень кратковременно.) На работе дела шли отлично, грек был доволен. Правда, на днях позвонил один клиент из Бостона и, услышав ее акцент, поинтересовался:
— Sorry, what language do you speak?(FПpошу пpощения, на каком языке вы говоpите? (англ.))
Но эту проблему можно было понять — и грек понимал и терпел, даже охотно терпел, принимая во внимание деньги, которые он ей платил. Левка оказался прав — она обещала стать хорошим программистом.
— You are smart!(Ты умница! (англ.)) — покровительственно хвалил ее грек.
— Yes, I am,(Да, я умница (англ.)). — отвечала ему Ольга, смягчая наглость ослепительной улыбкой. И все шло — лучше некуда.
Но Игорь был другого мнения.
— Поздравляю, — сдержанно сказал он по телефону в ответ на ее монолог, сплошь состоявший из восклицательных знаков. — Двадцать четыpе тысячи в год для начала, наверное, неплохо?
— Особенно по сравнению с пятнадцатью, которые я имела, — обиделась Ольга. — А квартира? А машина? А профессия? Уж кто-кто, а ты бы должен понять… — И она потянулась за сигаретой.
— Сколько мы с тобой не виделись? — спросил Игорь.
— Через неделю будет два года.
— Вот именно… Уж кто-кто, а ты бы должна понять…
— Здрасте, я ваша тетя, — удивилась Ольга. — А зачем, по-твоему, я все это делаю?
— Не вижу связи, — сказал Игорь.
— Протри глаза — увидишь, — посоветовала Ольга.
Игорь помолчал.
— Я устал без тебя, — признался он. — Наверное, я просто устал.
— А мне легко? Да я зимой чуть не загнулась, пока курсы кончила, — ровно половина осталась!
— Я каждый день загибаюсь, — возразил он.
— Ну, потерпи еще немножко… — попросила Ольга.
— Сколько — немножко?
— Господи, ты — как Данька…
— Неужели ты не понимаешь — мы ждем у моря погоды!
Тогда Ольга выложила свой главный козырь:
— Послушай, у Левки есть идея… — сказала она.
Через год после подачи документов на политическое убежище Ольге продлили разрешение на работу, но на интервью ее не вызывали; и никого из людей в ее положении, известных Левке, не вызывали тоже.
— Настали другие времена, — резюмировал он. — Америка разлюбила иммигрантов. Убежден, что статус политического беженца тебе не светит. И поставим на этом крест. Отныне мы будем действовать в другом направлении.
Другое направление означало Н-1 визу. В идеале это выглядело так: американская компания приглашает на работу зарубежного специалиста и оформляет для него рабочую визу. Но одно дело пригласить этого самого специалиста, если он тихо-мирно проживает в своей стране, и совсем другое — если он находится в Америке в положении Ольги: хоть и легально, но все-таки без определенного статуса.
— Ты молодой перспективный сотрудник, не вижу, почему бы им не пригласить тебя на постоянную работу? — сказал ей Левка. — Только не торопись, сначала заработай авторитет — время работает на тебя: надо, чтоб они тебя уж очень захотели…
Через полгода после поступления на работу, в начале декабря, Ольга обратилась к греку с просьбой о спонсорстве в получении Н-1 визы — и получила категорический отказ.
— Ты поторопилась, — огорчился Левка. — Я предупреждал тебя — надо было подождать еще какое-то время.
— Я два года не видела Даньку — тебе это понятно? — сказала Ольга. — Чеpтов грек! Он просто сдрейфил… Может, мне переспать с ним — как ты считаешь?
— Fine, — сказал Левка. — Нет проблем: грек переспит — и скажет «спасибо»…
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что к вопросу спонсорства это не будет иметь ровно никакого отношения.
— А что делать? — спросила Ольга.
— Плюнуть.
— И все?
— Плюнуть и рассылать резюме. По новой.
Канун нового, 1994 года ознаменовался двумя событиями: от Левки ушла жена, а Ольга встретила Стива, что во многом определило дальнейший ход событий.
Американцы обожают праздники и к Рождеству начинают готовиться сразу после Дня Благодарения. В витринах магазинов вспыхивают искусственные елки, маленькие электрические лампочки высвечивают перед домами кусты, деревья и трогательные сюжеты на рождественские темы. В кабинете грека и в холле появились яркие растения в горшках с пунцовыми листьями — непременные атрибуты американского Рождества. Ольга тоже купила елку и повесила на входную дверь своей квартиры венок из искусственных еловых веток с настоящими шишками; все это увенчивалось пышным алым бантом: основополагающими цветами Рождества были зеленый и пунцовый. В рассветных сумерках декабрьского утра Ольга ехала на работу и думала о письме, которое накануне получила от Игоря. С некоторых пор мысли о муже стали вызывать у нее странное ощущение дискомфорта: сначала возникало привычное чувство тоски, потом начинало посасывать под ложечкой и хотелось немедленно закурить. Это ощущение, если бы Ольга захотела называть вещи своими именами, было растущим раздражением против мужа: живет дома, привычная квартиpа, знакомый с детства город, и все вокруг говорят по-русски… Попробовал бы он!
В такие минуты она не хотела думать о том, что на руках у него остался ее маленький сын и что сам он находится в двусмысленном положении соломенного вдовца. Раздражение не считается с логикой, вернее, у него своя логика. В этом последнем письме, о котором Ольга думала по дороге на работу, он писал вполне определенно: бросай все и приезжай домой, эта затея с Н-1 визой — чистое безумие. Грек отказал и никто не согласится, а жизнь уходит, и Данька растет без матери. «Еще год — и ты его не узнаешь, — писал Игорь. — А он не узнает тебя». Это был запрещенный прием, удар ниже пояса. Так могла бы написать мать, но только не он. Чем упрекать — пошел бы на компьютерные курсы или всерьез занялся английским… а так? Ну, приедет — ни языка, ни профессии, а жить-то как? Опять магазин для неимущих, pаспpодажи? И — брать дополнительную работу на дом? Спасибо, она тоже не двужильная! Вот Эдик Шнейдер — сидит на велфере; работал таксистом — не выдержал, пошел на курсы программистов — не получилось.
— Понимаешь, я и компьютер — взаимоисключающие субстанции, — грустно гудел он в телефонную трубку. — Это черная магия, если честно — я его боюсь… И вообще — я из другого поколения…
— Эдик, а как насчет анекдотов? — чтобы сменить тему, спросила Ольга. — Есть что-нибудь свеженькое?
— Анекдот есть, — сказал он. — Короткий, но очень емкий: Эдуард Шнейдер в Америке.
Ольга взяла сигарету, и в эту минуту ее обогнала вишневая «тойота», в которой на переднем сиденье рядом с водителем сидел… Данька.
— Сынок! — крикнула Ольга и нажала педаль газа.
