Продолжение
ИСТОРИЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 1999
ИСТОРИЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ
Е. В. АНИСИМОВ
«ДОНЕСТИ КУДА НАДЛЕЖИТ»
(История доносов в России XVIII в.)
Извет — дело государственной важности, секретное. Знать его содержание простой смертный не мог, да и не каждый из чиновников имел право требовать, чтобы изветчик раскрыл преступное содержание «непристойных слов», объявил «важность» — суть доноса. Примечательно, что извет В. Н. Татищева на полковника Давыдова был написан рукой подьячего, то есть кроме самого изветчика — Татищева — о содержании доноса знало другое лицо, и, в принципе, Татищева следовало привлечь к ответственности за нарушение тайны извета.
Правильнее Татищева поступил малолетний дворянский сын Александр Денисьев, который донес на дворовых людей своего отца Ермолая Денисьева в говорении «непристойных слов». Отец привел мальчика в Тайную канцелярию и заявил, что сын его знает за собою «Слово и дело» на дворовых, но какие «непристойные слова» говорили они, «того имянно тот ево сын не сказал, да и он, Денисьев, о том ево не спрашивал». В последнее верится с трудом, но поведение Денисьевых полностью отвечало букве закона. Отец и сын не повторили ошибки другого изветчика — приказчика Дмитриева, которого в 1732 г. наказали за то, что в письме к своей помещице он изложил суть сказанных «непристойных слов», которыми обменялись двое из ее крестьян. А это, как отмечено в приговоре Тайной канцелярии, писать ему в послании к помещице было нельзя, «а о тех словах объявлять подлинно (надлежало) туда, куда следовало».
Многие изветчики хранили содержание извета в тайне даже от местных властей и требовали доставить их в столицу, в Преображенский приказ или в Тайную канцелярию, а иногда обещали рассказать о преступлении только царю. Заявления об этом в XVII в. записывались таким образом: «Есть за мной государево слово всей земли и то я скажу на Москве» или «Здеся такого слова сказать немочно, а скажу то государево слово на Москве, государю». Власти понимали, что за такими заявлениями, как правило, не было ничего, кроме желания изветчика — нередко уголовного преступника, «тюремного сидельца» — избежать пытки, потянуть время, да еще попытаться по дороге в Москву сбежать.
В первой половине XVIII в. объявленная награда за доведенный донос составляла 3, 5, 10 рублей, а для служащих означала и повышение в чине или по должности. Резолюцию о поощрении солдата Ивана Дулова, доведшего извет на своего товарища Зота Щербакова, можно считать типичной: «Написать из салдат в капралы и выдать Ея и. в, жалованья денег десять рублев из Канцелярии тайных дел». В случаях же исключительных, связанных с раскрытием важного государственного преступления, сумма награды резко увеличивалась и доносчик мог получить свободу, конфискованное поместье преступника, различные торговые льготы и привилегии. Все это каждый раз определял государь.
По-видимому, как только появился извет, так сразу же возник и «ложный извет», «недельное» («бездельное») оказывание «Слова и дела». Когда в 1730 г. арестовывали набедокурившего солдата Пузанова, он «повалился на землю и под караул не пошел, а указал в пьянстве, что есть за ним Ея и. в. слово и дело». Позже выяснилось, что никакого преступления ни за кем он не знает. В том же году солдат Ингерманландского полка Александр Данилов был приговорен к шпицрутенам за троекратный побег из роты, воровство, дважды сказанное ложное «Слово и дело» и за «оболгание Адмиралтейств-коллегий флагманов и высокий генералитет». Перед экзекуцией он вновь, уже в третий раз, кричал «Слово и дело» и показал на вице-адмирала Николая Синявина и его брата в говорении ими «между собой непристойных слов». На допросе же в Тайной канцелярии он признался, что никаких противозаконных разговоров между братьями Синявиными он не слышал, «а Слово и дело сказал он, убоясь гоняния спиц-рутен», которых ему, как и другим ложным изветчикам, все равно было не миновать.
Можно выделить несколько типов ложного извета. К первому относится упомянутый выше извет подследственных и наказанных преступников, которые кричали «Слово и дело», «отбывая розыску в воровствах, в которых он держался», или «мыслил, чтоб тем криком отбыть розыску», или «нестерпя в воровствах своих розысков», или «избывая каторжных работ». Как отмечалось в указе 1723 г., колодники «употребляют оное Слово, избывая от виселицы и прочих штрафов». О том же из Сибири в 1724 г. писал управляющий государственными заводами генерал Виллим Геннин, который измучился от непрестанных доносов на него, хотя всем было ясно, что изветы преступники подают, «употребляя себе место лекарства… от смерти и ссылки».
Кроме того, люди шли с ложным изветом, чтобы добиться хотя бы какого-нибудь решения своего дела, настоять на его пересмотре, привлечь к себе внимание. Как сообщает Иван Желябужский в 1697 г., «закричал мужик караул и сказал за собой Государево слово». Это был русский воздухоплаватель — утеха историков отечественной авиации, заявивший в Стрелецком приказе, что он, «сделав крыле, станет летать как журавль», и поэтому просил денег на изготовление слюдяных крыльев. Однако испытание летательного аппарата в присутствии боярина князя И. Б. Троекурова закончилось неудачей, и «боярин на него кручинился и тот мужик бил челом», сказал, что слюдяные крылья тяжелы и нужно сделать кожаные, но потом «и на тех не полетел», за что его били батогами и конфисковали его имущество в счет потраченных из казны на его замысел денег.’
Распространенным типом ложного извета был «дурной извет», возникавший, как правило, во время ссор, драк, побоев. Следователи довольно быстро определяли, что за сказанным под пьяную руку «Словом и делом» не стоит никакого важного дела. Протрезвевший гуляка или драчун с ужасом узнавал от окружающих, что он арестован как изветчик важного государственного преступления. «Дурные изветы» были массовыми, и ко времени создания Уложения 1649 г. обилие их заставило законодателей внести во 2-ю главу кодекса статью 14-ю, в которой говорилось: «А которые всяких чинов люди учнут за собою сказывать Государево дело или слово, а после того они же учнут говорить, что за ними Государева дела или слова нет, а сказывали они за собою Государево дело или слово, избывая от кого побои или пьяным обычаем, и их за то бить кнутом, отдать тому, чей он человек». Эта норма весьма часто приводилась в действие и после издания Уложения 1649 г. — «бездельных» изветчиков, стремившихся избежать наказания, было довольно много. Кроме того, кричание «Слова и дела» нередко было безусловным проявлением белой горячки. Многочисленные дела находившихся в этом состоянии почти постоянно лейб-компанцев Елизаветы Петровны — яркое свидетельство тому.
Хотя все понимали, что подобные изветы обычно «ложны», «бездельны», «неосновательны», не обращать внимания на них было невозможно. Выведенный к эшафоту и кричавший «Слово и дело» преступник уводился с площади, и в Тайной канцелярии начиналось расследование по его извету. Только так и можно было установить, является ли донос преступника «бездельным» или правдивым. Дело в том, что в момент объявления преступником «Слова и дела» на эшафоте закон был всегда на его стороне — ведь изветчик мог унести в могилу важные сведения о государственном преступлении.