АЛЕКСАНДР НЕЖНЫЙ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 1997
АЛЕКСАНДР НЕЖНЫЙ
КНЯЗЬ УХТОМСКИЙ. ЕПИСКОП АНДРЕЙ
Моего тут- самая малость. Нечто вpоде соединительной ткани или, если хотите, путеводителя. Все остальное пpинадлежит человеку высочайшего духовного напряжения- епископу Андpею (Ухтомскому), убитому Советской властью в 1937 году.
Как творения отцов Церкви не имеют временных границ, так и тексты епископа Андрея ни в коей мере не утратили своего значения и поныне. Ибо он говорит о самых важных, самых острых, самых болезненных вопросах нашей нынешней церковно-общественной жизни.
Не лгать Христу.
Никакого епископского величия. Епископа выбирает народ, а не назначает главный церковный вельможа.
Священник- первый работник в своем приходе. А приход- важнейшая клетка общественного тела.
И наконец: христианизация власти. Без христианской этики немыслима нормальная экономика и невозможно хозяйственное процветание. Не осознавшее этого государство обречено топтаться в социальных тупиках.
Таковы- очень кратко- его взгляды. За них он заплатил жизнью.
1.Две папки и книга
Однажды меня посетил чернобородый человек по имени, если не ошибаюсь, Михаил, а по фамилии Гринберг. В тот вечер- не помню, по какому поводу- за столом у меня сидели гости. Он выпил вместе со всеми, но закусил лишь яблоком, предварительно разрезав его на две половинки извлеченным из кармана ножом. «Русская водка- самая кошерная в мире»,- насмешливо заметил один мой приятель, уже порядочно нагрузившийся. Гринберг вежливо улыбнулся.
Он родился и вырос в Москве, потом эмигрировал в Израиль и теперь вернулся, чтобы открыть здесь нечто вроде еврейского университета.
Изумил он меня, однако, совсем не этим.
В архиве КГБ, где я занимался в ту пору, мне дали два тома следственных материалов по делу архиепископа Андрея, в миру- Александра Алексеевича Ухтомского.
В папках серого картона были собраны протоколы допросов, изьятые при обысках или перехваченные письма, экземпляры издававшегося в Уфе журнала «Заволжский летописец» со статьями епископа Андрея, приговоры, донесения сексотов.
(«Инструктера бура разветка от ст. сотрудника
Гофмана.
Рапарт
Довожу до васы сведения вами меня была задана выеснит Архерыа епископ андрыя вь церква Сватая Богородице и церков петровскаи такой не оказался наблюдал па церквам з 9 часов до 12 часов».- 3а точность ручаюсь. А.Н.)
Главное: я прочел и полностью- от строчки до строчки- перенес в мою тетрадь Исповедь епископа Андрея, над которой он трудился в ноябре 1928 года в камере Кзыл-Ордынской тюрьмы и которую предназначал для следователя ГПУ Нелюбова (я полагаю, не без тайной надежды, что она будет переправлена на самый верх, в Москву, на Лубянку, а может быть, в Кремль и положит конец охоте, с двадцатого года открытой на него Советской властью).
«Следователю гражд. Нелюбову.
На последнем допросе меня вы мне сделали упрек, что «мое лицо остается в тени». В ответ на это я обещал вам прояснить свое лицо в политическом отношении. Это я ныне исполнил и прилагаю при сем две тетради моей политической исповеди. Я очень прошу вас отнестись к этому моему труду не с точки зрения сыска, а с точки зрения исполнения мною и вами больших общегосударственных обязанностей. На эту исповедь обратите внимание и прокурора Республики, который был у меня в камере, не знаю его фамилии.
Ухтомский, еп. Андрей.
13 ноября 1928 г.
Еще прошу вас, если я буду несмотря ни на что за мои христианские убеждения приговорен к сидению под арестом, то прошу меня оставить где-нибудь в одиночке или в той камере, где я сейчас, на дворе ГПУ. Самое страшное для меня наказание- это слышать ужасающую богохульную брань и сквернословие. А в одиночке я буду от этого застрахован».
Я читал его «Исповедь» с трепетом восторга и сострадания.
Я воображал убогий азиатский городок на берегу Сырдарьи, катящей желтые воды к Аральскому морю, бескрайние степи, гуляющий по ним резкий ноябрьский ветер, камеру внутренней тюрьмы ГПУ, где измученный непрерывной чередой арестов, ссылок и тюрем немолодой человек (без месяца пятьдесят шесть) с лихорадочной поспешностью излагал в ученической, в клетку, тетради краткую историю своей жизни и свое общественное credo. На что он надеялся? Неужто он полагал, что они все поймут и отпустят его живым? В двадцать восьмом, после десяти лет непрерывной работы гильотины, методично рубившей поповские и архиерейские головы,- неужто он рассчитывал переубедить их?
«Я начинаю писать свою политическую исповедь- эту исповедь мою я адресую по преимуществу моей пастве, моим дорогим уфимцам, с которыми я встретил февральскую революцию 17-го года, с которыми пережил все события 18-го года. Пусть они проверят мои слова во всех отношениях. Адресую эту исповедь всем рабочим, которые с 18-го года с великой любовью заботятся обо мне. Адресую ее вообще всем мыслящим и искренним христианам, которые в жизни ищут правды Божией и стремятся Ее осуществить. Пусть мой жизненный путь одних сохранит от ошибок, а другим даст две-три полезные мысли. Я буду рад и этому. А свою личную жизнь я считаю давно конченною и мой путь жизненный уже пройденным».
Давно уже они наметили его убить, но своей жестокой с ним игре стремились придать видимость законности, для чего аккуратно выписывали ордера на обыски и аресты, устраивали допросы, проводили очные ставки и выносили приговоры именем социалистической Родины.
Пересечение судеб епископа Андрея и следователя ГПУ Нелюбова есть лучшее свидетельство охватившего Россию безумия.
Арал тогда еще не пересох.
<…>