«Тойота» на желтый свет проехала перекресток, и Ольга, не сбавляя скорости, уже по красному рванула за ней. Почти сразу, за первым светофором был следующий — там тоже зажегся красный свет, «тойота» остановилась, и Ольга, не успев затормозить, довольно ощутимо толкнула ее сзади. Она сидела белая, с зажатой в зубах сигаретой, и не шевелилась. Из «тойоты», крепко хлопнув дверцей, вышел высокий мужчина в куртке и лыжной, до бровей, вязаной шапке — и подошел к Ольгиной машине. Она опустила стекло и молча смотрела на него.
— Пpоснись! — сказал он сдавленным голосом. — Проснись, не видишь — у меня ребенок в машине!
— Я вижу, — прошептала Ольга. — Как его зовут?
— Хороший вопрос, — удивился мужчина. — Какая тебе разница? Ну, Питер… Может, тебя интересует и мое имя?
Ольга кивнула.
— Стивен, — улыбнулся он. — Ты что — всегда так ездишь?
— Нет, мне показалось, что в вашей машине мой сын.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Стивен. — Как это — показалось?
Ольга молчала.
— О’кей! — сказал он. — А как твое имя?
Это было перед Рождеством, а в середине февраля Ольга со Стивом уехали в Веpмонт кататься на лыжах. Они приглашали с собой и Левку, но он отказался; Левка вообще на несколько месяцев выпал из жизни — с того момента, когда, вернувшись с новогодней вечеринки и аккуратно повесив вечернее платье в платяной шкаф, Инна заявила ему:
— Не хотела портить тебе новогоднее настроение, но, видно, придется… Дело в том, что я ухожу от тебя.
Сначала Левка просто не поверил, он так и сказал:
— Я тебе не верю…
— Ну почему же? — пожала плечами Инна. — Возможно, тебе это покажется странным, но у меня такое чувство, что этот этап жизни закончен. Вот и все.
На все Левины мольбы объяснить — она только повторяла:
— Мне соpок лет, еще немного — и будет поздно. Я не хочу доживать свой век вот так: день да ночь… Тебе я не нужна, ты даже не заметишь моего отсутствия.
Последнее было похоже на правду, но Левка за месяц похудел на шестнадцать фунтов, почти не спал и не мог говорить ни о чем, кроме «предательства» жены. Из дома он ушел сразу и жил пока что у Ольги.
— Я допускаю — появился бы другой мужик, — говорил он ей. — Хоть можно понять… А тут? Нет, выход один — убить!
И он вполне серьезно выкладывал ошарашенной Ольге различные варианты убийства.
— Ты что — совсем уже? — возмущалась она. — Уши вянут! Скажи лучше, чем ты объясняешь ее решение?
— Ничем. Взбесилась — и весь сказ! Убить, как бешеную собаку.
— Ну, погоди, ну, послушай, — убеждала его Ольга. — Нельзя же так… заладил… Надо постараться понять — почему?
— Потому что взбесилась. Убить! Убить и разорить.
— Но если ты ее убьешь, то кого волнует, что ты ее разорил? — вразумляла Ольга брата.
С этой минуты Левка с головой погрузился в эту тему — тему разорения «взбесившейся» жены. В свое время, отдавая должное деловым качествам Инны, он ввел ее во все детали бизнеса, фактически сделав своим партнером, и теперь не мог себе этого простить.
— Урок мне, дураку, на всю жизнь, — жаловался он Ольге. — Жена ничего не должна знать, кроме одного: деньги в тумбочке, бери и пользуйся. А как они туда попали — это мой бизнес!
Инна возбудила дело о разводе — Левка саботировал и затягивал процесс как только мог. На вопрос сестры — зачем? — охотно объяснял:
— Фигурально говоря, сейчас у меня две коровы, одна из которых после развода отойдет жене, а пока я дою обеих. Хотя, как я надеюсь, ей достанется любая половина той коровы.
Вскоре он поселился в комплексе неподалеку от Ольги, и они снова покупали старую мебель и обставляли теперь уже Левкину квартиру.
Почти все выходные Ольга проводила теперь со Стивом; он часто возил ее в Нью-Йорк и угощал обедами в маленьких уютных ресторанчиках, из которых Ольга отдавала предпочтение китайским и японским. После обеда они болтались по Пятой авеню, глазели на витрины, устав, заходили в бар выпить по паре дринков… Они побывали в тех pайонах Нью-Йоpка, где Ольга не была со времен своего первого приезда в Америку. Несколько раз они приглашали с собой Левку, но он неизменно, поблагодарив, отказывался. Как-то на обратном пути из Нью-Йорка они заехали к нему и обнаружили, небритого и похудевшего, лежащим на диване в обнимку с котом Тубиком, которого, уходя из дома, он забрал с собой. Левка встал с дивана, поставил чайник, и они пили чай с привезенным из Нью-Йорка тортом и разговаривали.
— Нормальный мужик, — высказал потом свое впечатление о Стиве Левка. — И чокнулся от тебя…
— Не выдумывай, — отмахнулась Ольга. — Просто у него свои проблемы, у меня — свои, а минус на минус, как известно, дает плюс. Он оказывает на меня благотворное влияние.
— И как часто оказывает? — поинтересовался Левка.
— Тебя послать или сам пойдешь? — спросила Ольга.
— Fine, главное — он оказывает благотворное влияние на твой английский, причем совершенно бесплатно…
Проблемой Стива была его бывшая жена, с которой он развелся три года назад, она спекулировала на его привязанности к сыну, чтобы время от времени затаскивать экс-мужа в постель.
— Ты понимаешь, — делился Стив, — как откажусь — не дает Питера: то болен, то гостит у ее матери в Пенсильвании, то еще что-нибудь… Не могу же я с ней судиться.
— Почему не можешь? — удивлялась Ольга. — Это настоящий шантаж!
Иногда они заезжали за Питером и брали его с собой, и каждый раз сердце Ольги ёкало, когда она видела его светлые и легкие, совсем Данькины, волосы… Про себя в общих чертах она рассказала Стиву всё, как было и как она смогла ему объяснить на своем примитивном английском. Сначала он не понял:
— Похоже, у тебя дома тоже не все о’кей, — выслушав, заключил он. — Не хочешь — можешь не говорить… А чем занимается твой муж — я имею в виду, какой у него бизнес?
Ольга подумала и сказала так:
— Мой муж — писатель.
— У него есть бестселлеры? — поинтересовался Стив.
— Пока нет, — вздохнула Ольга.
— Тогда — на что же вы жили?
— Вопрос по существу… Теперь ты понял, почему я здесь?
— Я понял, — сказал Стив. — Только, я думаю, ехать должен был он — твой муж.
Филиалу солидной телефонной компании АТ&Т требовались программисты, и она сделала заказ одной из посреднических фирм; получив заказ, фирма дала объявление в газету, которую Ольга прочитала за утренним кофе. В тот же день она отправила по указанному адресу резюме, дополненное информацией о настоящем месте работы, и через три недели была сотрудником этой фирмы, а еще через неделю приступила к работе в АТ&Т, куда ее «продали» посредники в качестве программиста-консультанта. Теперь ей платили 35 тысяч в год, и она не знала, сколько «стоит» на самом деле, так как немалая доля ее зарплаты оседала в посреднической фирме. Штат фирмы состоял почти исключительно из индусов, которые сами были на Н-1 визе, и поэтому Ольге без труда удалось заручиться их согласием на спонсорство. Не теряя времени, она стала искать адвоката, который бы согласился вести ее дело. Была поздняя весна, когда она уже мало чем отличается от лета, и к поискам адвоката подключился Левка, который снова ожил и быстро набирал потерянные фунты.
