Публикация Владимира Безносова и Е.В.Бронниковой. Комментарии Е.В.Бронниковой.
"Звезда", №3, 1997
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 1997
«Звезда», №3, 1997Заканчивается публикация романа Алексея Слаповского «Анкета» (нач. в N 2). Публикуется рассказ петербургского автора Нины Катерли «Пошлая история» о современных семейных неурядицах и рассказы молодой писательницы Юлии Кисиной. Живущий в Мюнхене профессор И. П. Смирнов так характеризует их в послесловии: «Тема Кисиной — постоянно возобновляющееся столкновение воображения и фантазии, конфликт между удвоением тела и разрушением двойничества».
В очерках известного прозаика Михаила Кураева «Чехов посередине России» говорится о сегодняшнем нравственном состоянии русского общества в свете «уроков Чехова»:
«Чехов не подменяет Бога человеком, не творит новую религию, он видит людей такими, какими они уродились, стали, и вся надежда все равно только на них, какие уж они есть.
Увлеченные расширяющимися за счет развития науки и техники возможностями человека, люди не заметили, как назрел, нарывом вздулся болезненный вопрос — «безграничные возможности» самоубийственны. Уже сегодня умелый бандит с бесстрашной шайкой может диктовать условия главе огромного государства. Быть может, пора обновить список заповедей, начинающихся со слова «не», и определить новые границы того, что человек может себе позволить, а что позволять не может никогда, ни при каких условиях.
Казалось бы, у человека уже нет выбора — родившись человеком, надо им и стать, однако…
«Хорош божий свет. Одно только нехорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм! Пьяный истасканный забулдыга-муж любит свою жену и детей, но что толку от этой любви? Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний — нахальство и самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше «чести мундира», мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудим
ых. Работать надо, а все остальное к черту. Главное — надо быть справедливым, а все остальное приложится. <…>»
В разделе «Мемуары XX века» публикуются воспоминания-размышления поэта, драматурга, исполнителя песен Юлия Кима о своем друге 1960-70 гг. Петре Якире, видном диссиденте, после ареста публично отрекшемся от своей идеологии и правозащитной деятельности.
В разделе «Религиозно-философский архив русской эмиграции» рассказывается о конфликте между выдающимися русскими мыслителями Николаем Бердяевым и Владимиром Ильиным. Он начался с публикации Ильиным в парижской газете «Возрождение» обличительной рецензии на книгу Бердяева «Судьба человека в современном мире» (1934):
По поводу книги Н.Бердяева «Судьба человека в современном мире (К пониманию нашей эпохи)».
ИМКА-Пресс, Париж. 1934.
А доказали мы с тобой,
Что размышленье- скуки семя.
Пушкин
Новая, небольшая книжечка Н.А.Бердяева отмечена всеми достоинствами и, к сожалению, всеми недостатками этого мыслителя. Чувство эпохи, напористость, темпераментность, острота- все это мы усматриваем в новом произведении Н.А.Бердяева. Такие выражения, как …»Хлеб для меня- материальный вопрос, хлеб для другого- духовный вопрос» (стр.78); или: «только христианство может создать внутреннее общество, все социальные движения организуют лишь внешнее общество»- и многие другие афоризмы- глубоки и мног
означительны. К сожалению, стиль, метод, все подходы Н.А.Бердяева- типично публицистические. Н.А.Бердяев- прежде всего и после всего публицист, но публицист философствующий. Произведение Н.А.Бердяева есть суд над самим собой и притом суд невольный, которого он, конечно, не хочет.
Порочность основного замысла Н.А.Бердяева не только взрывает изнутри его богословско-философскую тему, но вдобавок еще отражается и на языке. Нет аппарата более тонкого, более честного, который бы с большей чувствительностью отзывался на подземные сдвиги человеческого духа, его внутренние провалы и обвалы, чем язык. Замысел Н.А.Бердяева дышит люциферической гордыней. Этот замысел может быть определен как стремление примирить Сына Человеческого с духом бесчеловечной жестокости и богоборчества, с духом
революции. Что не удалось бы и самому Богу- должно удаться Н.А.Бердяеву. Срыв на этих путях неминуем. Как сказал один мыслитель: «Такая философская тропинка ведет к добру лишь в том случае, если с нее решительно сворачивают». Гордый Бердяев не желает сворачивать- и рушится, как в мыслях, так и в языке.
