Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2024
Об авторе | Татьяна Анатольевна Вольтская (12 декабря 1960 года, Ленинград) — поэт, эссеист, автор семнадцати сборников стихов. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 4, 2023. Признана Минюстом РФ иностранным агентом.
* * *
Прости меня, прости меня, прости меня.
Вон облаков рубашечки крестильные
Поблёскивая складками, плывут себе,
Внизу подростки пыль взметают бутсами.
Прости меня, прости меня, прости меня
За то, что в небе — слишком много синего,
За то, что в сердце слишком много красного,
Кипящего, надсадного, напрасного,
За то, что в поле слишком много жёлтого,
За то, что капли катятся из жёлоба,
За то, что смерть — не вымерить, не выверить,
А жизнь надета шиворот-навыворот.
* * *
Замело нас по самые окна.
Вырос в печке кудрявый огонь.
Тихо в доме. Дотронешься — вздрогну.
Вьюга плачет — не знаешь, о ком?
Чай согрелся. Я тоже не знаю.
Только мелкого снега возня.
Ночь пылает, как рана сквозная —
Сквозь окно, сквозь тебя и меня,
Сквозь заводы, посёлки и тюрьмы
И рассеянные города.
Только сердце — машиною в трюме
Бесполезно стучит в никуда.
Спи, по-детски свернувшись в калачик,
У беременной вьюги внутри,
И не слушай — пускай она плачет,
И в глаза её не смотри.
* * *
Смотрит змей на голый северный сад,
Ветки снежные, прямые дымы.
Свет горит — на кухне двое сидят,
Говорят о пустяках — это мы.
На печи лежат сырые дрова,
Утром высохнут — и можно топить.
Даже если я совсем не права,
Чай согрелся, и пора его пить.
В окна дует. Эти двое на час
Крепко связаны в один узелок.
Снег, да ветер, да мерцающий глаз
На окошке — ледяной василёк.
* * *
По белым камушкам, сердит,
Переливается поток.
На белом камушке сидит
И смотрит в воду мой сынок.
И отводя волос крыло
И ниже голову клоня,
Не это хрупкое стекло —
Он видит мир, где нет меня.
Он видит сосен этажи,
Он видит серые глаза.
Над белым камушком дрожит
Синее неба — стрекоза.
Сидит на камне мой сынок,
Круглится бровь, темнеет ус,
Когда он перейдёт поток,
Я в белый камень превращусь.
* * *
Холмы Армении проведены смычком.
Камней, лежащих на земле ничком,
Двоящуюся даль не одолеть с наскока.
В ребристых тополях — огромный телескоп,
На голом черепе узоры скреп и скоб.
Стемнеет — немигающее око
Раскроется и отразит миры.
Мы сядем в уголке, меж звёздной мишуры —
Материи послед, зародыши галактик
Переливаются и дышат в чёрных матках
Живого космоса, таинственной игры.
Учёный говорит о спектре и квазаре.
А мне вчера торговка на базаре
Бугристые гранаты продала.
Надрежешь кожуру, откроешь шлюзы —
И высыпаются тугие друзы
Планет — и катятся по краешку стола.
Кружится зеркало, похожее на разум,
За спичками комет, за звёздным газом,
А я спускаюсь по холму — туда,
К умершим травам, каменным террасам,
Где смотрит в небо опустевшим глазом
Сухой чертополох — погасшая звезда.
* * *
Последние мирные годы.
Под вечер на бывшей Сенной
Заканчивают работу
Сапожник, точильщик, портной.
Закрою глаза — и увижу
И маму, и папу — детьми,
И круглую тумбу афиши,
Киоск и скамейку в тени.
Вот лёгкого зноя дрожанье,
Вот Лещенко где-то поёт,
И дедушка в новой пижаме
С улыбкой по пляжу идёт.
И бабушкин ситец в цветочек,
И тополь, и детский галдёж.
Точильщик всё точит и точит
На круге невидимый нож.
Портной докроит гимнастёрку,
Сапожник — сапог из кирзы,
И тётка в жакетке потёртой
Положит кулёк на весы.
Всё мирное кажется вечным,
Партер засверкает к семи,
И все они так же беспечны
И призрачны — так же, как мы.
* * *
Светало. Нева текла, как благая весть.
И небо слегка зеленело, и город весь
Лежал на ладони вытянутой руки,
Мосты закрывали железные лепестки.
Потом прорывало запруду — валил народ
В метро, на автобус, переправлялся вброд
Через Литейный, покачивался трамвай
Созревшим яблоком, ты говорил — давай
Мы туфли купим тебе, раздавался свист
Милиционера, и вывеска «Букинист»
Ныряла в арку, текли по спине мурашки,
И нас тащило вперёд, по кишкам Апрашки,
Трусам, полотенцам, шапкам, носкам — и зной
Бесстыжего чрева докатывался до Сенной.