Весну Ольга заметила по двум признакам: в горшке искусственного цветка, висевшего над входной дверью ее квартиры, она обнаружила четыре крошечных пестрых яичка, и Левка, под живительными лучами весеннего солнца, встал с дивана, вышел из депрессии и плотно захлопнул за собой дверь. Каждое утро за завтраком он теперь внимательно просматривал в русских газетах рубрику «знакомства по объявлению» и заинтересовавшую его информацию вводил в компьютер. Программу Левка озаглавил «Мои кpошки», в ней на каждую «крошку» имелся деловой реестр: имя, возраст, номер телефона, а также результаты состоявшейся встречи. «Непpавильное отношение к жизни», — отмечал он, если его не устраивала жизненная позиция партнерши, или: «недостаточно ума», если претендентка производила впечатление полной дуры — это было не менее важно, чем внешние данные «крошки». «Толстуха», «непpивлекательна», «плохие ноги», — вводил он в компьютер.
— Черт знает что! — хохотала Ольга. — Ну ладно, кривые ноги — ищи другую, а компьютер-то тут при чем?
Но Левка был невозмутим:
— Еще как при чем! — внушал он сестре. — Стану я загружать память всякой ерундой, а помнить необходимо, а то позвонишь опять какой-нибудь толстухе — греха не оберешься… А так, включил программу — и никаких проблем….
Так, методом проб и ошибок, в середине лета он вышел на Аллу.
Пожилой американский адвокат стерильной чистоты и свежести (Ольге казалось — весь он, с головы до ног, вымыт, отутюжен и даже слегка подкрахмален) только что ознакомился с Ольгиным дипломом, точнее — с его английским вариантом, заверенным у юриста, и был недоволен.
— Должен вас огорчить, — сказал он, постукивая по диплому маленькой белой рукой с маникюром. — Боюсь, это не сработает.
— В каком смысле? — спросил Левка.
— В том смысле, что специальность, полученная леди при окончании геологического института, не соответствует должности, которую она занимает в АТ&Т — должности программиста-консультанта. В этом смысле, — любезно объяснил адвокат. — Могу остановиться на этом подробнее…
— Спасибо, не надо, — поблагодарил Левка. — Могу я задать вопрос, так сказать, вообще… чисто риторический вопрос?
— Я слушаю, — сказал адвокат.
— Я еще раз хочу подчеркнуть, что то, о чем я спрошу, не имеет никакого отношения к здесь присутствующим. — Левка снял очки, дохнул на них, потер о колено и надел снова — привычка, оставшаяся со студенческих времен. — Вопрос такой: а что, если достать другой диплом? Такой, который сработает?
И он с обаятельной улыбкой взглянул на адвоката. (В Левкиной внешности было что-то от интеллигента-разночинца, но одновременно он смахивал на сатира; так что в итоге Левка выглядел как интеллигентный сатир конца двадцатого века.) Ольга почувствовала холодок наручников на запястьях, но адвокат с интересом посмотрел на Левку.
— Я вижу, вы поняли суть дела, которая состоит в том, что образование, то есть диплом, должно соответствовать должности, в данном случае программиста. От себя могу добавить, что считаю маловероятным, чтобы кто-то стал проверять подлинность документа, в данном случае диплома.
— Fine, — сказал Левка. — Я так и думал…
Через неделю они встретились с русским адвокатом — по принципу «ум хорошо, а два лучше». Ознакомившись с документами и выслушав Ольгино объяснение, он закурил, щелкнув серебряной зажигалкой, и, стряхивая пепел в элегантную пепельницу, с обезоруживающей российской прямотой сказал буквально следующее:
— Все очень просто: диплом надо купить.
Бpайтон-Бич Ольга знала плохо: ей не довелось там жить, и у нее не было знакомых, которые бы там обитали; но любознательный Левка не мог обойти Бpайтон своим вниманием и ориентировался в нем почти так же безошибочно, как в родном центральном Нью-Джеpси.
— Похоже — здесь, — сказал он и припарковал машину у тротуара.
Вывеска, золотом по черному, гласила: «Иммигpационная служба Бpайтона»; ниже, помельче, шла расшифровка:
1. Оформление и продление рабочих и учебных виз (Н-1; В-1: J-1) — с предоставлением Social Security Number и права на работу. Гарантированное трудоустройство; через 12 месяцев возможно получение гpинкаpты.
2. Легализованные переводы документов, доверенности.
3. Восстановление документов.
Задрав голову, Левка внимательно изучил вывеску:
— То, что надо, — сказал он Ольге. — Восстановление документов, в том числе — несуществующих…
Спустившись на несколько ступенек, они вошли в полуподвальное помещение иммиграционной конторы. Внутри надрывно гудел старый кондиционер; вся контора состояла из длинной узкой комнаты с окном, в котором мелькали ноги пешеходов. На улице плавился яркий июньский день, но в конторе горел электрический свет. За массивным письменным столом с витиеватыми гнутыми ножками сидела полная женщина неопределенного возраста с сигаретой во рту. Она что-то быстро писала и одновременно разговаривала по телефону. Увидев вошедших, она жестом пригласила их сесть и тут же забыла об их существовании.
— А я тебе говорю — Флорида и Флорида! — кричала она в трубку. — При чем здесь Багамы? Кому они нужны, эти Багамы? — Она произносила «Бахамы». — Пусть она сама отдыхает на Бахамах — только Флорида, это я тебе говорю! — Тут она, прервав писание, неожиданно протянула Ольге руку, сложив ее лодочкой, и представилась:
— Бэла, рада познакомиться.
Ольга открыла было рот, но Бэла, сразу перестав ею интересоваться, опять с увлечением стала развивать тему преимущества отдыха во Флориде; тогда Ольга тоже закурила, а Левка от нечего делать снял и стал тщательно отполировывать о колено свои очки. В самом неожиданном месте, даже не простившись, Бэла положила телефонную трубку и некоторое время молча писала; дописала, полюбовалась на написанное и, скомкав, небрежным жестом выбросила в корзину для бумаг.
— Итак! — сказала она бодрым голосом.
— Это касается восстановления документов, — вступил в разговор Левка.
— А именно?
— Имеется в виду диплом. Диплом об окончании института.
— Какого института?
— Это — на ваше усмотрение. Любого, который выпускает специалистов по вычислительной технике.
— Кто послал? — спросила Бэла.
— Благодарный клиент, — успокоил ее Левка. — Некий Борис Кацман.
— Был такой, — кивнула Бэла, и они стали уточнять детали.
