Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2024
* * *
Сплю — не сплю, но вижу, Господи,
город смотрит на меня,
город L, в мазутной копоти,
город дыма без огня.
Ржавь, застройки и урочища,
небоскрёбный островок,
самосвал, в ночи грохочущий,
по проплешинам дорог.
Цемзавод, водохранилище —
водокладбище, скорей.
Трубы, как тростник немыслящий,
спят в болоте пустырей.
Как развидеть эту пахоту,
энтропии гололедь?
Разве что глядеть распахнуто,
через дым в неё глядеть.
* * *
Если даль разлеглась безопасная,
поезд к рельсам надёжно прижат,
объясни мне, вокзальная станция,
что за звуки во мне дребезжат.
Рябь, звенящая в воздухе утреннем,
обрастает тугой пеленой.
Лес глядит на меня целомудренно
и волною встаёт невзрывной.
Закрываюсь от этого дребезга,
в память снов ухожу с головой,
узловатые веточки вереска
шевелятся в траве луговой.
Пусть сухой стебелёк фиолетовый,
проскользнувший сквозь время вперёд,
нутряное трясенье исследовав,
из меня эту дрожь уберёт.
* * *
Тише едешь — дальше будешь,
дальше лязганья железа,
дальше кладбища и леса,
выше вымышленных чудищ…
Там ни зги, ни человека,
только тьма, река и сосны,
белый гром молниеносный
в воду падает с разбега.
И чем ближе, тем туманней
даль, которая тревожит
и несёт над бездорожьем
по дремучей глухомани.
Тише будешь, едешь дальше —
говорит тебе возница —
зверь, похожий на лисицу,
зверь, тебя же оседлавший.
* * *
— Кто ты? — спрашивает птичка,
севшая на грудь.
— Дочь бумаги, склеротичка,
вытекшая ртуть.
«Отче наш» в мозгу пытливом
теплится с трудом.
Потому что грозным взрывом
опрокинут дом.
Дом, где мыслил, цвёл и вырос
слов моих тростник,
где на этом месте вирус
огненный возник.
Этот дом, вверх дном стоящий,
тлеет в тишине.
Слов последних чёрный ящик
всё расскажет мне.
* * *
Сделай воду кипятком, сделай веточку цветком,
хлопни дверью в коридоре, чтобы вышла медсестра.
За окно зовёт река, до чего ж она близка.
Как в замедленном повторе возвращается хандра.
Можно взять, залечь на дно. Или прокричаться. Но
ничего не выбираю, ничего не предприму.
Что ты знаешь обо мне? В чисто выбитом окне
вижу, что конца и края нет на свете никому.
* * *
«Миловидность обманчива и красота суетна»
Притчи Соломона 31:30
Миловидность обманчива.
Красота кратковременна.
Сколько слов ни затрачивай,
в обступающей темени
невечерний свет спустится
и обратно поднимется.
Многомудрую утицу
съест безумная рыбица…
Значит, время последнее,
наигравшись в песочнице,
повзрослеет немедленно
и сегодня же кончится.
* * *
Иову простилась вся его тоска —
ропот, лепет, вопли, ад депресняка.
Ибо Бог есть свет, так повторял БГ.
Не прощает бунта только КГБ.
* * *
Только вот без жалости к себе.
Сделай путь из буквы а до б,
Обойдись без медленной возни.
Сделай путь, а после — спать усни.
Сколько ни кружиться над собой,
ни стоять с закатанной губой,
всё равно жалеешь и зовёшь,
и заводишь мелочный скулёж.
А потом ложишься помолчать,
снится паспорт, справка и печать.
И встаёшь искать в строке сырой
путь от первой буквы до второй.
* * *
Кто-то сказал «пора!»
В горы пошла гора.
Что не смогла вчера,
то завершу сегодня.
Я без труда отдам
дырке — пустой карман,
чаю — чужой стакан,
вольностям — подворотни.
И возвращусь домой
мертвенно-жёлтой тьмой
в гости к себе самой,
не за чужой наживой —
ради дождей и трав,
в дом, где никто не прав,
дом, где никто не прах,
дом, где вчера все живы.