Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2024
Гоголь неуловимый
Екатерина Дмитриева. Второй том «Мертвых душ»: замыслы и домыслы. — М.: Новое литературное обозрение, 2023.
«…там слышишь, что Россия гниет, здесь, что Запад околевает, как собака на живодерне; там, что философия цветет теперь в России, здесь — что философия… сука, что она есть не более как выражение немецкого филистерства. Но надо всем царит в непоколебимой высоте Гоголь». Впечатление М.Н. Каткова — одно из многих в начале 1840-х — о том, чем была занята и озабочена эпоха, которой принадлежит Гоголь, и о неоспоримости (по убеждению и пристрастных критиков, и широкой публики) его творческой силы.
Его отовсюду видели, за ним постоянно и пристально наблюдали.
Странно странствующего из России в Европу и обратно, от первого тома «Мертвых душ» до второго и даже до третьего — о чем Гоголь скажет в одном из писем к поэту Н.М. Языкову.
«Ты спрашиваешь, пишутся ли М<ертвые> д<уши>? И пишутся и не пишутся. Пишутся слишком медленно и совсем не так, как бы хотел, и препятствия этому часто происходят и от болезни, а еще чаще от меня самого. На каждом шагу и на каждой строчке ощущается такая потребность поумнеть, и притом так самый предмет и дело связано с моим собственным воспитанием, что никак не в силах я писать мимо меня самого, а должен ожидать себя».
В этом письме 1844 года из Франкфурта Гоголь осторожен: «…распространяться боюсь, чтобы не нагородить какой-либо путаницы».
Читатель по своему праву владения книгой, данному ему самим автором, берет себе в пользование и представленные свидетельства, не исключая путаницы и сложных обстоятельств, которые по сей день долгим эхом сопровождают наследие Гоголя, «Мертвые души» и всю его жизнь в «ожидании себя».
Замыслы и домыслы, относящиеся ко второму тому «Мертвых душ», обширны, разнообразны, увлекательны, трагичны. И признанная вершина трагедии: сожжение рукописей, их, как и самого Гоголя, материальное исчезновение.
Книга Екатерины Дмитриевой наполнена шелестом архивных бумаг, писем и воспоминаний.
«Но была и версия самого Гоголя — слова его, сказанные А.П. Толстому и обнародованные М.П. Погодиным: “Вообразите, как силен злой дух! Я хотел сжечь бумаги, давно уже на то определенные, а сжег главы «Мертвых душ», которые хотел оставить друзьям на память после своей смерти <…>”.
“Достоверно то, что он все сжег”, — сообщил И.С. Тургеневу выпускник Московского университета Е.М. Феоктистов…»
«И все же, несмотря на уверенность в том, что второй том, или, как его в ту пору нередко называли, вторая часть поэмы сожжена, домыслы о том, что в чьих-то руках мог сохраниться ее список, возникали. Надежды возлагались в первую очередь на С.П. Шевырева, от которого к тому же можно было ожидать восстановления по памяти содержания, поскольку именно ему Гоголь прочитал наиболее полную версию второго тома <…>»
«Тогда же начал циркулировать слух и о том, что список “Мертвых душ” мог сохраниться у дочери Николая I великой княгини Ольги Николаевны, бывшей воспитанницы В.А. Жуковского <…>»
«В протоколе, подписанном квартальным надзирателем В.Л. Протопоповым, значилось: “По осмотру нашему в занимаемой умершим квартире действительно кроме незначительного носильного платья и разных книг ничего не оказалось…”<…>»
«… спустя три дня после вскрытия печати, С.П. Шевырев в письме М.П. Погодину из Москвы сообщил о нечаянной находке рукописей: “Бумаги открыли. Нашлись Объяснение на Литургию и 4 главы черновых 2-го тома М<ертвых> душ”…»
Задача книги, по словам ее автора (доктора филологических наук, заведующей отделом русской классической литературы ИМЛИ РАН), во многом выросла из работы над подготовкой второго тома «Мертвых душ» в составе нового, в восьми томах, академического собрания сочинений Гоголя, — работа над ним сейчас ведется. Главной целью стала реконструкция замысла, исследование процесса созидания и судьбы рукописи.
В каждой главе книги обнаруживаются составляющие весьма объемного целого: возможные прототипы персонажей, жанровая специфика поэмы, ее отличительные черты, узнаваемые и малоизвестные особенности. Подчеркнут и утопический мотив второго тома — столь естественный и органичный для писателя, «чье творчество традиционно подвергалось и подвергается, казалось бы, взаимоисключающим толкованиям».
Всем здесь дается слово, не только сочувственное и понимающее, но и порой несправедливое, откровенно беспощадное, как, например, известное суждение П.А. Вяземского 1856 года в письме к С.П. Шевыреву: «…все хотелось ему создать что-нибудь совершенное и чрезвычайное, а между тем не хватило сил ни телесных, ни авторских, ни творческих. В унынии своем он все надеялся на чудо <…> “Мертвые души” то же, что “Ревизор”, ряд мастерских отдельных сцен, но клубка, но ядра тут нет».
Такова, по Вяземскому, одна из версий причины исчезновения и сожжения рукописей. И разве она не имеет право войти в объемное целое этой книги о Гоголе? Встать в том же ряду, что датировки, верхний и нижний слой рукописи, текстологические справки, хронология авторских чтений, мистификации и стилизации на тему «Мертвых душ» (захватывающая тема, уходящая далеко за литературный горизонт) и многое другое.
Мы не только узнаем об «обманках», социальных проблемах и типажах второго тома, но и прочтем про подчеркивания цензора И. Бессомыкина на рукописи писателя: «— Обокрадет, обворует казну, да еще каналья наград просит. Нельзя, говорит, без поощрения, трудился…. Ха, ха, ха, ха!» (отчеркнуто с пометой NB)».
Полифония, чередования, яркие и неожиданные эпизоды книги помогают читателю справиться с непростой задачей: обнаружить неуловимого, мистифицирующего Гоголя, того самого, который в молодые свои годы, как вспоминал о том Погодин, «ни за что на свете не хотел никому показывать своего паспорта, <…> никому по всей Европе под разными предлогами».
«…и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?» — но, по-прежнему пристально наблюдая, мы пытаемся заглянуть на «непоколебимую высоту» Гоголя в надежде уловить его, чтобы узнать и понять.
«А прочие спутники Чичикова в “Мертвых душах”? — допытывался один из современников у Гоголя, — и они тоже воскреснут? — “Если захотят”».