Тут же, при них, она открыла сейф и стала перебирать какие-то бланки, потом кому-то позвонила и снова взялась за сейф. Наконец, уселась за стол и сообщила:
— Могу предложить диплом Ленинградского политехнического института, выпускает специалистов нужного вам профиля, устроит?
— Берем, — сказал Левка.
— Три тысячи долларов, полторы — авансом.
— Вот это да! — восхитился Левка, когда, щурясь от слепящего солнца, они вышли из конторы на улицу. — Ай да Бэла! «Какие Бахамы — Флорида и только Флорида, это я тебе говорю!» — И он захохотал.
— Три тысячи, — вздохнула Ольга. — Я перед тобой, как перед Родиной, — в вечном долгу.
Через неделю они свезли Бэле полторы тысячи, а еще через две — остальные полторы в обмен на диплом об окончании Ленинградского политехнического института.
— Ну что ж, — подытожил Левка, — обыкновенная подделка, высококачественная — на подлинных ворованных бланках. Тоже бизнес…
— Преступный бизнес, — вставила Ольга.
— Значит, есть спрос. А пока есть спрос — будет и предложение, основной закон бизнеса… У нас что — есть альтернатива?
Они снова позвонили американскому адвокату. Услышав, что диплом, который «сработает», у них на руках, он сказал «пpекpасно», но от дальнейшего ведения дела отказался, сославшись на занятость. Русский адвокат поздравил их с оперативностью, но вести дело тоже не захотел.
— Не мой профиль, — объяснил он. — Вот если бы автомобильная катастрофа…
— В следующий pаз, — пообещал Левка. — Можете кого-нибудь порекомендовать?
Адвокат порекомендовал молодую русскую адвокатессу с французской фамилией Роша, проживающую в штате Индиана. Левка присвистнул:
— Спасибо, что не в Париже!
— Есть и поближе, — сказал адвокат. — Но — или не возьмутся, или возьмутся, но не сделают. А эта специализируется как раз на таких делах, и не без успеха. Вы всегда можете ограничиться телефонным общением плюс почта.
Он дал им координаты «парижанки», как окрестил ее Левка, они связались и, получив согласие, отослали ей копии необходимых документов. Роша повела дело активно; она и ее ассистент, судя по голосу, тоже молодой, работали как часы — бесперебойно и точно. В середине декабря было получено подтверждение на оформление Н-1 визы, оставалось — ее получить. Если бы у Ольги была любая другая виза, например, неистекшая гостевая, ее можно было бы обменять на Н-1 визу внутри страны. Одну визу — на другую, и никаких проблем… В ее случае за визой необходимо было выехать за пределы США.
— Лучше всего — в Канаду, — посоветовала Роша. — И ближе всего.
— Я не имею права покидать пределы США — как потенциальный политический беженец, — напомнила Ольга.
— Тут есть риск, — честно предупредила Роша. — Вы можете вернуться только с Н-1 визой на руках или не вернуться вовсе: в случае, если по каким-либо причинам вам будет отказано в ее получении. Но лично я не вижу таких причин.
Для поездки в Канаду была необходима канадская виза, и сразу после новогодних праздников Стив повез Ольгу в Нью-Йорк в канадское консульство. Всю дорогу, стараясь отвлечь ее, он вслух учил русские слова.
— Спсибо… — старательно выговаривал он. — Довсидание… Бривет. — И снова: — Спсибо…
Ольга хохотала и передразнивала его, но каждый раз, когда закуривала сигарету, замечала, что у нее дрожат руки. Все прошло на удивление гладко, и они со Стивом отметили это событие у Левки, к которому завалились поздно вечером с пакетом из китайского ресторана и бутылкой «Абсолюта». У Левки был беспорядок: в гостиной на полу стояли два чемодана и валялись какие-то картонные коробки. Из кухни выглянула Алла, и Левка обескураженно развел руками:
— Вот — вселилась… явочным порядком, и приданое привезла. Не обращайте внимания…
В машине, по дороге домой, Ольга обняла Стива за шею и прошептала в самое ухо:
— Спасибо, спасибо, спасибо… за всё.
Холодным январским утром Ольга со Стивом сидели на кухне ее квартиры и пили кофе.
— На черта тебе эта поездка, — сказала Ольга. — Мало ли что…
— Мне нравится Канада, — возразил Стив. — И я давно там не был.
— А я так никогда не была. — И Ольга потянулась всем телом и зевнула.
— Не выспалась? — спросил Стив. — В машине доспишь…. давай ешь!
— Возишься со мной, как с ребенком, — мало тебе Пита?
— Я всегда хотел девочку, — признался он. — Маленькую девочку — беби-геpл…
— Ничего себе беби! — Ольга встала и продемонстрировала себя в полный рост. — Как тебе беби-геpл?
— Именно такую я и хотел. — Стив смотрел на нее, и, увидев его глаза, Ольга сказала:
— Вообще-то мы собирались в Канаду…
Через час они ехали на север в сторону Олбани.
— Над Канадой небо синее, — тоненьким голосом пела Ольга. — Меж берез дожди косые…
А Стив насвистывал в такт — два путешественника, у которых впереди долгая увлекательня поездка за границу, в страну Канаду; такие же туристы, как все: едут себе в Монреаль, пробудут там денек-другой и — назад, в Штаты… Они несколько раз останавливались перекусить и отдохнуть, и к границе подъезжали в полной темноте, около восьми часов вечера. Последние два часа машину вела Ольга, но когда впереди показались огоньки сооружения, напоминающего обычную будку, Стив снова сел за руль. Подъехали — впереди шлагбаум, в будке — молодой рыжеватый канадец. Обычная процедура, обычные вопросы…
— Гpажданство? — спросил канадец.
— Соединенные Штаты Амеpики, — сказал Стив, а Ольга молча протянула свою визу.
— Будьте добры выйти из машины, — сказал ей рыжий.
Стив отвел машину в сторону, и канадец проводил их в здание иммиграционной службы. Ольга снова предъявила документы — визу и советский паспорт; их долго и внимательно изучали, потом вернули и вежливо, но решительно отказались пропустить ее через границу.
— То есть как? — не понял Стив. — У нее виза, выданная канадским консульством! — Он взял из рук Ольги и показал визу.
— Я видел, — невозмутимо сказал чиновник.
— Тогда в чем дело? — спросил Стив.
— У нас нет гарантий, что американская сторона примет ее обратно, — объяснил таможенник. — У нас уже были подобные прецеденты.
— Я еду в Монреаль за Н-1 визой, — сказала Ольга. — И вернусь с ней назад, меня не могут не впустить.
— А если вы ее почему-либо не получите? Нет, пусть они подтвердят, что примут вас назад при любых обстоятельствах, независимо от того, дадут вам Н-1 визу или нет.
И они пошли в американскую иммиграционную службу; Стив держал ее за руку. Ольга двигалась как во сне: она не была готова к тому, что происходит; понимая, что может застрять в Канаде, она и подумать не могла, что ее задержат на границе по дороге туда — с канадской визой на руках, разрешающей въезд в страну. Американцы, вникнув в суть дела, дать гарантию отказались, они позвонили в канадскую иммиграционную службу и выразились вполне определенно:
— Если мисс не получит в Канаде Н-1 визу, впустить ее обратно мы не сможем.
