Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2024
Замысел академического и в то же время писательского журнала «Вопросы теории и истории литературы» возник еще в 1954 году, и заместитель генерального секретаря ССП Константин Симонов предложил тогда главным редактором назначить Владимира Ермилова1.
Административная улита, впрочем, нескоро едет, и ее кадровые намеренья меняются, так что помеченный апрелем первый номер журнала под уточненным названием был сдан в печать в июне 1957-го, а свет увидел только в августе. Его руководителем значился уже Александр Дементьев, успевший зарекомендовать себя как безотказный литературный функционер с двойным опытом: в конце сороковых он громил космополитов в Ленинградском университете и тамошней писательской организации, а в начале пятидесятых служил комиссаром при Твардовском в вольнодумном «Новом мире».
Журналу, которому было вменено подчиняться одновременно и Союзу писателей СССР, и Институту мировой литературы Академии наук, следовало бы опираться на традиции, однако где ж их взять? Опыт питерской «Книги и революции» (1920–1923, 1929–1930), московской «Печати и революции» (1921–1930), равно как «Литературного критика» (1933–1940) и «Литературного обозрения» (1936–1941), отражавших совсем иные реалии, пригождался плохо, и начинать пришлось с нуля.
Структура издания установилась, впрочем, сразу: духоподъемная или, что то же самое, установочная статья на открытие каждого номера2, раздел теории, работы по истории русской дореволюционной, многонациональной советской и зарубежной литературы, публикации архивных материалов, сообщения, рецензии и обзоры, хроника событий в ИМЛИ и других научных институциях.
Вот самый первый, стартовый номер — начальству, как клятва в верности, адресована статья Александра Караганова «Ленин и “литературная часть партийного дела”», зато дальше, дальше… Николай Конрад, Дмитрий Лихачев, Борис Реизов, Дмитрий Благой, сам Дементьев — первые по тем временам персоны отечественной филологии! И рецензионный раздел на загляденье — среди авторов «коротышек» Борис Эйхенбаум, Наум Берковский, Георгий Лесскис, Андрей Робинсон, да хоть бы даже Иосиф Гринберг с Яковом Эльсбергом, не слишком уважаемые, зато всем известные.
Это номер, конечно, парадный. Но оно и дальше так пойдет — на балансе между казенными рассуждениями о социалистическом реализме и текстами, в которых дышала живая мысль. Доминирующее положение занимали, само собой, статьи сановных В. Перцова, Б. Бялика, В. Щербины, М. Храпченко, Р. Самарина, Л. Новиченко, И. Анисимова, Г. Ломидзе, В. Кирпотина, А. Овчаренко, других мастодонтов. Однако появлялись уже — то с развернутыми статьями, то с рецензиями — и Елеазар Мелетинский, Юрий Лотман, Лев Копелев, Раиса Орлова, Бенедикт Сарнов, Владимир Турбин, Григорий Померанц, Владимир Лакшин, Михаил Гаспаров, Алла Марченко, Ирина Роднянская, Олег Михайлов, несколько заметных статей удалось напечатать Лидии Чуковской. С особенной же щедростью была в те первые годы представлена младая (тогда) поросль Института мировой литературы — Петр Палиевский, Юрий Манн, Георгий Гачев, Вадим Кожинов и Сергей Бочаров.
Стоит, правда, принять во внимание, что одной из дебютных публикаций Кожинова стала статья «Ленин о значении термина “типичное”» (1958, № 2), да и Бочаров отметился ритуальным текстом «Статьи В.И. Ленина о Толстом и проблема художественного метода» (1958, № 4). Таков уж действительно был ритуал; без имени Ленина нельзя было представить себе содержание ни одной журнальной книжки. На что бесспорный классик Борис Эйхенбаум, но и он отдал свой динарий кесарю статьей «О взглядах Ленина на историческое значение Толстого» (1957, № 5).
