Публикация и вступительная заметка Евгении Чеpниной.
ГЕНРИХ ШЕФ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 1998
ГЕНРИХ ШЕФ
МИТИНА ОГЛЯДКА
Рассказ
<…> Когда наступило лето, Митя получил еще одну возможность доставлять себе удовольствие: по вечерам, когда жены не было дома, он стал ездить на пляж. Он загорал и говорил всем, что загорает, и жена опять-таки его отпускала и даже хотела, чтобы он загорал побольше, потому что, конечно, это хорошо для здоровья. Сидя между кустами на травке, Митя по-прежнему разглядывал женщин. Так как роль его, как и раньше, была больше пассивная, и искать что-то особенно ему было нечего, то, во-первых, он никогда и ни с
кем не разговаривал, а во-вторых, приходил и садился постоянно на то же самое место: женщины на пляже, естественно, в любых местах были в большом изобилии. Митя томился под солнцем, разглядывая их едва прикрытые груди или голые плечи, и вообще любую другую часть тела, которой, волею случая, они сидели, повернутые к нему, а потом уже Мите казалось, что она была как бы специально для него ими повернута и ими показываема, и в конце концов у него перед глазами плыли круги, а он сам не знал больше, то ли это
солнце печет, то ли он, насмотревшись, потихоньку впадает в гипноз, потому что не может же быть на самом деле того, что именно нарочно, ради него все женщины расселись вокруг, сняв с себя платья: единственно для того, чтобы только ему показать свои груди, свои голые плечи и вообще все, про что говорят женское тело. Лишаясь сил от жары, Митя, томясь, раскидывался на траве, невольно раскладывая получше свою руку или ногу, и его поза, наверное, кроме того, что была удобной, была, если поглядеть со стороны, не менее приятной. Во всяком случае, он видел, что на него тоже смотрят. Женщины, может быть, чувствовали и понимали, как он глядит на них, и, в свою очередь, тоже внимательно на него глядели. Так как Митя являлся всегда на то же самое место, он скоро стал замечать знакомые лица, и ему стал известен более или менее постоянный круг женщин, которые в одно и то же время приходили сюда. Женщины, сначала молча узнавая друг друга, потом знакомились и иногда между собой разговаривали. Митя все время молчал, и это, наверное, все больше казалось им необычным. Иногда та или другая из них нарочно, волоча свой халат по траве, проходила мимо Мити, чтобы по пути обмахнуть его чуть ли не по носу, или задеть просто за руку, или пройти вообще так близко, чтобы он волей-неволей должен был бы посторониться, давая дорогу, а может быть, рассердившись, даже что-то сказать, и они бы тогда тоже смогли сказать ему в ответ свое «ах, простите» или «извините, пожалуйста», и таким образом получилось бы, что они вот, вроде, хотя и немного, с ним все же как-то поговорили. Митя почти не купался, потому что вода все время была холодная, но он, когда ему надоедало лежать, любил, пройдя мимо женщин, походить по воде. В таких случаях опять про него велись вокруг разговоры: он никогда не купается? он такой молодой? почему все время молчит? почему он один? На него все смотрели, и Митя, выходя походить по воде, чувствовал себя чуть-чуть не в своей тарелке: пожалуй, все были бы больше довольны, если бы он просто перед ними здесь искупался, сплавал куда-нибудь, снырял, вообще выкинул какой-нибудь фортель, подрыгал бы, скажем, над водою ногами, а потом вытащил бы на берег розовую ракушку или какую-нибудь гнилую корягу, которая, вся промокнув, не могла больше плыть и спокойно лежала на дне… То, что он просто ходил по воде, было, пожалуй, по-детски и, вообще говоря, просто смешно. Митя, когда он выходил походить по воде, слышал, что про него говорили «гусь лапчатый». Вообще, стоило ему только подняться, как головы всех соседок поворачивались сразу к нему, и взгляды, которые он мимоходом встречал, становились самыми насмешливыми, а более смелые и более молодые девушки, которым быстро надоедало лежать, иногда вдруг вставали, чтобы, идя вслед за Митей, передразнивать его и, как он, шлепая своими маленькими ступнями, походить по воде. Мите было приятно, что загорелые девушки идут рядом с ним. Иногда, задумавшись, он забывал, зачем сюда ходит, и просто чувствовал, что ему так хорошо и он отдыхает.
В какой-то день, придя на свое место, Митя увидел, что там кто-то лежит. Это было удобное место между двумя кустами, немного в стороне от главного пляжа, притом на траве, так что здесь не ходили люди перед глазами, соря песком, и хорошо грело солнце, а все соседи сидели поодаль. Еще подходя, Митя подумал, что человека, может быть, там нет, а просто оставлена одежда, и тогда он, расположившись рядом, потому что места там хватит и на двоих, сможет потом выселить того, кто первый пришел: ведь это место его.
