НИНА КАТЕРЛИ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 1998
НИНА КАТЕРЛИ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Повесть
<…>Я не раз задавалась вопросом, откуда у меня, абсолютной горожанки, родившейся и выросшей в Ленинграде, живущей теперь в Петербурге (который по сути все еще во многом- Ленинград), откуда этот горла перехват при виде русской реки с лугами на той стороне, или насупившейся крытыми дранкой кровлями деревеньки, или- просто колосящегося поля и разбитой, раздолбанной, пылящей дороги, по которой ранним утром бредет стадо?
Откуда все это? Неужели- только из литературы? Или, может, это влияние каких-нибудь пейзажей- Васильева, Саврасова, Левитана, Поленова, да если на то пошло, хоть того же Шишкина с его развесистым дубом «среди долины ровныя»? В общем, того, что вошло в сердце в ранние годы и, наложившись на рассказы матери о ее ранних годах в маленькой провинциальной Шарье, о каком-то имении Петелино, где ей, девочкой, случалось гостить, стало как бы и моим собственным прошлым? Или это просто- генетическая память?
Так думала я много лет, именно так объяснила себе внезапный и непpиличный приступ рыданий, которого, к собственному изумлению, не способна была удержать, выйдя в Тарусе на берег Оки и буквально остолбенев перед тем, что вдруг открылось моим глазам. Я лила слезы, хотя вообще слезливостью отнюдь не отличаюсь и не раз стояла с замерзшим лицом там, где уместней (и гораздо легче!) было бы плакать. Но там, над Окой, я всхлипывала, физически ощущая, как в груди, в том месте, где положено располагаться душе, что-то оттаивает, становится живым. Пейзаж попал в точку, оказался не просто красивым видом, он был как бы олицетворением (в школе это называлось «собирательный образ») той России, которую я любила довольно все-таки отвлеченной, скорее литературной любовью. Это чувство потом приходило снова и снова- в псковской деревне или в Натальевке, куда мы, живя на даче в Елизаветино под Ленинградом, ходили каждый вечер за молоком. Или у окна поезда дальнего следования, несущегося мимо полей, лесов, полосы тумана над вечерним лугом, незнакомых крохотных деревушек.
Каждый, я думаю, чаще или реже, более или менее остро, испытывает такое чувство, и я так и не могу ответить на вопрос, откуда оно берется, из собственной души, из полустершихся детских воспоминаний или все-таки больше- от культуры, которая- тоже память. Убеждена только в одном- оно необходимо, без него душе неуютно и холодно, оно, если угодно,- один из видов счастья,- я имею в виду не удовольствие, не «чувство глубокого удовлетворения», а пронзительно-острое, ни на что не похожее ощущение. Его ничем не заменить и ни с чем не спутать. И его достается каждому за довольно короткую жизнь считанное количество.
Оно, это чувство, кажется мне, тем полней, чем конкретней. То есть Россия- не просто альбом с фотографиями, который умиленно листаешь зимним вечером у себя в городской квартире, раздумывая, где бы провести будущий отпуск- вон на том лесном озере… но ничуть не хуже и в тех лесах, где было так много грибов… Нет, лучше на хуторе, там и холмы, и речка, и поле с васильками. А можно в этом сезоне податься и на Кипр…
Ничего дурного, ущербного, тем более, антипатриотичного в таком подходе, ясное дело, нет. И вообще, я не берусь тут давать определения громкому понятию- патриотизм. Тем более, что само это слово, благодаря надрыву псевдопатриотов, вызывает легкую настороженность. В любом случае найти определение так же трудно (если возможно), как точно сформулировать, что такое любовь. Можно, конечно, порассуждать о священном долге защиты отечества, о труде на благо и т.п., и все это будет правильно. Но я-то сейчас- о самом простом, о привязанности к родным местам, которая может быть вполне конкретной, а может и более расплывчатой,- просто щемит душу от пригорков-ручейков, просто кажется наша русская природа самой милой на свете, и все тут.
Но иногда подумаешь: а ведь такой абстрактной «любви вообще» недостаточно для того, чтобы заполнить в душе какие-то пространства, из которых порой дует ветер- пустой и равнодушный, без вкуса и запаха. Точно из кондиционера.
Может быть, подлинное счастье- это когда нет выбора: поехать на хутор, или в лес за грибами, или на озеро, где так хорошо клюют караси? А нет его, выбора, потому что тебя ждет и зовет одно-единственное место, лучше которого нет ничего на свете? И это не просто красивое место, это- ТВОЕ место, полученное в наследство от близких, живших там многие годы, любивших этот край, что-то сделавших для него.
Чушь!- возразят мне.Ведь что тогда получается: тот, кто вырос, допустим, на Арбате или на Петроградской стороне, где, к тому же, родились и жили его родители,- ущербное существо, способное в полную силу восхищаться только двором-колодцем с помойными баками или, зевая, взирать из гамака на дачную природу где-нибудь в Лисьем Носу? А счастливее всех лимитчик, вырвавшийся в свое время из ненавистной нищей деревни и ездящий туда время от времени «к сестры»- помочь копать картошку. Ну, и сходить еще «за грибам-за ягодам».
Не знаю. Поскольку лимитчик лимитчику рознь, как и один городской житель другому. Тем более, что и у горожанина, если покопаться, какие-нибудь корни в деревне да отыщутся, нужно лишь поискать.
Так что, может быть, через десятки лет внуки самого забубенного, начисто забывшего деревню лимитчика будут стоять, замерев, на берегу незнакомой речонки, где некогда ловил раков их дед, смотреть на три полуразрушенных брошенных дома, оставшихся от деревни, и испытывать странное чувство, что все это с ними когда-то было. Вот так- стояли они здесь на заросшем осокой берегу, а мимо текла, поблескивая, река с буроватой водой, тащила корягу, похожую на кикимору. Очень, очень давно это было, совсем стерлось из памяти, но вот- вернулось. И сами они- вернулись.
Да и выросшие среди пропитанных выхлопными газами, забитых городским шумом переулков дети чудака, никогда не выезжавшего за черту города, и они, уверена, могут испытать у той же речонки неожиданный «удар в сердце» и вдруг безо всякой реальной причины почувствать, что они- дома.
<…>