Публикация, вступительная заметка и примечания Ж.Шерона
ПИСЬМА К. Д. БАЛЬМОНТА К ДАГМАР ШАХОВСКОЙ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 1997
= НАШИ ПУБЛИКАЦИИ
ПИСЬМА К. Д. БАЛЬМОНТА К ДАГМАР ШАХОВСКОЙ
25 июня 1920 года известный поэт Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) уехал из Mосквы за границу. Он выхлопотал себе «творческую командировку» и уехал с разрешения Советского государства. С ним отправились его третья жена, Елена Константиновна Цветковская (1880-1943), их дочь Mирра и близкий друг семьи Анна Николаевна Иванова. В частном письме Бальмонт мотивировал свой отъезд желанием спасти семью от голода и нужды: «Завтра вечером наш поезд уходит в Ревель. Через трое суток мы должны услышать плеск морской волны. Но нет радости в моем сердце. Одно лишь ощущение, что я принес крайние жертвы, чтобы эта поездка осуществилась, ибо так должно. У Нюши настоящая чахотка, правое ее легкое поражено, шейные железы поражены. Ей нужен другой воздух и другая жизнь. О Елене Селивановский сказал, что от смертельной болезни ее отделяет муравьиный шаг. Миррочка всю зиму хворала и поправилась лишь весной. Новой зимы в Москве им всем не выдержать. А на юге России, которым бы можно заменить заграницу, новые тучи и новые бешеные там готовят бури». [Российский госуд. архив литературы и искусства (РГАЛИ). М., фонд 57. Письмо Бальмонта Е. А. Андреевой-Бальмонт от 21 июня 1920 г.] Обосновавшись во Франции, Бальмонт через некоторое время перешел на статус эмигранта и никогда больше не увидел Россию.
Живя в Париже, Бальмонт возобновил свое знакомство с Дагмар Шаховской (1893-1967), с которой он познакомился еще в марте 1919 года в Москве. Дагмар Шаховская приехала во Францию вскоре после приезда туда Бальмонта. Шаховская была родом из Эстонии, но с русскими корнями (ее мать родилась в Санкт-Петербурге). Бальмонт в письме эстонскому поэту Алексису Ранниту так охарактеризовал ее: «Oдна из близких мне дорогих, полушведка, полуполька, княгиня Дагмар Шаховская, урожденная баронесса Lilienfeld, обрусевшая, не однажды напевала мне эстoнские песни». [См. «Письма К. Бальмонта А. Ранниту» (публикация Ж. Шерона). Письмо от 21 июля 1937 г. «Новое литературное обозрение», N11, 1995, с. 161-164.] Со временем Шаховская родила Бальмонту двух детей: Жоржа (1922-194?) и Светлану (р.1925). Но обстоятельства сложились так, что Бальмонт не смог порвать со своей семьей и соединить судьбу с Шаховской. Видя ее редко, Бальмонт старался ей писать ежедневно по письму или открытке, иногда даже два раза в день. С нею Бальмонт делился своими творческими планами, надеждами и переживаниями. Он пытался ничего от нее не скрывать. В письме от 2 февраля 1923 года он пишет о своем высоком доверии к ней: «Мне трудно говорить о неудачах, но еще труднее не говорить, — ведь я же говорю Тебе обо всем». В своих письмах Бальмонт часто упоминает о взаимоотношениях с главными представителями русского литературного зарубежья — Буниным, Гиппиус, Куприным, Мережковским. Из этой переписки, которая читается почти как стенографическая запись, узнаются все подробности жизни Бальмонта первого периода его пребывания во Франции. По письмам Бальмонта видно, как он стремился писать и печататься не только в русских изданиях, но и во французских. Но несмотря на тот факт, что в эмиграции Бальмонт выпустил шесть сборников стихов, один роман, книгу рассказов, две книги эссе, шесть книг переводов, книгу на французском языке, сотни газетных статей, любителей его творчества с каждым годом становилось все меньше и меньше. В одном интервью 1930 года Бальмонт заявил: «Cудя по тому, что у меня в шкафах и чемоданах несколько книг стихов в виде рукописном и никакой издатель их не хочет издавать, говоря: «Нет спроса», а изданной в Белграде моей книги «В раздвинутой дали» за более чем полгода разошлось менее 200 экземпляров, надо думать, что стихов более не любят». [«Книга: наша анкета». Газета «Сегодня» (Рига), N 284, 1930 г.] Бальмонт однажды в письме своей второй жене в Москву написал: «Какой я сейчас? Да все тот же. Новые мои знакомые, и даже прежние, смеются, когда я говорю, сколько мне лет, и не верят. Вечно любить мечту, мысль и творчество, это вечная молодость». [Письмо Е. А. Андреевой-Бальмонт от 28 декабря 1934 г. См. РГАЛИ, фонд 57.] Но когда Бальмонт потерял своего читателя и его творчество перестало привлекать внимание публики, его «молодость» быстро ушла. Поэт впал в тяжелую дyшевную депрессию, из которой ему не суждено было выйти. Последние семь лет он провел в разных домах для престарелых эмигрантов под Парижем. Умер одиноким и забытым всеми во время немецкой оккупации.
