Нил Стивенсон. Падение, или Додж в аду / Пер. с англ. Е. Доброхотовой-Майковой. — М.: Эксмо, 2024.
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2025
Визиарий Битмира и Митспейса1
Нил Стивенсон. Падение, или Додж в аду / Пер. с англ. Е. Доброхотовой-Майковой. — М.: Эксмо, 2024.
Нил Стивенсон, автор таких важных романов, как «Лавина», «Алмазный век», «Криптономикон» и «Ртуть», — из того поколения авторов киберпанка наравне с Джеффом Нуном, которое я назвал бы вторым великим после Уильяма Гибсона и Брюса Стерлинга. Он действительно шел после них, впервые подробно описавших виртуальность, матрицу, распознавание объектов и прочие тогда фантастические, а ныне фундаментальные и повседневные вещи, и как бы конкретизировал. Указывал дальнейшие не столбовые дороги — сейчас это по разным научным, коммерческим и даже цивилизационным причинам сложно, — а повороты, разветвления и тени новых горизонтов, видные пока в своем становлении лишь технопророкам. Через тернии, разумеется.
И сразу следует отметить объем этой книги. Да, как авторы нынешних бестселлеров (от Стивена Кинга до Донны Тартт) в целом и фантасты в частности не склонны к худосочности произведений, так и прежние романы Стивенсона были схожи по толщине. Но тут несколько иначе. Будь у кого задача обругать «Падение», можно было бы сказать, что тут зашито несколько романов и даже целый эпический цикл. Но дело в том, что — несмотря на полное мастерство в залихватских остросюжетных сюжетах (та же «Лавина») — Стивенсон, кажется, прежде всего заточен на осмысление идей, решение глобальных современно-будущих задач в формате художественного мозгового штурма.
И идей в этой книге сразу несколько. И каждая отнюдь не автономна, как кажется, а вырастает, медленно вызревает, является неизбежным следствием предыдущей гипотезы.
И все они — несмотря, опять же, на научную проработанность в духе чистой sci-fi — не делегированы, как у того же Лю Цысиня, далекому будущему человечества, дабы обдать читателя холодом межзвездных пространств и обсыпать мурашками от соприкосновения с величественным и неведомым, а есть следствие нынешних трендов. Так пишут свои последние книги и отцы-основатели киберпанка, даром что трудоустроены в различных think tanks. Впрочем, и фантасты с футурологами давно уже равноправные участники различных научных конференций. Если уж настоящее так смахивает в наши дни на фантастику, то что уж говорить о будущем, правда?
Целая группа — или, собственно, все идеи в пределе центрированы вокруг виртуальной реальности. Это, во-первых, идея анонимности. В недалеком будущем, в котором развивается роман, — впрочем, он действительно эпик, молодые на первых страницах герои успевают там перешагнуть столетний рубеж — контроль повсеместен, камеры, ИИ и умные очки сканируют профили людей со всей их подноготной на кварталы вперед. Но есть альтернатива. Как сейчас в принципе можно даже мессенджер зарегистрировать не на свое имя, а на виртуальное, так и там. У каждого есть виртуальная персона, скрывающая настоящее имя. Но есть и некоторая рекурсия — чтобы этой виртуальной личности были доступны различные сервисы и права, она должна в свою очередь обладать настоящностью, желательно, благонадежной. Виртуальный индивид, да.
Так и ИИ пустит на какую-то платформу не по одному паролю/биометрии, а идентифицирует по уже недоступной человеческому пониманию совокупности его поведенческих манер, истории действий и особенности виртуального почерка.
Уже понятно, что интернет будущего на порядок усложненнее современного? И — а автор лишь масштабирует в будущее нынешние тенденции, как мы помним, — гораздо гаже (его тут называют Миазмой). Например, путем несложных манипуляций с одним лишь интернетом можно убедить весь мир, что город в американской глубинке стерт с лица земли ядерным взрывом. Пустили по соцсетям кадры якобы взрывов, жертв и утечек от экспертов, а жителям самого города отрубили интернет. И это прокатило. Поначалу особенно — еще как, пара правительств уже ядерные чемоданчики распаковывать стали.
Простая манипуляция, казалось бы. А вот гораздо интереснее, с какой целью. Этического саботажа и дискредитации существующей Сети и замены ее на принципиально иную.