Иногда, правда, колоссальная грубость и напор становятся стилем- и когда к этому присоединяется литературный гений, то получается Лютер или Мильтон. Но Н.А.Бердяеву далеко до них, ибо литературность его, вообще, весьма и весьма под вопросом. Некоторые его книги почти невозможно читать (напр., оба тома «Философии свободного духа»). Это между прочим объясняется еще и тем, что Н.А.Бердяев не раскрывает органически своих мыслей, но вдалбливает их в голову- он «тешет кол на голове читателя». Правда, неко
торые читатели, быть может, и заслужили такое обращение- но это как раз те, которые никогда ничего не читают, в том числе и произведения Н.А.Бердяева. Людей с философским и литературным вкусом такая манера положительно отвращает. Трудно себе представить писателя и мыслителя, который бы стоял в такой степени вне диалектики, вне органического развития творческих противопоставлений и сопоставлений- и это несмотря на диалектичность его основного замысла.
У него совсем нет pro et contra, audiatur et altera pars <За и против, умения слышать оппонента (лат.).>. Он влюблен в марксистскую «диалектику»- но сам односторонен «как флюс» или, лучше сказать, как любимый им марксизм, от которого он и воспринял фактическое отношение к человеку и миру- несмотря на все попытки сочетать христианство с марксизмом, попытки, предпринимавшиеся им еще в начале его публицистической деятельности. Односторонность и насилие над читателем, даже прямое изнасилование читателя объясняется тем, что сам Н.А.Бердяев типичный продукт нашей тяжелой, воюющей со свободой, эпохи. Н.А.Бердяев несомненно претендует на диктатуру в области мысли и где может и поскольку может- даже осуществляет ее. Перед нами- розовый с ярко-красными и даже с багровыми переливами генерал от несомненной революции христианства. Несмотря на это- раскрыть внутреннюю природу революции «mon general» совсем не стремится, не стремится раскрыть и ее предельного коммунистического выражения- он является лишь ее односторонним апологетом. Он играет в объективную философию- в действительности же давно поставил революцию по правую сторону Христа, а всех контрреволюционеров обрек вечным мукам, кстати богословски им отрицаемым. Впрочем, и сам Христос у него- «красный» и «Бог- левый», так что картина страшного суда вполне определена: Шарлотту Кордэ постигает двойная казнь, первая- земная, от столь любимой Белинским революционной гильотины, вторая- вечные муки за то, что она, «представительница низверженных классов»
осмелилась поднять руку на посланца Божьего, на левого ангела- Марата, через которого «Бог наказывает правых». По мнению Н.А.Бердяева, вообще «Бог через левых наказывает правых». Н.А.Бердяев не замечает одного: что, изрекая подобные истины, он наказывается прежде всего самонизвержением, саморазжалованием из генералов от философии в рядовые Сталина или, в столь же прискорбном случае, г-на Милюкова.
Н.А.Бердяев судья неправедный, который «Бога не боится и людей не стыдится». Все громы обрушивает он на расизм и национализм (стр. 11, 16). Им он приписывает изначальное зло и вечную ненависть и не находит для них прощения. «Расизм хуже коммунизма в том отношении, что в его идеологию входит вечная ненависть, коммунизм же утверждает ненависть, как путь, как метод борьбы, но конечный идеал его не предполагает ненависти» (стр.11). В этой тираде, насквозь демагогической и лишенной даже отдаленного отношения к философии истории, фактическое положение вещей настолько извращено, что в уме читателя возникает неодолимое предположение о сознательном уклонении г-на Бердяева от истины. В самом деле ему должно быть очень хорошо известно, что коммунистический идеал- это обезличенная особь, входящая простым номером в «муравейник двуногих». Добиться такого превращения можно лишь объявив последовательную и непримиримую войну «вечному в человеке». «Das Ewige in Menschen»- по выражению Макса Шелера. Объявление же войны «вечному в человеке»- есть вечная война с человеком. Коммунист Бухарин сказал, что идеал коммунизма- это «коллективный сверхчеловек». Ницше, должно быть, задохнулся бы от смрада, который исходит от безобразной, трупной карикатуры на его великую идею. Бердяеву этот смрад вполне по нутру, и он готов принять его в качестве желанного противоядия для истребления ненавистного ему национал-социализма. Он сознательно закрывает глаза на то, что современные национализмы, как бы ни были грубы и тяжки их проявления (немецкий национал-социализм- далеко не самая худшая их форма), лишь только законная реакция на коммунизм, представляющий единственно подлинную войну на истребление, объявленную человеческому лику. Н.