Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2024
От автора | В № 3 за 2024 год было опубликовано мое эссе «И чудилось: рядом шагают века…» с комментарием к стихотворению Анны Ахматовой «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума» из цикла «Ташкентские страницы», в котором рассказывалось о встрече Ахматовой с Юзефом Чапским в Ташкенте в 1942 году. Однако позднее я выяснила, что Юзеф Чапский еще раз встречался с Анной Ахматовой, и мне показалось важным дополнить то эссе.
На свете нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
А. Ахматова
Недавно я узнала, что Юзеф Чапский еще раз встречался с Ахматовой в Париже. Анну Андреевну в сопровождении внучки Николая Пунина, Ани Каминской, выпустили в 1965 году, меньше чем за год до смерти, в Англию, где Ахматовой присудили honoris causa Оксфордского университета. В Лондоне Анна Ахматова умолила сотрудников советского посольства, чтобы возвращалась она домой через Париж. Там было так много ее старинных друзей! Ей позволили быть в Париже два дня. Старый парижский друг Ахматовой сумел забронировать номер для нее в гостинице «Наполеон» на площади Звезды.
Еще за год до этого на обратном пути из Сицилии, с присужденной ей международной поэтической премии Этна Таормина, Ахматова хотела заехать в Париж. Но Алексей Сурков твердо сказал, как отрезал: «Вы вернетесь так же, как приехали». Сейчас у нее было два дня в Париже. Ее никто официально не встречал, только дальний родственник мужа, Николая Степановича Гумилева, художник Дмитрий Бушен, который сорок лет назад эмигрировал из России. Именно он помог Ахматовой связаться с Чапским, поскольку эти художники знали друг друга еще с 1930-х годов.
Кроме Ани Каминской, Анну Ахматову сопровождала молодая англичанка-славистка, которая часто общалась с Ахматовой, когда стажировалась в Ленинграде. Звали ее Аманда Хейт. Она очень понравилась Ахматовой, поэтому именно ей Анна Андреевна довольно много рассказывала о своей жизни. Аманда Хейт написала добротную книгу «Анна Ахматова. Поэтическое паломничество», которая вышла в издательстве Оксфордского университета в 1976 году. В этой книге Аманда Хейт пишет о встрече Ахматовой с Юзефом Чапским в Ташкенте в 1942 году, о чем ей рассказала сама Анна Андреевна.
20 июня 1965 года Анна Андреевна позвонила Юзефу Чапскому и сказала: «Здравствуйте, это Ахматова. Я хочу вас видеть». И назвала адрес своего отеля. Чапский поспешил в Париж на встречу с Ахматовой.
Сразу же по горячим следам Чапский сделал запись об этой второй встрече сначала карандашом, а позже прибавил кое-что к своим наброскам. Чапский, в частности, писал: «Просторная комната гостиницы. Анна Андреевна в большом кресле: внушительная, полная, спокойная, чуть-чуть глуховатая. Невольно вспоминаются идеализированые портреты русских цариц восемнадцатого века. Входят и выходят давние ее друзья из эмиграции, поклонники и знатоки ее стихов. Год назад Анна Андреевна была в Таормино. Это был, кажется, первый выезд Ахматовой за границу с 1914 года! Об этой премии она говорит очень иронично, как о некой большевистской комбинации…
На какое-то мгновение мы остались с ней наедине, и я сразу спросил о сыне (она говорила мне о нем в Ташкенте в 1942 году, о его аресте и вывозе из Ленинграда в неизвестном направлении еще до войны)».
Я была абсолютно уверена и до этого его рассказа, что именно с Юзефом Чапским Ахматова тогда говорила о сыне — это была ее постоянная боль, невыразимая мука и тревога, иначе бы уже в 1940 году не родился «Реквием». Именно этому открытому, настрадавшемуся в нашем плену европейцу, который утром покидает Ташкент навсегда, Ахматова и могла поведать о своей боли и своем страхе. Я и характер Чапского после первой встречи с Ахматовой домысливала: мне казалось, что я незримо присутствую там, и реальность совпала с моей интуицией. И что они помнили друг о друге всегда.
На вопрос Чапского Ахматова ответила: «Сын провел в лагерях около 14 лет, выпускали, снова сажали, “брали Берлин”, теперь он на свободе, профессор, написал работу о гуннах, он в прекрасной физической форме, но что-то в голове у него помутилось в лагере. После возвращения он меня возненавидел, не хочет со мной встречаться, уже три года его не видела. Ну что ж, так бывает, что самый близкий человек становится чужим».