Красиво, как минимум интересная дерзкая мысль и повод подискутировать, не так ли? А для Нила Стивенсона — как и для героев в их той еще многоходовочке — это лишь первая ступенька к действительно глобальному замыслу. Если визионеры прошлых веков вроде Блейка и Беме грезили об ангелах, небесах и жизни вечной на них, то компьютерные магнаты будущего, которые заработали все деньги мира и в распоряжении которых все мыслимые и немыслимые технологии и мощности-ресурсы, недалеко от них ушли. Или далеко, уж как посмотреть (книга, кстати, хороша и тем, что предлагает разные ракурсы и мнения о каждом феномене). Они стремятся в мир, где смерть будет «не фичей, а багом». И его можно устранить. И нужно, срочно2. Ибо главный герой, создатель самой известной компьютерной игры, внезапно умер (то, как мирно разворачивающееся действие вдруг прерывается его нелепой в своей обыденности кончиной, демонстрирует и завидные таланты Стивенсона как реалистического писателя), а его антипод умирает от прогрессирующего недуга.
И бессмертие оказывается довольно легко достижимо — дерзко помыслить, довертеть одну технологию, нарастить мощность дата-центров, а уж с появлением квантовых компьютеров вообще чуть ли не нечего делать. Препоной — еще раз поклон Стивенсону-реалисту — становятся скорее различные юридические, коммерческие и имиджевые сложности, и ученые и миллиардеры должны долго прислушиваться к ордам юристов.
Проблем вообще возникает едва ли не больше, чем бонусов. Какие права и статус воскрешенных в виртуальном мире (Битмир, ведь их воскресили «в цифре», бренные останки-то выкинули сразу после сканирования), каковы обязательства живых людей (Митспейс, «мясное место»), каковы вообще конфигурации и спецификации взаимоотношения этих миров и его насельников?
Хотя все это больше волнует наследников, чем воскрешенных, — тем наш мир уже неинтересен и не нужен. Они просыпаются в своем виртуальном посмертии, осваивают возможности своего разума (который «сжигает» уймы бюджетов, брошенных на вычислительные мощности, Стивенсон опять не забывает о повседневных реалиях), осознают себя, свое зрение, мир вокруг. Они очень смутно помнят себя живых (сохранять мозг не только с памятью, но и с ощущениями всех органов научатся только постепенно), видят вокруг пустой мир. И — начинают его творить и застраивать. Как Бог в первые дни творения или простой пользователь в компьютерной игре.
Первое сравнение, однако, оказывается актуальнее. Ибо Стивенсон пересказывает Книгу Бытия до примерно изгнания+ с точки зрения нердов и, так сказать, теории виртуальности. Внезапно и любопытно. Будут, кстати, летающие души и благословляющие и карающие ангелы. А вот потом он уходит в совсем странные и бескрайние области — играя вполне себе на поле Толкина и Льюиса, он сильно развивает все это. Те и эти миры воскрешенных, их поколения, иерархии, различные сущности, очень много, от ходячей горы и до самой смерти, и, разумеется, их миссия, подвиг и финальная битва под фанфары Страшного суда. Но все это уже гораздо дальше от техноутопии (или дистопии) и гораздо ближе к жанру фэнтези, что лично мне кажется несколько избыточным — опыты и размышления то над конкретной научной задачей, то над вопросом, что, черт возьми, все же считать личностью и ее вечной жизнью, были, право, хоть и головоломны, но очень любопытны. Но «мы не станем связываться с молниевыми медведями, а опасность вихревых духов сильно преувеличена», как сообщает не для протокола один из персонажей. Да и Нил Стивенсон под самые титры, то есть к разделу «Благодарности», спохватывается все же, что он не начинающий сказочник в духе отечественного Пелевина с его франшизой про мир трансгуманизма, последних романов Паланика для девочек-тинейджеров или сиквела «Игры престолов», а достопочтенный техновизионер и размышляет о воскресении мертвых и жизни будущего века.
1 Автор просит его простить — рецензия содержит спойлеры, без которых крайне затруднительно обсуждать идейный ландшафт этой книги.
2 «Главная проблема истории — это воскресение, вечность. Человек — это не только общественное животное, но еще возрождающее надежду и ауру вечности творение», как писал Юнгер в «Метафизике и снах».