А Невский лелеял свою красоту и спесь,
И снег выходил на улицу, в белом весь,
Невидимой тростью отсчитывая шаги
До мёртвой царевны — лежащей в гробу реки.
Коронный кофе — маленький четверной
Непризнанный гений заказывал, над чумной
Страной ни свет не струился, ни шёпот набожный,
И только Пушкин прохаживался по набережной.
Поэты — смеялся он — заправляют всем:
Поэт на Конюшенной сторожит бассейн,
А на Обводном поэт приручает газ
В котельной — какое нынче тепло без нас.
Стряхнув на сутки морок парнасских нег,
Поэт охраняет склад, убирает снег,
В сырых подвалах — переизбыток лир. —
И пушкинский силуэт поднимал цилиндр.
И город был — остров. Невидимый материк
К нему посылал корабли отречённых книг,
И вороны узникам в клювах несли стихи,
Качались над Петропавловкой лопухи.
И между строк летал тополиный пух,
И в гастрономе тянулся обед до двух,
И Бродский стоял на балконе, вперяя взор
В святого Павла, и справа желтел собор.
И ты говорил, из рюмочной выходя,
Ступив на асфальт, блестящий после дождя —
Казалось бы, век мечись, негодуй, томись,
А всё-таки этот город имеет смысл:
Бывает такая минута — прибита пыль,
И луч, растолкав облака, ударяет в шпиль
И под углом пронизывает проспект,
Соединяя мнимости жизни — в спектр.
Скользили глаза рассеянно за лучом,
И голос твой проворачивался ключом
От запертых серых волн и гранитных плит
Пятнистых — как вспомнишь, так сердце и заболит.
А нечего вспоминать — не достать рукой,
И луч отяжелел и провис дугой,
В крови намокнув, в тёмном её вине,
А ключ утонул в Неве и блестит на дне.
* * *
Так часто я отражалась в этом зеркале,
Так часто я опиралась на этот столик
С салфеткой кружевною, так тихо зыркали
За стёклами старые фоточки — только стоик
Не вздрогнет и щёки не заплеснёт ладонями,
И жизнь его сквозь солёную рябь глазную
Не закачается водорослью придонною —
А я уже захлебнулась, уже ревную
К дивану, к часам, к шкафам с корешками книжными,
Проросшими в душу, к чашке, всегда неполной,
И к трещинке на тарелке — наверно, с вишнями,
А может, с яблоками — не помню —
Такого живого, гуляющего, свободного,
Как рыба в воде, снующего, припадающего
То к Кронверкскому, то к Крюкову, то к Обводному:
Стою, не дыша, подглядываю — куда ещё.
* * *
Как тебе это платье синее
И серёжки? Впрочем,
Я в твоих зеркалах красивая,
А в других — не очень.
Моет окна в кафе уборщица,
Тормозят машины,
Талый снег под стеной топорщится,
Весь в морщинах.
И у нас не осталось времени,
Платья синий парус
Обмякает — но ты смотри на меня,
Я и не состарюсь.
* * *
Мелькают нарядные буквы,
Угрюмые — жмутся в тени,
Мерцают подмостки Фейсбука,
Как сельского клуба огни.
А мы ускользнём на минуту,
Столкнёмся — глазами в глаза
И выпьем какой-нибудь мутной
Настойки — а разве нельзя?
По первому снегу покружим
Вон там, за забором, в глуши,
Где мир неуклюж и простужен
И белыми нитками шит.
* * *
Двор присыпан белой нонпарелью:
Как судьбу читаешь — не прочтёшь.
Облако в облезлом оперенье.
Леса чёрно-белого чертёж.
Дом холодный. Что-то будет с нами?
Затопи-ка печку поскорей.
До утра согреемся — не знаю.
В чайник ледяной воды налей.
Ходит ветер по бесхозной чаще,
И ведро — в колодце на цепи.
Бог подносит новый день, как чашу —
Выпей с благодарностью и спи.
* * *
Звонил, когда я не ждала,
И бормотал чего-то тихое.
А за окном ольха цвела,
Вода текла, синица тикала —
Как будто приближая час
Свидания или прощания,
И облака текли сквозь нас,
Неясные, как обещания,
И голых тополей дымок,
И непроснувшиеся корни,
И таял голоса комок —
То ли на ветке, то ли в горле.
* * *
А жизнь — всегда не удалась.
Ночной состав идёт порожним.
И в вечности гнилую пасть
Вплывает блюдечко с пирожным,
И залихватское авось,
И отзвуки глухого лая,
И мокрый снег, как тайный гость,
Идёт, следов не оставляя.