Второй вопрос Чапского был о Бродском. «Она его знает, высоко ценит. Его выпустили из ссылки… на 3 дня в Ленинград. “Самые высокие медицинские авторитеты, к которым мы его направили, оценили его здоровье, как критическое, он вернулся в ссылку со всевозможными свидетельствами врачей, но тамошний лекарь счел его абсолютно здоровым… Сталин довел страну до крайнего разложения, и жить сейчас все еще трудно, но выросло новое замечательное поколение — послесталинское”.
Она говорит это с теплотой в голосе. И вообще говорит спокойно, очень скупо, без каких-либо преувеличений».
О журнале «Культура» Ахматова слышала от профессора Романа Якобсона. Она также знала, что Чапский писал о ней в «Бесчеловечной земле», опустив ту ночь, когда он провожал ее от Алексея Толстого, чтобы ей не навредить.
Когда Чапский заговорил о Терце и Аржаке (Синявском и Даниэле), Ахматова, по его словам, «реагирует крайне осторожно: “Не думаю, что “Фантастические рассказы” Терца могли быть написаны в России”. И умолкает. (В самом деле она так думает или, может быть, все знает, и поэтому так говорит)… В кресле парижского отеля я увидел не ту трагическую и все еще прекрасную поэтессу, которую встретил в Ташкенте, а почтенную даму, как бы уже успокоившуюся, умиротворенную, которая издалека и свысока смотрит на все прошлое и на дело своей жизни. Великую поэтессу в ореоле тогдашней, мировой уже славы».
Ахматова прочитала Юзефу Чапскому и Дмитрию Бушену свое стихотворение, написанное в Лондоне. Листок со стихотворением и лондонскими адресами изорвала на мелкие кусочки, говорит: «Уже знаю наизусть». Покидая Париж, она намерена уничтожить всю свою записную книжку. Дмитрий Бушен удивляется, почему она не может провести на родину собственные заметки. Ахматова обращается к Чапскому: «Вот видите, 40 лет не был в России, и даже он не помнит! Что говорить о французах!»
Стихотворение Ахматовой «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума» Чапский тогда еще не знал. Он узнал его только в 1967 году, через год после смерти Ахматовой. Чапский пишет, что это стихотворение Ахматовой, датированное 1959 годом, — поэтическое воспоминание Ахматовой о той ночи в Ташкенте, когда он провожал Анну Андреевну домой.
У Алексея Толстого она читала военные стихи… «Сиял месяц. Дневная жара сменилась прохладой. Оба мы были пьяны стихами. Анна Андреевна не в самой учтивой форме отослала кого-то, кто хотел ее провожать. Тогда она и призналась мне, что смертельно боится за сына. “Я целовала сапоги всем знатным большевикам, чтобы мне сказали, жив он или мертв — я ничего не знала”.
И внезапно эта женщина, такая горделивая в гостиной Толстого, этого сталинского сановника, такая отстраненная от всех, стала мне по-человечески близка, оказалась другой женщиной и абсолютно трагическим человеком: “Сама не знаю, что это, ведь мы почти незнакомы, но вы мне ближе всех людей вокруг”. Она могла спокойно говорить со мной, чувствовала иную атмосферу, бóльшую свободу, отсутствие страха, который душил тогда в России вздох у людей, буквально у всех».
Стихотворение «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума» было впервые опубликовано в сборнике Ахматовой 1961 года, но там во второй строке третьей строфы вместо Варшавы написано — «Только не призрачный мой Ленинград». Интересно, это бдительный редактор посоветовал Ахматовой убрать Варшаву на всякий случай или это самоцензура Ахматовой? Скорее первое, потому что нам с Андреем Сергеевым в Москве 1962 года Анна Андреевна рассказывала о своей встрече-разлуке в Ташкенте 1942 года с польским художником, недавним пленником сталинского концлагеря, который назавтра уже покидал Ташкент, чтобы через Иран присоединиться к польской армии Владислава Андерса.
«Как благодарен я ей за это стихотворение, за то, что она захотела увидеть меня еще раз в Париже. И как не могу простить себе, что не удалось мне с ней поговорить по душам, выслушать ее, я больше никогда ее не увижу и уже не скажу ей, чем стали для меня некоторые ее стихи и та ташкентская встреча».