Ольга со Стивом вернулись к канадцам…
— Теперь вы поняли? — спросили те. — Мы бы рады, но американская сторона не дает гарантий. Это все.
Они сели в машину, Стив включил зажигание, развернулся, и вишневая «тойота» покатила на юг…
До этого момента Ольга воспринимала поток событий, как бы находясь внутри захватывающего детективного фильма, даже подделка диплома не произвела на нее отрезвляющего действия. Теперь она протрезвела. Ночью Ольга позвонила Левке.
— Ты чего среди ночи? — удивился он. — Который у вас там час, в Канаде?
— Меня туда не впустили, Левка, — сказала она ему. — Я звоню из мотеля. Меня туда не пустили и никогда не пустят… Меня вообще никуда не пустят: канадцы — в Канаду, а американцы — в Америку. Я пропала, Левка!
Вернувшись, Ольга связалась с канадским консульством и объяснила ситуацию.
— Этого не может быть! — отреагировало консульство. — Вас обязаны были впустить: ваши документы на въезд в Канаду в полном порядке…
Это Ольга знала и без них.
Роша не теряла присутствия духа:
— Для меня это неожиданность, — призналась она. — Что ж, попробуем иначе… Знаете, что нужно сделать? Лететь самолетом! Аэропорт это аэропорт — чем больше людей, тем меньше вопросов. Я уверена — на этот раз все будет о’кей.
Собрались у Левки и обсудили план действий: Ольга летит самолетом, а Стив на день раньше едет на машине, останавливается в гостинице, ночует — и встречает Ольгу в аэропорту. (На этот раз Ольга уже не отговаривала Стива от поездки…)
Аэропорт есть аэропорт — голос диктора, рев взлетающих и идущих на посадку самолетов и люди, люди, люди… Поток пассажиров тек мимо таможенного чиновника. Обладателей американских паспортов пропускали беспрепятственно, остальных задерживали и, проверив, ставили штамп в их иностранный паспорт. Канадский чиновник, улыбаясь, задавал необходимые вопросы; он с улыбкой спрашивал, ему с улыбкой отвечали и, получив штамп в паспорт, шли дальше. Ольге сразу резанул слух его сильный французский акцент — «бесплатные уроки английского» не пропали даром. Он приветствовал Ольгу неофициальной, от себя, улыбкой: приятно впустить в Монреаль такую длинноногую газель… Газель протянула паспорт — иностранный, и визу; документы были в порядке, и он ввел трудную фамилию в компьютер. То, что он там увидел, удивило его.
— Что это у вас произошло неделю назад на границе в Шапло? — спросил он длинноногую русскую.
Ольга мгновенно покрылась испариной, и ноги стали ватными.
— Ничего не произошло, — чтобы что-нибудь сказать, сказала она.
Она видела, что чиновник озадачен тем, что неделю назад в Шапло ее не пропустили через границу: лично он не видел никаких препятствий. Шевеля губами, он изучал экран компьютера и недоумевал, но брать на себя ответственность в этом непонятном инциденте ему не хотелось.
— Придется пригласить американских таможенников, — почти извиняющимся тоном сказал он Ольге. — Возникла неясность.
Через час появились два американских чиновника и вступили в долгий разговор с канадцем. Ольгу ни о чем не спрашивали — она просто присутствовала. Канадец напряженно слушал, изредка вставляя междометия, даже «о’кей» он произносил с акцентом. Ольга догадалась, что он плохо понимает объяснение американцев и не хочет переспрашивать, чтобы не обнаружить свой плохой английский.
Американцы, точно обрисовав «пограничный инцидент», подтвердили свой категорический отказ впустить ее обратно без Н-1 визы. Она поняла это, но канадец, наверное, не понял: вежливо поблагодарив, он отпустил американцев и… поставил штамп в Ольгин паспорт.
Увидев Стива, она протянула ему свою спортивную сумку и попросила:
— Давай посидим где-нибудь минутку, ладно?
— Тpиста футов до машины, — удивился Стив. — Ты что такая бледная?
— Их нужно пройти, эти тpиста футов, — сказала Ольга, снова взяла из рук Стива спортивную сумку, поставила на пол — и села на нее.
«Так похоже на Россию…» — вспомнила Ольга, посмотрев в окно на заснеженную улицу: мела поземка, редкие пешеходы, пригнувшись от ветра, прятали нос в поднятый воротник — ну чем не Ленинград…
— Оденься потеплее, — посоветовал Стив. — Ты взяла с собой шерстяной свитер?
— Никаких свитеров, — сказала Ольга. — Стиль «элегант» — я убью его наповал.
— «Он» может оказаться женщиной, — напомнил Стив.
— Держу пари — это будет мужчина!
Перед тем как выйти, Ольга, сама не зная зачем, присела на кровать и заставила сесть Стива — как перед дальней дорогой… Потом встала и решительной походкой вышла из номера — без шапки, в короткой расклешенной дубленке и высоких сапогах на каблуках. За ней шел Стив.
Стива в консульство не пустили, и он остался на морозе перед входной дверью, а Ольгу ввели внутрь и дали для заполнения несколько анкет. Она заполнила, сдала и села в приемной — ждать. Помещение запрудила толпа смуглолицых людей, не то мексиканцев, не то индусов; они оживленно переговаривались, смуглостью и яркой одеждой напоминая цыганский табор. Чтобы отвлечься, Ольга стала наблюдать за ними — и через час уже отличала в толпе отдельные лица, через два — знала некоторых из них по имени, а через три ей стало казаться, что она начинает понимать их язык… Она проголодалась, и у нее пересохло во рту, но выходить из приемной не полагалось. «Табор» редел на глазах, а про нее забыли…
Ольгу вызвали через четыре часа. Как она и предполагала, это был мужчина — молодой блондин с голубыми глазами и коротким прямым носом. «Чистокровный ариец, характер сильный, нордический, в порочащих связях уличен не был…» — взглянув на него, вспомнила Ольга. Она не убила его наповал, он вообще не заметил, что перед ним — женщина.
— Что вы здесь делаете? — вместо приветствия спросил он.
— Вы имеете в виду — в консульстве? — растерялась Ольга.
— Я имею в виду — в Канаде, — уточнил блондин. — Вам нечего здесь делать. Поезжайте в свою Россию и оттуда подавайте документы на Н-1 визу.
— Я не могу поехать в Россию, — объяснила Ольга. — Я подала на статус политического беженца…
— Вы потеряли право на этот статус, — бесцветным голосом сказал он. — В тот момент, когда пересекли границу США.
Ольга стояла и смотрела на него.
— Кроме того, я вам не верю, — продолжал «ариец», глядя ей прямо в зрачки. — Ваши соплеменники многократно скомпрометировали себя прямым жульничеством, рассчитывая на наше доверие. Так вот, имейте в виду — мы будем проверять все ваши документы, начиная с диплома.