Так что быль молодцам не укор. Гораздо важнее то, что полемика, споры в журнале были пока еще не предусмотрены. Мастодонты, случалось, ссорились в своем кругу, обсуждая несравненные достоинства соцреалистического метода, но эти распри тупо- и остроконечников были интересны разве лишь им самим. А вот о том, что сотрясало писательские собрания и пленумы, другие литературные издания, ни слова. И это даже странно: ведь время в конце 1950-х было турбулентным, и друг другу пощады не давали два импульса: один, заданный очистительным XX съездом, другой — панической реакцией начальства на венгерский мятеж. Литература понималась как поле идеологического сражения, поэтому все обязаны были вынести бескомпромиссную партийную оценку и альманаху «Литературная Москва», и роману Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», и скандалу вокруг пастернаковского «Доктора Живаго» — все, кроме «Вопросов литературы».
Ничего беспокоящего власть и читателей, уравновешенная срединность как магистральная линия, и эта позиция сохранялась в журнале даже тогда, когда Дементьев в 1959 году ушел по зову Твардовского его первым заместителем в «Новый мир», а в «Вопросах литературы» началась растянувшаяся на двадцать лет эпоха Виталия Озерова.
Он, если судить по его собственным сочинениям и докладам, был, конечно, из твердолобых мастодонтов3, но как редактор оказался неожиданно вменяемым: в Союзе писателей, где служил одним из руководителей, разумеется, голосовал за все, что положено, но с палаческими инициативами сам не выступал, негласно потакал авторам журнала «Юность», где его жена Мэри Озерова в течение 30 с лишним лет заведовала отделом прозы, и вообще без крайней необходимости в дерьмо старался не вляпываться. Это важно, но несравненно важнее, что роль главного редактора пришлась ему на удивление впору. Как вспоминает Евгения Кацева, в течение многих лет бывшая при нем и ответственным секретарем редакции, и секретарем партийной организации, «организатор Озеров был отменный, да и возможности у него были немалые»4.
Дела давно минувших дней, конечно, и сейчас невозможно, пожалуй, узнать, в каких случаях журнальные новации возникали по его личной инициативе, а в каких он лишь защищал своим авторитетом то, что придумали тщательно подобранные сотрудники редакции — бессменные Лазарь Лазарев, Евгения Кацева и Нина Юргенева, на славу послужившие в разные годы Николай Анастасьев, Алексей Зверев, Серго Ломинадзе, Алла Марченко, Олег Салынский, Татьяна Бек…
Не утрачивая своей внегрупповой срединности, «Вопли», как в своем кругу стали называть журнал, менялись и обновлялись. Вот появились, например, сатирические странички «Зигзаги стиля», «Казусы и ляпсусы», «В шутку и всерьез». Вроде бы пустяк, но выгодно подсвечивающий великопостную серьезность других публикаций и дававший к тому же возможность вволю повеселиться над малограмотными филологами. Еще более значимым стало то, что редакция обратилась к известным поэтам, прозаикам и драматургам с просьбой поделиться своими размышлениями и собственным творческим опытом, причем это предложение, за считаными исключениями, почти всегда поступало к писателям, действительно заслуживающим внимания и уважения: Эренбург, Тендряков, Розов, Каверин, Катаев, Арсений Тарковский и Давид Самойлов… «Эта традиция, — замечает Лазарев, — в конце концов стала связываться с известным понятием “гамбургского счета”: если “Вопросы литературы” приглашали — значит, это интересный, настоящий писатель. Это способствовало расширению самосознания литературы. На журнал стали обращать внимание не только специалисты, но и писатели»5.
Самое же главное — журнал стал при Озерове не имитационно, а подлинно дискуссионным. Тон задали все те же младоимлийцы — Сергей Бочаров, Вадим Кожинов и Петр Палиевский в четвертом номере за 1962 год напечатали статью «Человек за бортом», посвященную разбору нашумевшей книги своего ровесника Владимира Турбина «Товарищ время и товарищ искусство».