Воспоминания Юзефа Чапского об Ахматовой были опубликованы в журнале «Культура» в 1965 году, № 4, а в независимой Польше — в журнале «Новая Польша», где после смерти Чапского собраны и переведены все его многочисленные статьи из журнала «Культура».
Я так много цитирую записи Юзефа Чапского о второй и последней встрече с Ахматовой потому, что они в хорошем переводе на русский язык С. Ставского, взволнованно, правдоподобно, искренне характеризуют и его самого, и Ахматову. Веришь каждому его слову, видишь живую Анну Андреевну, какую я запомнила, когда она оказала нам с Андреем Сергеевым честь и приехала к нам в гости вместе с нашим другом Томасом Венцловой. Чапский был на семь лет моложе Ахматовой. Он умер на 97-м году в Париже и похоронен на местном кладбище. Его сестра Мария умерла в 1981 году, она написала воспоминания о своей семье. Эти мемуары, к сожалению, не переведенные на русский язык, назывались бы так: «Европа в моей семье».
В царской России преподавание в гимназиях и университетах было только на русском языке, поэтому отец Юзефа отправил его в лучшую гимназию в Петербург. Затем Юзеф Чапский учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, а позже был зачислен в Пажеский корпус Его Императорского Величества. Чапский тогда увлекался Львом Толстым, считал себя толстовцем и был пацифистом. Старшая сестра его Мария жила в Петербурге на Сергиевской улице. И Чапский однажды неожиданно, узнав, что в этом же доме живут Мережковские, постучал им в дверь. Открыл Дмитрий Сергеевич. Чапский с порога спросил его: «Как мне жить?». Мережковский не только удивился, но и обрадовался и закричал: «Зина, Зина! Иди сюда. Какой интересный молодой человек». Чапскому тогда было 20 лет. Юзеф хотел посоветоваться с этими авторитетными для него людьми, уходить ли из Пажеского корпуса, потому что он пацифист. И Мережковского, и Гиппиус заинтересовал этот необычный молодой человек двухметрового роста. Они с ним поговорили и пригласили заходить еще. Позже они познакомили его с Дмитрием Философовым. После Октября Философову с большим трудом удалось бежать в Польшу, Чапский долгие годы дружил с ним и называл на «ты» и «Димка». Они часто встречались в Варшаве, а потом переписывались, когда Чапский уехал учиться в Краков, а затем и в Париж.
Многое в жизни Юзефа Чапского рифмуется не только с Ахматовой, но и с Иосифом Бродским. Чапскому, когда он находился в советском плену, сестра Мария прислала два тома писем Норвида, которого тот очень любил. Как и Норвид, Юзеф Чапский считал, что Россия — сосед Польши и поэтому полякам в России надо «создавать свою партию», то есть искать в России не врагов, а друзей. Несмотря на все невзгоды советского плена, Чапский относился к русским людям с пониманием. Он видел и в простых русских крестьянах несчастных людей, и всегда ценил их сердобольность. То же было и с Бродским в ссылке в Норенской, о людях которой он всегда вспоминал тепло и говорил «в моей деревне». Бродский самостоятельно выучил польский язык, любил Польшу, писал много доброго об этой стране, переводил ее великолепных поэтов, в том числе и любимого им Норвида, аукался стихами Норвида по-польски с Томасом Венцловой на хорах в литовском костеле в Судярве, нелалеко от Вильнюса. В этом храме необыкновенная акустика.
В эмиграции в Париже Чапский много общался с русскими писателями: с Алексеем Ремизовым, от которого получал красивые автографы на подаренных книгах; с Ниной Берберовой, которая высоко оценила в печати книгу Чапского «На бесчеловечной земле»; с Андреем Синявским, с историком Михаилом Геллером; восхищался Солженицыным, познакомившись с ним на его пресс-конференции в Швейцарии. А Иосифу Бродскому очень помог сориентироваться в Штатах тогда еще незнакомый ему польский поэт Чеслав Милош, родом из Вильнюса. Он написал русскому поэту письмо, главная мысль которого сводилась к тому, что все в новой стране зависит только от Бродского, от его воли и желания писать на родном языке. Сам Чеслав Милош, давно живя в Штатах, стихи продолжал писать по-польски, а преподавал по-английски в Беркли. А затем Иосиф стал другом Чеслава Милоша, нобелевского лауреата, как и Бродский. Анна Ахматова была другом и Юзефа Чапского, и Иосифа Бродского.