Тут Ольга почувствовала, что ей надо сесть, но сесть было не на что, и она облокотилась о стойку.
— Здесь написано, что ваше образование — computer science, а в каком году вы закончили институт?
— Там сказано — в восьмидесятом…
— Я совершенно уверен, что в России в восьмидесятом году вообще не давали такого образования — ни в одном из институтов.
— Вы ошибаетесь, — облизнув губы, выдавила из себя Ольга. У нее так пересохло во рту, что ей казалось — язык шуршит о щеки…
— Мы будем проверять, — повторил блондин. — У вас диплом с собой?
Ольга кивнула.
— Дайте! — Он снял с диплома копию и вернул его Ольге. — Стало быть, вы даете разрешение на проверку?
— Почему нет?
— О’кей, но должен предупредить, что это займет несколько недель.
— Я не могу ждать несколько недель — меня уволят с работы…
— Это ваши проблемы, — сказал он. — Кстати, вы все равно не имеете права на возвращение в США.
Первое, что сделала Ольга, вернувшись со Стивом в гостиницу, она выпила водки, потом — позвонила в Америку Роша и Левке. Роша придерживалась мнения, что проверять скорее всего ничего не станут, хотя и могут, просто пугают.
— А если и будут, вы ничего не теряете, кроме времени, — заверила она. — Роша, разумеется, понятия не имела, что диплом фальшивый. — Что касается возвращения в Америку — у меня есть идея: возвращайтесь через Детройт — там на границе неразборчивая публика. Я не хочу показаться расисткой, но публика — черная. В общем, им до лампочки, есть у тебя виза или нет; им вообще все до лампочки… Кроме того, это в полутора часах езды от моего дома; если возникнут затруднения, я подскочу и устрою им разнос.
Левка утешил как мог:
— Не обpащай внимания, — посоветовал он. — Ни черта они не будут проверять, просто берут на пушку. Поезжайте в Детройт — по крайней мере увидишь Ниагару… А сейчас — прими сто граммов и ложись спать.
— Уже, — сказала Ольга.
Она легла и провалилась в сон — мгновенно, как теряют сознание; и, ей казалось, сразу, а на самом деле, наверное, в последние несколько секунд перед тем, как проснуться, увидела бабушку. Они сидели за кухонным столом Ольгиной американской квартиры друг против друга. На бабушке было платье, в котором ее похоронили, и брошка — старинная камея, которую теперь носила мать.
— Что у тебя под глазами? — спросила бабушка.
— А что? — не поняла Ольга.
— Синяки, раньше не было… Больна?
— Да нет, я не знаю, — сказала Ольга.
Помолчали…
— Мать как? Все ссоритесь?
— Не больше, чем обычно.
— Понятно… А это кто? — Бабушка держала в руках фотографию Даньки и внимательно ее рассматривала.
— Это мой сын Данька. Он родился через год после твоей… после того, как ты…
— Красивый мальчик, — похвалила бабушка. — Похож на Кирилла. Я скучаю по тебе, детка…
— И я тоже. — Ольга почувствовала, как спазмом сдавило горло. — Я тоже скучаю, бусь.
— Я что пришла, — вспомнила бабушка. — Я хочу сказать — ты много на себя взяла, детка. Смотри — надорвешься: вот и синяки под глазами…
Ольга стала подниматься из-за стола и руками, лицом, всем телом потянулась к бабушке — обнять, прижаться, опять почувствовать себя девчонкой, отдохнуть! Но бабушка вдруг стала таять у нее на глазах, делалась все меньше, меньше — и совсем растворилась в воздухе… Ольга задохнулась в крике — и проснулась.
«А-а-а…» — услышала она какой-то тонкий звук и поняла, что этот звук издает она сама. Лицо, волосы, даже подушка были мокрыми от слез, сердце толчками билось в горле. Стив тряс ее за плечи и, как заводной, повторял: «Все в поpядке, малышка, все в поpядке…»
До Детройта они добирались два дня. За окнами машины мелькала, оставаясь позади, Канада — страна, в которую сначала ее не хотели впускать, а теперь не выпускали назад. Ольга безучастно сидела рядом со Стивом и курила. Они опять останавливались перекусить и отдохнуть, провели ночь в шумном придорожном мотеле — она ела, спала, потом садилась в машину и снова смотрела в окно. Вечером первого дня они увидели Ниагару, и, глядя на отвесно падающую водяную стену, Ольга вдруг ощутила себя даже не каплей, а просто брызгой, мельчайшей частицей водяной пыли, наполняющей воздух, — и заплакала от сознания собственного ничтожества… Потом они гуляли и увидели мост через Ниагару — на американскую сторону. В будке скучал пограничный чиновник: дело было к вечеру и желающих пересечь границу — ни души. Буквально рядом, через каких-нибудь сто метров была Америка: переехать мост — и они дома… Оба, не отрываясь, глядели на мост, потом взглянули друг на друга, и прежде, чем Ольга успела открыть рот, Стив понял.
— Ни в коем случае, — сказал он. — И не думай! Мы поедем в Детройт.
К границе они подъезжали опять в сумерках, медленно двигаясь в очереди в потоке машин. Стив протянул Ольге пачку жевательной резинки.
— Сиди и жуй, — велел он. — Главное — молчи, пока он не спросит тебя лично. Говорить буду я.
Когда до них оставалось две машины, Стив опустил окно, и Ольга увидела таможенника, наголо обритого черного парня, тоже жующего резинку. Документы он не проверял, только задавал вопросы.
— Гpажданство? — спросил он Стива.
— Соединенные Штаты.
Если бы парень спросил и ее, она бы тоже сказала: «Соединенные Штаты», хотя был риск, что он заметит акцент и попросит паспорт… Когда, вернувшись из канадского консульства, Ольга позвонила Роша, та в конце разговора сказала ей: «Я не имею права давать такой совет, считайте, что я его и не давала, — одним словом, на вопрос «гpажданство» говорите «Соединенные Штаты»; только постарайтесь сказать это без акцента».
Вот тогда Стив и придумал жевательную резинку, чтобы заглушить акцент. Таможенник ввел в компьютер номер их машины и не увидел ничего компрометирующего.
— Откуда едете? — поинтересовался он.
— Из Монреаля.
— Почему не пересекли границу там?
— Заезжали на Ниагару.
— Ясно. Покупали что-нибудь в Канаде?
— Бутылку водки.
— Где она?
— Выпили, — улыбнулся Стив.
Они разговаривали, а Ольга, наклонившись вперед, чтобы видеть таможенника, жевала резинку и с улыбкой смотрела на него; пару раз она даже открыла рот, как бы пытаясь встрять в разговор: дескать, женщина есть женщина — ей непременно надо принять участие в мужском разговоре.
— Можете ехать, — сказал им таможенник, но Стив не расслышал и продолжал стоять. Возникла пауза… Ольга сильно толкнула его в бок: она боялась заговорить и обнаружить свой акцент. Стив оглянулся на нее.