Статья, как явствует уже из ее названия, была разгромной, едва не памфлетной, но по тону академически корректной, это раз, и, это два, исходившей не от марксистско-ленинских прописей6, а от иного, чем турбинское, представления о гуманистических традициях и ценностях отечественной литературы7. Спорить можно, значит, и так, для советской печати это ново, и, если в «Воплях» обсуждали самые приметные новинки или годовые комплекты других ежемесячников, то непременно с разных точек зрения и без вынесения финального вердикта. Что же касается прокатившихся по журнальным страницам дискуссий о «книжной/серьезной» поэзии (1966, № 11) и о структурализме (1965, № 6; 1967, №№ 1, 10), об идеях Бахтина, ставшего со статьи «Слово о романе» (1965, № 8) одним из наиболее значимых авторов «Вопросов литературы», о роли и месте славянофилов в истории (1969, №№ 5, 7, 10, 12), то они становились существенными фактами не только научной, но и общественной жизни. Считалось, — вспоминает сам Озеров, — что «интеллигентный человек должен выписывать три журнала — “Новый мир”, “Иностранную литературу” и “Вопросы литературы”»8.
Печататься в «Воплях», быть своим человеком на десятом этаже дома Нирнзее стало почетно, и мало кто из литераторов, тем более из критиков, историков и теоретиков литературы обошелся без заметных публикаций в этом журнале: от Андрея Синявского (1960, № 1) и Варлама Шаламова (1963, № 1) до Мариэтты Чудаковой (1965, №№ 4, 6), Сергея Аверинцева (1965, № 7) и Юрия Карякина9.
Случалось и так: мало кому пока известный сотрудник «Литературной газеты» Валентин Непомнящий присылает в «Вопросы литературы» статью «Симфония жизни» о «Маленьких трагедиях» Пушкина. И ее мало того что напечатали (1962, № 2), так еще и пригласили автора на работу в редакцию. Последовали темпераментные полемические заметки «Сегодня, здесь, сейчас!» (1963, № 10) и наконец «Двадцать строк. Пушкин в последние годы жизни и стихотворение “Я памятник себе воздвиг нерукотворный”» (1965, № 4).
Оттепель еще длилась, и «в то время литературоведческая статья могла стать бестселлером, — вспоминает Непомнящий. — Тут так и случилось». И не только потому, — продолжим цитату, — что «она была в духе времени, шестидесятнического либерализма с его эзоповым языком и полускрытыми аллюзиями (когда, например, ругали “николаевский режим”, а на самом деле разумели советскую цензуру и обком КПСС)». Но еще и потому, что «в ней впервые в советском пушкиноведении прозвучала религиозная тема»10, понятая, впрочем, атеистическим окружением не как новый для автора символ веры, а как еще один дерзкий выпад в сторону безбожного режима.
В 1968 году Непомнящий даже оказался одним из героев диссидентской «Хроники текущих событий»: составил обращение в защиту томящихся в тюрьме А. Гинзбурга, Ю. Галанскова, их товарищей, «и под этим письмом подписались двадцать пять человек — от Паустовского и Каверина до Максимова и Войновича, его потом так и стали называть “писательским”». А самого Непомнящего «быстро взяли за шиворот и протащили по всем ступенькам лестницы допросов, дознаний, угроз…», с тем чтобы, не дождавшись раскаяния, исключить из партии11.
Должны были бы, по правилам, и с работы прогнать, однако, — говорит смутьян, — «главным редактором “Вопросов литературы” был Виталий Михайлович Озеров — писатель и критик насквозь партийный, но человек очень порядочный. Он меня просто понизил в должности: я был завотделом, а сделался младшим редактором. И вместо 230 рублей стал получать 110. И кроме того, мне на год запретили выступать по радио, публиковаться в печатных изданиях».
«Нет, оппозиционерами мы, конечно, никогда не были, — напоминает Е. Кацева, — всегда добросовестно проводили “политику партии в области литературы”. И тем не менее умудрялись представить свою, скажем так, нестандартную позицию, нередко выдерживать испытание на обыкновенную порядочность»12.