* * *
Поэты пишут, как софисты,
На непонятном языке,
А рядом вспыхивают листья,
И жизнь висит на волоске,
В кастрюле набухает тесто,
Ремонт не кончится никак,
И мимо текста, мимо текста
Любовь крадётся на чердак,
И непродвинутый читатель,
С машины соскребая лёд,
То чёрта помянёт некстати,
То над Есениным всплакнёт.
* * *
Это жизнь после жизни,
Мы с тобою, обнявшись, скользим,
По тропинке кружимся,
Озарённые светом осин,
Мы играем влюблённых,
Нам не верит никто, ну и пусть,
Только факелы клёнов,
Зашумев, освещают наш путь,
И вода с поволокой
Неподвижно глядит из пруда,
Как немного неловко
Мы с тобою скользим в никуда
Мимо спящего дома
С лепестками рассохшихся рам —
Ни улыбки, ни стона,
Только тени летят по дворам,
Мимо окон с огнями
И цветущих во тьме фонарей,
Мимо преданных нами
И забытых — быстрей и быстрей,
Мимо стынущей речки,
Мимо пахнущей потом земли.
Обними меня крепче
Перед тем как исчезнем вдали.
* * *
Тяжёлый свет висит на фонаре,
Спадая на неструганые брёвна,
И воздух, полный точек и тире,
Густеет и становится объёмным.
За угол бани забегает мышь,
Поблёскивает наледь у колодца,
И ты внутри, как дерево, стоишь,
И чуешь телом годовые кольца,
И видишь наяву годичный круг,
Начерченный по замершему саду
Седым пунктиром — с севера на юг
И месяцев летящих кавалькаду —
От заметённой ёлки до столба,
Чья тень на стену падает, косая,
Сквозь яблони, сараи, сквозь тебя —
Глухим галопом сердце сотрясая.
* * *
Иду от тебя, и дорожка —
Как будто впервые — нова:
Направо дворцы понарошку,
И вышита гладью Нева,
Налево кирпичную мебель
Заводов забыли убрать,
А прямо — помятого неба
В косую линейку тетрадь.
Всё это скребётся под веком,
Как спирт, обжигает нутро,
И песенкой прошлого века
Страдает баян у метро.
* * *
Мир полон осени — рассеянных лучей,
Забытых слов и облетевших звуков.
Тропинка мокрая и высохший ручей,
И солнце наклонилось близоруко.
Лес набок лёг, подобно кораблю:
Огромный, запотевший, затонувший.
Душа не в силах выдохнуть люблю,
Как будто кто-то затыкает уши.
Она плывёт к тебе, стеклянно дребезжа,
Рассыпаться осколками готова,
И лист кидается с шестого этажа
Дымящегося дерева пустого.
* * *
Снег роится облаком у дверей,
Раскатились ягоды фонарей,
Уплывают автобусы, будто сны,
И деревья белым обведены.
Проступает каждое, будто мысль
И опять теряется. Не томись —
Разгадать её всё равно нельзя,
Вдоль ограды по мокрому льду скользя
Мимо дома, где только что пили чай,
И синица вспархивала с плеча,
А потом уже и не помню что,
Помню только — стояли среди пальто
В коридоре, к челу наклонив чело.
Лучше этого не было ничего.
* * *
Чем ближе вечный сон,
Тем сон ночной короче —
Вдоль эрогенных зон
И новостных обочин
Он медленно ползёт,
Как червячок трамвая,
Как межпланетный зонд,
Звеня и застревая.
Слетает херувим,
Оранжевый, как белка,
И ломиком своим
Переключает стрелку.
* * *
Прости мне, Господи, уныние,
Когда весь мир так бел и чист,
Когда Васильевского линии
Ложатся на тетрадный лист,
Когда деревья, как пророчества,
Стоят, холодный свет держа,
Прости, что ничего не хочется,
Что скорчилась в углу душа.
Я знаю, это богоборчество,
Бессмысленный и скучный бунт.
И неба содранная корочка
Пылает, и куранты бьют
Под ясным шпилем Петропавловки,
Устроившимся в простоте
На часовых зубцах и валиках,
На времени — как на воде.
И я растерянно стою на ней,
Разглядывая жизнь в упор,
И снег под проводами-струнами
Лениво переходит двор.
* * *
Вода, бегущая из крана,
Тарелка с хлебом на столе,
И ветер, за оконной рамой
Кочующий по всей земле,
И ель с протянутою лапой,
И неба ситчик голубой —
Как комната с зажжённой лампой,
Всё освещается тобой.
Чужой страны шуршащий веер,
Бормочущие тополя,
Кувшин, молочница, Вермеер,
На пёстром коврике туфля.