— Поехали! — шепотом крикнула Ольга, и он двинулся. Полосатый шлагбаум пошел вверх, и на их место подъехала другая машина… Ольга достала бумажную салфетку и вытерла лицо, мокрое от пота.
— И мне, — попросил Стив. — Мне тоже, пожалуйста…
Через час они сидели в ресторане гостиницы в штате Огайо, унылом и плоском, как тарелка. Но, унылый или живописный, это был один из штатов Америки — они вернулись.
— С возвращением, — так и сказала Ольга, поднимая свой бокал. — Правда, не со щитом…
— Зачем нам щит? — не понял Стив.
— Не обращай внимания. — И Ольга залпом, до дна, выпила бокал. — Между прочим, какое сегодня число?
— Двадцать восьмое января, зачем тебе?
— Сегодня мой день рожденья, — сообщила Ольга, — тpидцать пять лет — круглая дата. Придется заказать шампанское.
Стив заказал — и расстроился:
— Вот черт, а у меня даже нет для тебя подарка, — сокрушался он.
— Это поправимо, — утешила его Ольга. — «Завтра будет новый день!» — кажется, так говаривала ваша Скарлет О’Хара? Эй, у меня пусто в бокале!
Стив наполнил бокалы и произнес тост:
— Я люблю тебя, Ольга, — сказал он.
— А вот и подарок, — улыбнулась она.
— Я серьезно, — не принял шутки Стив. — Так серьезно, что ты даже удивишься… Другими словами — выходи за меня замуж, Ольга, пожалуйста.
— Вот те раз! — растерялась Ольга. — Так я же замужем…
— Разведись!
— Стив. — Она поставила бокал и закурила. — Я думала, ты все понимаешь… Я люблю мужа, Стив.
— Я не уверен, — сказал он.
— Зато я уверена. — Ольга затянулась и через дым, зло прищурившись, смотрела на него. — Абсолютно… Тебе этого достаточно?
— Нет, — признался Стив. — Абсолютно недостаточно — выходи за меня замуж!
— Ты бы лучше следил за моим бокалом, — вздохнула Ольга. — Опять пустой.
Стив потом говорил ей, что где-то с середины вечера она перешла на русский, говорила сама с собой и даже пела. И ни за что не хотела уходить из ресторана, так что ему пришлось взять ее на руки и отнести в номер. Ольга ничего не помнила — с момента, когда сказала ему:
— Ты бы лучше следил за моим бокалом.
И Стив наполнил его.
Кончился февраль — Канада молчала… Ольга извелась ожиданием и извела Левку и Стива: она то, вопреки здравому смыслу, надеялась, что диплом проверять не станут и на днях придет приглашение в канадское консульство — получить визу, то бросалась в другую крайность:
— Меня депортируют, вот увидишь, — говорила она Левке.
С середины марта она уже не могла спать без снотворного. Канада молчала. Тот день начался с того, что на работе к ней подошла менеджер и пригласила в свой кабинет.
— Что ты скажешь, если мы возьмем тебя в штат? — спросила она.
— Буду счастлива, — искренне сказала Ольга, потому что, не говоря о престижной стороне дела, в этом случае ей бы не пришлось делиться с посреднической фирмой своей зарплатой.
— О’кей, — улыбнулась менеджер. — Для начала я хотела знать твое мнение. Насколько я помню, ты пока не гражданка Соединенных Штатов?
— Пока нет…
— Имеешь гpинкаpту?
— Тоже нет. Пока… У меня — разрешение на работу.
Менеджеp опять улыбнулась и сказала «великолепно», но Ольга поняла, что вопpос о зачислении ее в штат снят с повестки дня…
Она только что веpнулась с ланча, когда позвонила Роша.
— Из Канады пpишел ответ, — сказала она, — будет пpоще, если я пошлю его вам факсом. Пpинимайте. — И она повесила тpубку.
Ольга даже не удивилась кpаткости pазговоpа; услышав отбой, она хотела идти в комнату, где стоял факс, но не могла встать. Она пыталась снова и снова, но ноги не слушались ее…
— Ты в порядке? — Рядом стоял Боб, помощник менеджера.
— Все хорошо… — непослушными губами сказала Ольга. — Можешь сделать мне одолжение? Там для меня передают факс, прими, пожалуйста…
Через пять минут Боб вернулся и протянул ей листок бумаги. Канадское консульство ставило ее в известность о результатах произведенной проверки: Ленинградский политехнический институт сообщил, что диплома под таким номером не существует и означенная гражданка ни в восьмидесятом году и ни в каком другом ни один из факультетов института не заканчивала. Чужим, ватным пальцем Ольга нажимала кнопки телефона, ее била дрожь, и она боялась, что сейчас ее вырвет.
— Левка, это я, — сказала она и не узнала свой голос. — Это Ольга. Приезжай за мной на работу, мне плохо. По-моему, я умираю.
В ближайшую субботу они сидели на Ольгином балконе, как два подсолнуха, подставив запрокинутые лица нежаркому апрельскому солнцу.
— Я вижу один выход: принять предложение Стива, — подытожил Левка.
— Я не могу… — Не открывая глаз, Ольга покачала запрокинутой головой.
— Почему — нет?
— Потому что это — предательство.
— Тогда возвращайся в Ленинград, — сказал Левка.
— Тоже не могу.
— А что ты можешь?
Ольга молчала.
— Давай считаться с фактами. Н-1 виза не состоялась — это факт. Вероятность получения статуса политического беженца после поездки в Канаду… нулевая — это тоже факт. Тебе запросто могут не продлить разрешение на работу.
— Не пугай, — вздохнула Ольга. — Я и так боюсь.
— Я просто трезво взвешиваю факты. Альтернатива такова: признать фиаско и вернуться в Россию или…
— Или, — твердо сказала Ольга.
«Чистокровный ариец» ошибался: ее место было здесь, в Америке. Она хотела работать и получать за свою работу хорошие деньги, снять квартиру с центральным кондиционером, взять в аренду новенькую «тойоту»; ходить в гимнастический клуб и кататься на лыжах, есть нежирную пищу и следить за своим здоровьем. И бросить курить… Ольга опять вздохнула и взяла из пачки сигарету.
— Или, — повторила она. — Остаться здесь — любой ценой!
— Это главное, — кивнул Левка, — о деталях будем думать потом.
— Как я понимаю, детали — это Игорь и Данька?
— Не передергивай… Стив — как отчим — почти сразу может вызвать Даньку сюда.
— А Игорь?
— С этим сложнее — займет время. Слушай, прости, но… ты уверена, что все еще его хочешь?
— Что значит — хочешь?
— Все: жить с ним, спать с ним, тащить его на себе… Извини за прямоту, но я плохо представляю его здесь, твоего Игоря.
Ольга вспомнила Эдика Шнейдера.
— Я тоже, иногда, — призналась она и сразу пожалела о сказанном. — А в общем, все это чушь, не забывай: он почти четыре года сидит там один с моим сыном. Моим! Я уехала, чтобы вытащить сюда их обоих!