А.Бердяев настолько влюблен в «христианскую символику серпа и молота» (как он однажды выразился), что прощает коммунистам фактическую кровавую войну с христианством, войну, поставившую себе целью полное истребление не только христианства, но самой идеи Бога. Бердяев не хочет видеть того, что коммунисты, как трупные черви, заводятся в кровавых ранах войны, что их миролюбие, которое он принимает всерьез и «по-евангельски»- отвратительное и пошлое лицемерие, предназначенное для «нищих духом» (не по-евангельски), а также для той категории лиц, о которой можно сказать словами поэта: «Ах, обмануть меня не трудно, Я сам обманываться рад»…
Можно, пожалуй, обманываться самому- хотя это дело совсем не философское, но зачем же обманывать других? Зачем внушать им идею о том, что «конечный идеал коммунизма не предполагает ненависти»- в то время, как сами коммунисты объявили вечную войну самой идее любви, ибо «Бог есть любовь». Ведь ни философского, ни богословского интереса не может представлять это сознательное и публичное уклонение от истины, упорно проводимое Н.А.Бердяевым уже не один год. Неужели это вульгарнейшая политика, пытающаяся вкачестве защитного прокоммунистического приема использовать «христианскую символику серпа и молота»- и попадающая в неловкое положение знаменитой дамы, женившей Тараса на Бульбе? Или, быть может, это столь модный в некоторых салонах Европы и Америки снобизм- и здесь уместно, вместо всякой критики восклицание одного из героев Достоевского: «Хорошо вам, баловникам, на всем готовом!» Особенно, когда Н.А.Бердяев объявляет, что «эмиграция ненавидит революцию, ибо состоит из привилегированных классов, лишившихся своего положения и своих богатств»- такая же правда, как «христианская символика серпа и молота»! Укоряя эмиграцию во вражде к революции и к коммунизму, он умалчивает о том, что прокоммунизм и советофильство- это худшая форма эмигрантского снобизма, который уже во всяком случае придется признать за Н.А.Бердяевым. В России нет ни прокоммунизма, ни советофильства, но лишь жесточайшая форма революционной тирании, по сравнению с которой всякая форма правления, в том числе и национал-социализм, есть рай. Но Н.А.Бердяев так озабочен «христианским» спасением душ от опасностей реакции, что на неопределенное время санкционирует формулу: «лучше Соловки и Чека».
Вот каково подлинное содержание литературно-«философских» и лекционных измышлений Бердяева.
Старые революционные заслуги Бердяева известны- и он, очевидно, решил взять на себя- по праву ему принадлежащую роль дедушки русской революции в эмиграции!
«Скучно на этом свете, господа».
П.Сазанович»
Рецензию Ильин опубликовал под псевдонимом. В газете «Последние новости» тут же последовал ответ в защиту Бердяева, подписанный Б. Вышеславцевым, Г. Федотовым, Л. Шестовым и др. Затем последовало несколько частных писем самого Ильина Бердяеву, публикующихся впервые (вместе с письмами более раннего периода) в «Звезде». Вот одно из них:
Paris.
26, av. de Tourville
Дорогой Николай Александрович!
Увидев мой почерк на конверте, Вы будете иметь все основания отправить мое письмо в мусорный ящик- не читая его. Но совершенно особые свойства Вам присущего благородства дают мне некоторую надежду, что мое письмо все же будет прочитано.
Начну с выписок из моего интимнейшего дневника.
5 февр. Серое утро в ненавистном Париже в ненавистной Франции. Мне тяжело, о, как мне тяжело… ведь судьба заставила меня выполнить нечто вроде палаческого акта по отношению к Бердяеву… мне жаль моего с ним прошлого, да и сам по себе «карательный акт»- скучен, тяжел- и абсолютно не в моем духе… творчество с карой абсолютно несовместимы… поэтому Судья и Творец, Каратель и Спаситель возможны только в Боге и в особенном смысле. Атрибуты судьи и карателя в обычном смысле- Бог отрицает за собой: «Я пришел не судить мир, но спасти»…
Вечером. Мои мучения все возрастают… их размеры я скрываю от Верочки.
