МИХАИЛ КУРАЕВ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 1999
МИХАИЛ КУРАЕВ
СМЕРТНОЕ МГНОВЕНИЕ
Около могилы, украшенной обелиском и полукруглым гротом, или нишей, с траурной урной внутри, стояли трое школьников и вдруг разом, не сговариваясь, как воробьи, снялись и припустили бегом, видимо, догоняя своих.
Пошел туда, где стояли школьники.
На темном камне под светлым обелиском оглушающая надпись: «Александръ Сергъевичъ» и пониже крупно — «ПУШКИНЪ».
И вдруг и без того большие буквы «ПУШКИНЪ» увеличились еще больше, придвинулись совсем близко, это слеза, увеличительным стеклом наплывшая на глаз, приблизила слово и закрыла им все видимое пространство.
Слезы хлынули так бурно, неудержимо, будто я шел сюда, наверх, по каменным ступенькам лестницы в уверенности встречи с живым Пушкиным, и на тебе, опоздал, — могила. Первый раз слова «Александр Сергеевич Пушкин» сообщали о том, что его нет, что он мертв. Известие это перевернуло душу. Я так отвык от слез, что не понимал связи между тем, что его нет, и этими потоками, извергнувшимися из глаз.
Как глупо, как смешно, наконец, — Пушкин умер, эка новость! — заливаться слезами среди бела дня на вытоптанной экскурсантами площадке. …Он умер. Теперь к этой мысли надо привыкнуть,
Он же только что был рядом, как всегда, как всю жизнь, неуловимый, ускользающий, недосягаемый во всех мыслимых и немыслимых смыслах… Оказывается, ты никогда не признавался вот в этом… Впустил куда-то под кожу, в подсознание, в селезенку предрассудок, возвышающий обман, с которым сжился, сам того не замечая.
Ты привык к его подвижности, неуловимости, отсутствию в местах, отмеченных его именем. Здесь он жил. Здесь был в гостях. Здесь встречался. Здесь венчался. Здесь стрелялся. Здесь скончался. Здесь отпевали. Отсюда увезли…
Все правильно. Ушел. Покинул. Уехал. Ускакал. Уплыл. Умчался. Увезли. Стало быть, там его и не должно быть. Но все свидетельствовало о том, что — был! был! был!
Только отсюда он никуда не ускользнет.
Именно здесь, именно сейчас, после похода к Сороти и на Воронич, когда душа, черт возьми, исполнена благодарности тому, кто ее пространства заполнил так щедро, не дал им остаться вечной пустошью, на которой невесть что бы понаросло, и вот сейчас, когда он жив для тебя больше, чем когда-либо, раз — и могила!
Дурацкая могила! Что за могила? И кто ее выдумал? Это же пародия на русскую печку, а не могила! Под, над подом — свод, под сводом — горшок, над сводом обелиск — труба? Вот и тряпица на урну накинута, молоко убежавшее изображает, что ли? Но уже не разглядеть ни шестка, ни загнетка, все расплылось, задрожало, размазалось…
Внутри что-то сдвинулось, перемешалось, раскачивается, плещется и выплескивается из глаз…
Кто-то идет к могиле. Понял только, что не наши. На непослушных ногах отхожу к церковной стене, приваливаюсь, закидываю голову, как делают, когда идет носом кровь. Пытаюсь слезы загнать внутрь, но они текут в уши. Смешно. Чувствую себя голым на ветру. С ужасом жду появления хозяйки автомобиля в сопровождении жены и свояченицы. Задерживаются.
Слава богу!
Выручай, друг Платон!
И как же это могло случиться, что смерть его вот здесь, на этом бугре, застала врасплох?
Как могло случиться, что оказался совсем не готов к этой новости?
Это расплата. За игры. За мифологию. Ты думал, что смерть у него, как у Деметры, как у Диониса, в общем, как бы и не смерть. Кончина. Небытие. Это не про него.
Ни в искусстве, ни в жизни ничего нет случайного.
А объяснения бессмысленны.
Чувства не глупее нас.
Вот и внезапные слезы всего лишь признание, признание самому себе в том, что ни одной минуты во всю свою жизнь не верил в его смерть.
Я же мимо Иоанна Предтечи, где он детей крестил, пятнадцать лет на работу ездил.
…Нас же на овощебазу Ждановскую, на Комендантском, посылали, там где обелиск в память о дуэли.
…Я же гараж с Северного завода перевозил, может быть, с того самого места, где на самом деле дуэль была, теперь это заводская территория.
Вот я его и догнал…
«А ты чего здесь делаешь?»
Настигли.
Слава богу, слезы вроде все вытекли. Главное, не оглядываться. <…>