— Дело твое, — согласился Левка. — Обоих так обоих, что-нибудь придумаем…
— Что это вы придумаете? — На балкон вышла Алла. — Кушать подано — голубцы по-брайтоновски, так что кончайте думать.
— Да мы уже все придумали, — сказал Левка. — Ольга выходит замуж за Стива, а Игоря мы тоже на ком-нибудь женим, на какой-нибудь гражданке Соединенных Штатов…
— Можно — на мне, — предложила Алла. — А сейчаc прошу к столу.
— Обожаю голубцы, — сказала Ольга и встала с шезлонга. — А Данька так каждый день может их есть.
— Мог, — поправила Алла. — Вкусы меняются…
Одного она не могла простить Ольге — ее сына.
— Не понимаю и никогда не пойму, — говорила она Левке, 197> как она могла? Я своего иногда готова убить на месте, но чтобы бросить… да я бы лучше с голой задницей ходила!
— Наверное, она не хочет — с голой, — невозмутимо растолковал ей Левка. — И чтобы Данька с голой — тоже не согласна. Есть такая порода — завоевательниц, не слыхала? Моя сестра — из этой породы.
Проводив Левку с Аллой, Ольга набрала ленинградский номер, закурила и погасила свет — почему-то в темноте было легче.
— Игорь, — сказала она, когда он снял трубку. — Это я. У меня плохие новости: они проверили мой диплом.
— Я так и знал, — услышала она. — Как ты?
— Я ничего… — Ольга громко всхлипнула. — Я боюсь — они могут меня депортировать…
— Это я во всем виноват, — сказал Игорь. — Я не должен был отпускать тебя.
— Глупости… — уже плакала Ольга. — Я сама уехала… я сама.
— Возвращайся домой, девочка, — попросил он. — Бог с ней, с Америкой.
Тут Ольга перестала плакать.
— Я не могу, — призналась она. — Я просто не могу… Игорь!
— Я слушаю тебя.
— Игорь, сейчас я скажу одну вещь — в общем, я выхожу замуж… Конечно, фиктивно… У меня просто нет выхода — это последний шанс…
Он молчал.
— Не молчи, скажи что-нибудь, — позвала Ольга.
— Что это даст? — спросил Игорь.
— Если повезет, в итоге — гpинкаpта, плюс возможность вызвать сюда Даньку.
— Ясно. — Игорь снова замолчал.
— Я и тебя вытащу — сто процентов, у Левки есть одна идея…
— Он просто генератор идей, твой Левка, — сказал Игорь. — Поступай как знаешь, Оля: что бы ты ни сделала — ты права, потому что я отпустил тебя.
Прошло три недели — Игорь не звонил, и Ольга не была уверена, что он подал документы на развод. Она не хотела его торопить, но тянуть было опасно: ее и в самом деле могли депортировать. Стив подарил ей кольцо с изумрудом, он был счастлив и не скрывал этого.
— Планирует медовый месяц на Гавайях, — жаловалась она Левке. — Уже зарезервировал номер в отеле…
— Мне бы твои неприятности, — удивлялся Левка. — Знаешь, какой пляж на Гавайях?
— Не притворяйся идиотом, — сердилась Ольга. — Ты все отлично понимаешь…
— Я понимаю, — соглашался Левка. — Тебе нужен стопроцентно фиктивный брак… где его взять? Бери что дают! Главное — не тяни с разводом.
— Это я тяну?! Это он тянет, как будто вообще забыл…
— А ты позвони и напомни, — посоветовал Левка.
Ольга так и сделала. Игорь сообщил, что документы на развод подал и, как только они будут готовы, перешлет их ей. Именно сообщил — и сразу передал трубку Даньке; тот допрашивал ее про телефон — какой и где стоит, а потом она, как дура, ляпнула про вазу с бананами и после сидела и вспоминала, как все было — от первого до последнего дня… На экране телевизора ходуном ходил Чак Норрис, на журнальном столике стояла пепельница с горой измазанных помадой окурков… Ольга встала, вытряхнула из пепельницы окурки, взглянула на часы — час ночи, пожала плечами и набрала номер Стива. Он взял трубку сразу, как будто ждал ее звонка…
Полтора месяца спустя, в середине июля они вчетвером сидели в ресторане в Нью-Йорке: Ольга со Стивом и Левка с Аллой — свадебный ужин, на котором настоял Стив. На пальце Ольги сверкал изумруд… Она мало ела, зато много пила и беспрерывно курила. Алла предложила неожиданный тост — за Ольгиных родителей! Все выпили, а Ольга вспомнила мать, которая ничего не знала об этом браке, — и отчетливо услышала ее голос: «Ну, разве я не говорила? Дрянь и есть дрянь… Как ты только могла?»
«В самом деле — как?» — подумала Ольга. И ответила матеpи: «Могла, мама, если нужно будет — опять смогу».
Жили они со Стивом по-прежнему врозь, но выходные Ольга проводила в его доме — чтобы видели соседи. Это было необходимо для предстоящего через год интервью на получение гpинкаpты — видимость формального брака. Стив настаивал, чтобы она переехала совсем: зачем зpя платить за квартиру? Но Ольга сказала:
— Успеется — сначала вызовем Даньку.
Гавайи были созданы для медового месяца, Ольга расслабилась и за всю неделю ни разу не приняла снотворного…
Телефонный звонок разбудил ее среди ночи.
— Здравствуй, — услышала она его голос. — Это я, твой экс-супруг…
Она сразу поняла, что он пьян. В трубке что-то пощелкивало и потрескивало… То, что он сказал потом, было так неправдоподобно, что она решила — ослышалась.
— Я лечу в Нью-Йорк, — сказал он. — На две недели по туристской путевке: мне здорово повезло, что у меня теперь нет жены, которая осталась в Америке. Одним словом — встpечай двадцатого октябpя в аэpопорту Джона Кеннеди… Встpетишь?
Тут же, ночью она позвонила Левке.
— Это невозможно! — кpичала она в тpубку. — Он увидит Стива! Он поймет… Ты должен его отговоpить — пpидумай что-нибудь!
Потом до нее наконец дошло, и она спpосила:
— Слушай, неужели это пpавда — то, что я увижу его?
Ясным холодным утpом Ольга ехала в аэpопоpт: следила за доpожными указателями, куpила и слушала по pадио джаз; она нашла нужный теpминал, запаpковала свой темно-сеpый «ниссан» и, хлопнув двеpцей, вышла из машины. Постояла, глядя на взлетающий самолет, пошла в стоpону аэpовокзала. Высокий паpень в куpтке пpоводил ее оценивающим взглядом и даже пpисвистнул, но Ольга не заметила его — она уже была внутpи. Аэpопоpт как аэpопоpт: голос диктоpа, pев набиpающих высоту и идущих на посадку самолетов, и люди, люди, люди… В их неиссякающем потоке Ольга шла встpечать мужа, котоpого не видела четыpе года, один месяц и восемь дней.