Об эмигрантской жизни Бальмонта мало что известно. Сохранились считанные поверхностные воспоминания, [См., например: Вл. Крымов. «Портреты необычных людей», Париж, 1971, с.183-188; А. Седых. «Далекие близкие», М., с.80-86; Ю. Терапиано. «Встpечи». Нью-Йорк, 1953, с.17-21; В. Яновский. «Поля Елисейские», СПб., 1993, с.202.] а его огромный и богатый архив исчез без следа. Поэтому его переписка с возлюбленной — Дагмар Шаховской — заполняет пробелы в его творческой биографии и помогает лучше понять поэта и человека. От этой переписки сохранилось 858 писем и открыток, охватывающих, главным образом, 1922-24 годы. Выдержки из писем Бальмонта печатаются с любезного разрешения Beinecke Library при Йельском университете (США). [Впервые выдержки из этой переписки появились по-английски: Rannit A. «Konstantin Balmont and His Letters to Dagmar Shakhovskaya». «The Yale University Library Gazette», 1976, p.87-97. Настоящая публикация писем является значительно расширенным вариантом публикации в «Новом Журнале» (Нью-Йорк); см.: N 176, сентябрь, 1989, с.215-242 (публикация Ж. Шерона).] Публикатор из обширной переписки Бальмонта выбрал те места, которые наиболее полно характеризуют Бальмонта-литератора и которые проливают свет на его творческие замыслы данного периода. Многочисленные повторения и обращения интимного характера в настоящей публикации опускаются.
Письма печатаются с сохранением особенностей орфографии самого Бальмонта. Некоторые прилагательные и существительные, которым он придавал особое значение, писались Бальмонтом с большой буквы. Примечания сведены к минимуму, без пояснений к известным именам. Также не оговариваются те имена, о которых публикатору не удалось получить какие-либо сведения.
<…>
17/30 июня 1920 г.
Ревель, Uusuul, 24.
Моя милая, я здесь, в Вашей Эстонии, но смутно в душе. Сердце не радуется красивому городу, а жалеет о той большой радости, которую я оставил в Москве, о том счастье, которое Судьба послала мне, но я едва только к нему прикоснулся, и вот уже расстался.
Напишите мне «до востребования». Я, верно, пробуду здесь не меньше 2-х недель, может быть, больше.
Целую и помню, каждую минуту мысли уходят к Вам.
Ваш К. Бальмонт
<…>
21 октября 1922 г.
Париж.
[…] Вчера вечером я опять отправился к Куприну, а сегодня утром к Мережковскому, чтоб услышать хоть какое-нибудь живое слово. Напрасная задача. Это то же, что ждать песни от сонной вороны или плясовой стройности от морской свиньи. Еще Куприн сколько-нибудь походит на живого человека, а Мережковский — заводной манекен, у которого заводная машинка испортилась, и лишь деревянные руки делают бесполезные и неуклюжие движения. […]
3 ноября 1922 г.
Париж.
[…] Я не писал Тебе, что третьего дня вечером я был приглашен Цетлиными слушать З. Гиппиус-Мережковскую, она у них читала воспоминания о Блоке и Белом. Так как приглашение было учтивое и настойчивое, я пошел. Было человек 20 гостей, Милюков, Ларионов, [Михаил Федорович Ларионов (1881-1964) — художник, муж Н. Гончаровой.] Фондаминская, Савинкова [Веpоятно, имеется в виду мать революционера и террориста Бориса Савинкова — С.А.Савинкова (1855-1923).] и пр. Зина Мережковская читала злобные страницы. Я заступился за память Блока, заступился даже за поэму «Двенадцать», которую нельзя же рассматривать в ее предосудительном применении, но должно в ней видеть блестящее отображение страшного исторического мига, которым тогда был полон весь воздух. Блок слышал дьявольскую музыку и дал ей словесную одежду. В этом есть жертвенность, и Блок запечатлел это своей смертью, которой предшествовала его смертельная ненависть к большевикам. [Бальмонт оставил воспоминания о Блоке; см.: «Pыцарь грезы заповедной. Воспоминания и
стихи К. Бальмонта о Блоке» (публикация А. Парниса). «Литературное обозрение». N11, 1980, с.107-111.] И Гиппиус и Мережковский пощелкали на меня волчьими челюстями, но слушатели все были на моей стороне. […]
16 марта 1923 г. Сумерки.
Париж.
Моя милая, я совсем один сейчас в доме, мои все ушли по своим делам, кто куда. И мне странно думать о самом себе. Я заметил, что, когда человек остается совсем один, он начинает думать о самом себе и видит себя и свою жизнь в каком-то длинном прозрачном зеркале.
Вот я вижу сейчас детство, и юность, и безумие ранней женитьбы, и поток женских лиц, и победное лучезарное лицо Кати, и новую смену лиц, и свои дальные путешествия, и подходящую Русскую бурю, дьяволический кошмар целых 8-и лет, и вижу раннюю весну в Москве, Тебя, идущую близко от меня и не видящую меня, с Твоею судьбой, которая отпечатлелась на Твоем красивом лице, в Твоей походке, во всем Твоем виде.
Я люблю Тебя, Дагмар.
Вот только это хочется сейчас сказать в минуту полной душевной тишины. Люблю Тебя.
Твой К. Бальмонт
<…>