То, что я совершил с Мейером, напечатание этой ужасной, палаческой статьи о Н.А.Бердяеве- имеет аналогию с убийством Шатова в «Бесах»- …и мне хочется кричать, вопить… «Не то, это совсем не то»…
Господи, молю Тебя — рассей это наваждение злобы, соверши чудо примирения…
Да- это был «пир злоумышления»…
Мое сердце пронзено насквозь, ноет, болит, горит в самом буквальном смысле слова… суд Слова, впечатленный в сердце- начался- и конца ему не будет никогда…
Я заслуживаю всякого осуждения, но одного прошу, не подумать обо мне, как это подумала Евгения Юдифовна- и по всей вероятности думаете Вы- что я забыл мою любовь к Вам, десять лет хлеба-соли и интимнейшего общения в области идей…
Я этого не только не забыл- но с того времени- этому скоро будет год- как мною покинут Ваш дом- еще никогда я так не томился жаждой встречи с Вами и с Вашей семьей… временами мне казалось, что ничего не произошло, что стоит только войти в трамвай №89 и через короткое время очутишься под Вашим кровом, где я так долго не был. Но сейчас же приходит на память происшедшее, непоправимое как смерть- и даже худшее смерти, ибо мой поступок- адский и дьявольский- и начинаются неутолимые терзания…
O war ich nicht geboren… <«О, если б не был я рожден» (нем.).>
Тут произошло нечто роковое- и в то же время я чувствую в полной мере свою вину…именно в полной мере- ибо совершил я это преступление по собственной инициативе, никто мне его не внушил. Я знаю, многие говорят- и быть может, Вы это думаете- что я нахожусь под влиянием Мейера. Это не так. Не он меня соблазнил, но я его. Верочка мучительно долго отговаривала меня и терзалась несказанно… нет, виноват только я.
Свое преступление я сравнил с убийством Шатова… но мотивы, которыми я был движим, скорее можно уподобить тем мотивам, которые внушили самому Шатову нанести оскорбление (пощечину) Николаю Ставрогину.
Вы знаете, ведь Шатов был влюблен (как и многие другие) в этого загадочного аристократа- и не смог ему простить его сближения с «революционными пошляками»…
Для меня до сих пор остается мучительной загадкой (хотя я и построил довольно правдоподобное философское объяснение)- как Вы, аристократ из аристократов,- могли сблизиться с Чернышевскими, Писаревыми, Белинскими- и их нынешними эпигонами… Как Вы не учуяли (или не захотели почувствовать), что все «плебейство» нынешней эпохи, которое Вы так чудно изобразили в своей последней книге- всецело и ИЗНАЧАЛЬНО революционного происхождения, ибо всякое плебейство- революционно и всякая революция есть плебейство, не могущее простить ценностям их изначального иерархического аристократизма. Впрочем, Вы все это великолепно изобразили в «Философии неравенства».
Дорогой Николай Александрович! Вы отреклись от «Философии неравенства», и я решил Вам отомстить, ибо у меня было такое чувство, будто королева связалась с конюхом или еще сильнее «матрона полюбили осла» (В.Розанов). Один раз в своей жизни я отколотил девушку рукояткой револьвера по голове- и по сей день не раскаиваюсь в этом. Я жалею только, что мне не удалось пристрелить удравшего и скрывшегося плебея-соблазнителя.
Но вот теперь я оказался Шатовым, нанесшим оскорбление Ставрогину- и мое сердце исходит кровью, и я проклинаю день своего рождения. Ужасы моих мучений увеличиваются тем, что я остаюсь твердо на своей антиреволюционной, органической точке зрения и сойти с нее не могу. Я полагаю, что диалектика истории весьма кратка и что думать иначе- значит впасть в «прогрессизм» и «милюковство». Неужели эти проклятые сводники революции соблазнили Вашу красавицу-душу наглецом-прогрессом с шапкой набекрень и лихо сплевывающим табачную слюну?..
Нет, дорогой Николай Александрович, я никогда не прощу кучеру, соблазнившему Вас… адская мука увеличивается тем, что и соблазненная красавица остается красавицей и чувство к ней не проходит. Так и я буду постоянно любить Вас, хотя и стараясь всячески отомстить Вам и «кучеру». Но нет, теперь весь мой гнев перешел на «кучера»… а Вас я только безнадежно люблю. Мне бесконечно тяжело, и терзания которые жгут меня днем и ночью, быть может, хоть отчасти уравновесят нанесенное мною Вам оскорбление.
Горячо любящий Вас и истинно чтущий В.Ильин.