В независимой Польше Юзефу Чапскому были оказаны заслуженные почести. Его книги издавались и переиздавались на родине, а «На бесчеловечной земле», о пребывании Чапского в советском плену, стала в Польше бестселлером. И эта книга, и «Лекции о Прусте», которые Чапский читал своим соотечественникам в лагере под Вологдой, изданы по-русски, в 2012 и 2019 годах соответственно. Напечатана была в Польше антология военных польских поэтов, составленная Чапским в Париже. Все статьи и эссе из «Культуры» Юзефа Чапского были опубликованы в журнале «Новая Польша». Очень хорошо и много, чувствуя открытый характер Чапского, переводила его в «Новой Польше» Наташа Горбаневская, с которой мы недолго вместе учились на первом курсе филфака МГУ. Она тоже познакомилась в Париже с Юзефом Чапским и была с ним дружна.
В Варшаве и Кракове с успехом прошли выставки картин Юзефа Чапского. Чапский, будучи экстравертом, с огромной эмпатией ко всем, в Париже дружил со многими поляками, которые приезжали из Польши и посещали тайно от польских властей журнал «Культура». Его хорошими друзьями стали знаменитый польский кинорежиссер Анджей Вайда и его жена Кристина Захватович, театральный сценограф и помощница мужа по многим фильмам. Именно они после смерти Чапского были инициаторами создания музея его имени. В 2016 году в Кракове открылся «Павильон Юзефа Чапского» — филиал национального музея. На фронтоне этого белого павильона — факсимиле Ю. Чапского. К 100-летию со дня рождения Чапского ЮНЕСКО объявила 1996 год Годом Юзефа Чапского. Во дворце Попелей в Курозвенках находится постоянная экспозиция картин Юзефа Чапского.
P.S.
Дорогой мой петербургский друг Миша Мильчик так впечатлился моим реальным и историческим комментарием к встрече Ахматовой с Чапским в Ташкенте 1942 года, что написал мне восторженное письмо и сказал, что никогда ничего об этом не знал. Он послал это письмо единственному давнему другу — поляку, который уже лет сорок живет в Америке. Когда-то Миша вместе с этим другом Ежи начинал преподавать историю в школе. Ежи написал Мише, что он потрясен тем, что в России кто-то знает о трагической судьбе Польши и поляков в самом начале Второй мировой войны в Европе. Мише уже исполнилось 90 лет. Миша полез в интернет узнать что-то о Чапском и написал мне, что Чапский виделся с Ахматовой в 1965 году в Париже.
Михаил Исаевич Мильчик — близкий друг моих незабвенных друзей, Иосифа Бродского и Ромаса Катилюса, один из лучших знатоков и исследователей русского Севера, чему посвящено множество его книг и научных открытий. Он кандидат искусствоведения, ведущий научный сотрудник НИИ теории и истории архитектуры и градостроительства, заместитель председателя Совета по сохранению памятников архитектурного наследия Санкт-Петербурга; возглавляет Петербургский фонд музея Иосифа Бродского; восстановил подлинный вид «полутора комнат», где жил Иосиф с родителями в доме Мурузи, а также дом, в котором жил сосланный на Север Иосиф Бродский в Норенской. Мильчик выпускает уже второе издание двухтомника «Полторы комнаты Иосифа Бродского в фотографиях». Он сам талантливый фотограф, он умеет запечатлеть редкие живые моменты остановленной жизни, например, Иосиф Бродский, курящий сигарету, ждущий у своего дома такси и сидящий на простеньком советском чемодане перед тем, как поэт покинет навсегда родной город и страну, где родился, и уйдет в вечность. Михаил Мильчик издал две великолепные книги. «Венеция Бродского». Новое издание 2022 года посвящено памяти Вероники Шильц — многолетней подруги Иосифа Бродского, которая сопровождала его в Стокгольм на получение Нобелевской премии в 1987 году. Она стала лучшей переводчицей стихов Бродского на французский. И Миша Мильчик, и его покойная жена Нина очень полюбили Веронику Шильц и дружили с ней. И, наконец, книгу «Бродский в ссылке» с великолепными фотографиями. Огромное спасибо Мише за все.