Да вот, — продолжает Е. Кацева, — «другой пример: когда после августа 1968 года все редакции “толстых” журналов должны были провести собрание и опубликовать в “Литгазете” резолюцию в поддержку решения о вступлении войск Варшавского договора в Чехословакию, мы были единственными, кто этого не сделал. Даже “Новый мир” был вынужден выполнить это распоряжение»13. (Хотя, заметим в скобках, при демонстративном отсутствии коммунистов А. Твардовского и И. Виноградова на этом собрании.)
Конечно, — как размышляет Вадим Ковский об Озерове, — «его пост защищал журнал от многих неприятностей»14. А они начались, и, что особенно печально, климат в редакции изменился, когда Озеров из «Воплей» ушел. Причем ушел он как-то по-глупому, не рассчитав, по-видимому, риски. Ибо, — рассказывает Лазарь Лазарев, бессменный заместитель Озерова, — Георгий Марков и Озеров после смерти Константина Федина, почетно председательствовавшего в Союзе писателей, будто бы «задумали такую комбинацию: председателем станет Марков, а первым секретарем Озеров» и, «чтобы подтолкнуть дело, Озеров подал заявление об освобождении его с поста главного редактора “Вопросов литературы”»15. Этому заявлению дали ход, а с назначением на новую должность, видимо, не срослось — и Озеров, в карьере не продвинувшись, потерял журнал, который сам же называл «главным», да по сути единственно значимым делом своей жизни.
Сожалел ли он об этом, еще почти восемь лет проведя в роли рабочего секретаря СП, ведавшего, правда, уже только соблюдением порядка в критике и литературоведении, а потом, после бурного писательского съезда в 1986 году уйдя, наконец, на покой? Гадать трудно, а вот о том, что на пенсии Озеров так и не собрался написать развернутые воспоминания, сожалеть, конечно, стоит. Ему уж точно было что рассказать…
Но, как бы там ни было, Озеров ушел. «На его месте Казьмин16, — 12 мая 1979 года записал в дневник Лев Левицкий. — Наблюдая его в “Новом мире”, не заметил в нем особой приверженности ко злу. Бесцветен. Озабочен только тем, чтобы не слететь. А для этого приходится держать нос по ветру»17.
Мстислава Борисовича Козьмина, насмерть перепуганного ответственностью еще в должности заместителя главного редактора «Нового мира» при С. Наровчатове (1975–1979), в редакции и вокруг звали не иначе как «жареным тараканом» или «бледной немочью» либо вспоминали к слову горьковскую «Девушку и смерть». То, что с Озеровым раньше всего лишь согласовывали, теперь через Козьмина надо было пробивать или ждать месяцами, пока он рискнет принять какое-либо решение. «Журнал, — вернемся к мемуарам Кацевой, — пережил период “стагнации” — не без некоторых прорывов, но не благодаря Главному, а скорее вопреки, привлекая для особенно горячих споров членов редколлегии, главным образом, как ни неожиданно, Михаила Борисовича Храпченко, без которого мы не напечатали бы, например, статью, наделавшую много шума и положившую начало литературному пути знаменитой ныне, а тогда работавшей младшим редактором в издательстве Академии наук Татьяны Толстой»18. Храпченко же неизменно голосовал и за остро полемические статьи Натальи Ивановой, помог пробить в печать критическое выступление Игоря Дедкова о расхваленном сверх всякой меры романе Юрия Бондарева «Игра»19. И — сейчас в это трудно поверить, — «вообще это был какой-то феномен: некоторые из членов нашей редколлегии, имевшие определенную репутацию борцов отнюдь не за либерализм, в стенах редакции, в общении с сотрудниками словно преображались и действовали вразрез с этой репутацией, в совершенном несоответствии с их высокими служебными постами»20.