Но нет, там действительно кто-то лежал, и Митя, подойдя ближе, увидел, что это девушка: ничем не примечательная, самая обычная, загорелая, как все здесь, кажется, маленькая, он ее ни разу не видел, от других она отличалась, может быть, тем, что была одета не в лифчик, как большинство других женщин, а лежала в купальнике. Митя встал рядом с девушкой, думая, куда же теперь пойти, но тут он увидел, что девушка в купальнике лежала поближе к краю, так что удобное место, рассчитанное, вообще, на двоих, было занято лишь наполовину, а наполовину свободно, тогда как Митя, располагаясь здесь прежде, всегда занимал его целиком и не оставлял нигде никакого кусочка, чтобы занять все это место для себя одного. Митя вдруг сел и потом лег рядом с девушкой на свободное место, а она, повернув голову, на него посмотрела, а потом, спиной вверх, продолжала лежать, чуть подтянув, правда, себе повыше на грудь свой купальник. Митя заметил, как мягко выступают у нее на шее загорелые позвонки. Ему показалось, что из-за кустов на него кто-то смотрит, и потом там тихонечко засмеялись.
Он пролежал, наверное, пять минут, почти не дыша, хотя ему показалось, что времени прошло очень много. Девушка в купальнике, лежа рядом, тоже, он чувствовал, вся замерла и больше не шевелилась, а потом Митя опять взглянул на нее и на ее спину, которая была открыта купальником, а потом опять на загорелые позвонки, один за другим проступавшие на шее цепочкой. Он лежал за кустами и был прикрыт травой, а поэтому мог внушить себе, что его здесь не видно, хотя рядом повсюду чувствовались соседи. Да и потом, кажется, ему стало уже все равно: видно или не видно. Митя, протянув руку, положил ее девушке на спину. Девушка в купальнике лежала и не шевельнулась. Митина ладонь вдруг вспотела. Рядом между травой был насыпан песок, и на ладони, сейчас он это заметил, тоже был песок, но теперь Митя не мог снять ладонь, чтобы его стряхнуть, и, перекатывая песчинки под пальцами, он погладил девушку в купальнике по спине, ни разу не отнимая руки и чувствуя, как горит ее кожа. Девушка в купальнике, лежа рядом, не шевелилась.
Митя не знал, сколько времени он так ее гладил. Потом он взял ее за шею и попробовал повернуть к себе ее голову, но девушка в купальнике не повернула голову, а он тогда поперебирал ее волосы, вроде бы задумавшись, как можно было подумать со стороны, а на деле вообще ничего не думая, а потом опять стал гладить по открытой горячей спине: он услышал теперь, как она дышит, и девушка, изогнувшись, опять подтянула себе купальник повыше. Тогда Митя рукой потрогал ее за грудь.
Потом уже рука его перетрогала все, что только могла, и Митя, испеченный солнцем, в каком-то блаженстве, как пьяный, дотрагивался до девушки в купальнике, которая лежала рядом, по-прежнему не повернув к нему своей головы. Митя не обращал больше внимания, видят их или не видят. Потом Митя просто не знал, что делать дальше. Иногда, собираясь с мыслями (он говорил себе: «думай»), он начинал думать: а что же дальше? что же еще? Проще всего, наверное, и, пожалуй, необходимо было бы что-то сказать. Но Митя не знал в своем состоянии, о чем бы он мог с ней заговорить. Сказать ей «дорогая», «хорошая»? Нет, невозможно, конечно, нет, не пойдет… Сказать «люблю»? Вообще нелепо. Сказать «пойдем куда-нибудь»? Это очень просто, да, может быть, даже слишком уж просто. Куда же они сейчас пойдут? Да и зачем? Он должен, наверное, пойти к ней в гости? Конечно, если она сейчас дома одна? Или они пойдут друг с другом в кино?.. Митя опять попробовал повернуть к себе голову девушки, потому что он еще надеялся, что тогда, повернувшись, она даст себя поцеловать, но девушка в купальнике не поддалась и не захотела поворачивать своей головы: он только почувствовал, какая у нее теплая шея. Тогда Митя встал и, оставив на месте все так, как есть, все свои вещи и девушку, пошел, чтобы собраться с мыслями, походить по воде. Вода остудила его. Он нарочно побольше трепыхался и брызгал на себя из рук, подымая целые фонтаны капель, и улавливал долетавшее с берега все то же самое и уже знакомое прежде «гусь лапчатый», думая при этом вдруг про самого себя с некоторым диким, почти визжащим и странным удовольствием: «а вот я и гусь… ну и гусь! ну и что?!», а когда он вернулся, девушки в купальнике не было, а в удобном месте, рассчитанном на двоих, лежали между кустами одни только его собственные штаны и рубашка, да еще, Митя это сразу заметил, поверх одежды положена была небольшая записка: «Позвоните мне. Вот мой телефон… Галя». И он, схватив записку, повторял по-прежнему про себя: «гусь! ну и гусь! ах, какой же ты гусь…» Но еще, кроме этого одного гуся, в его мысли вошли слова из записки: «телефон… вот мой телефон… ну и гусь!.. телефон, телефон… позвоните мне… Галя».
<…>