Хуже Козьмина в роли главного редактора, казалось, и быть не может. Но оказалось, что может, когда в 1988 году на этот пост заступил автор книг о британской литературе и о лошадях, о конном спорте Дмитрий Урнов. Он, в отличие от своего предшественника, был как раз очень энергичен, деятелен, но тесно дружил с вожаками «русской партии» и, предположительно, мог склонить либеральный журнал в эту сторону. «Этому назначению, — признается Е. Кацева, — я отчаянно пыталась помешать, писала письма А.Н. Яковлеву и в отдел культуры ЦК», но, однако же, ничего из этих хлопот не вышло.
Урнов закрепился в редакции на три года, и, судя по журнальным комплектам, никакого особого поворота в идеологии «Вопросов литературы» не произошло. Возможно, в силу сопротивления редакционного коллектива малоприятным переменам, а возможно, благодаря вроде бы безбашенной, а на самом деле половинчатой и переменчивой натуре самого Дмитрия Михайловича21. Так, вопреки собственному негативному отношению к «Прогулкам с Пушкиным» Андрея Синявского, он распорядился целиком поместить в журнале и эту книгу (1990, № 7–9), и стенограмму ее совместного с ИМЛИ обсуждения (1990, № 10). А ведь знал же, не мог не знать, какую бурю в среде патентованных ультрапатриотов всего лишь год назад вызвала публикация четырехстраничного отрывка из этой книги в журнале «Октябрь» (1989, № 4). Все знал — и напечатал! Ровно так же, как, без всякого энтузиазма относясь к Солженицыну, на пять журнальных номеров разверстал перевод монографии Ольги Андреевой-Карлайл «Солженицын. В круге тайном» (1991, № 1–5).
Служившая тогда в редакции Ирина Винокурова недавно напомнила обо всем этом в «Знамени», хотя рассказала и о том, как Урнов попытался ее уволить: «мол, работает-то отлично, но с ее появлением в редакции образовался явный перевес в сторону левых сил, а этого он допустить не хочет»22. Однако всего лишь попытался, и, столкнувшись с сопротивлением Лазаря Лазарева, быстро отступился.
Так же быстро отступился он и от своего редакторства в «Воплях». Известие об августовском путче ГКЧП застало Урнова в Соединенных Штатах, где он в интервью для телепрограммы The Today Show назвал действия путчистов всего лишь «попыткой навести порядок»23, а кто-то неленивый заснял это выступление и кассету прислал в Москву. Время было раскаленным добела, и легко догадаться, с каким негодованием в редакции встретили бы своего главного редактора, вернись он в Россию.
Но Урнов не вернулся, и, устав от варягов, коллектив выбрал на этот пост Лазаря Лазарева, на котором и до того все держалось в журнале. Теперь можно было работать спокойно, в меру сил превозмогая ставшее хроническим безденежье, сопротивляясь покушениям на просторное редакционное помещение в центре столицы и прочим прелестям недоразвитого русского капитализма.
Другие литературно-критические журналы с советским опытом — «Литературное обозрение», «Детская литература», «Литературная учеба» — кто раньше, кто позже закрылись, да и «Воплям» в 1990-м пришлось сократить периодичность с двенадцати до шести выпусков в год. Но живая мысль в нем билась, число авторов не умалялось, а публикационный уровень не падал.
Так на чистом энтузиазме, с одной только божьей помощью прошли 17 лет, пока ближе к концу нулевого десятилетия Лазарь Ильич не стал чувствовать себя все хуже. Силы уже отказывали, и постепенно становилось ясно, что управление журналом надо передавать в другие руки. Кандидатуры, как рассказывают, обсуждались разные, но постепенно все большую власть в редакции стал забирать профессор РГГУ и «начальник», как он сам себя называл, Букеровской премии Игорь Шайтанов: компаративист, специалист по английской литературе, заметно выступающий в печати и как критик современной российской словесности — ну, кто может быть лучше?
Так что Игорь Олегович занял должность первого заместителя еще при Лазареве, а незадолго до его кончины в январе 2010 года стал уже и главным.
Сказать, что смена руководства прошла без сучка и задоринки, было бы рискованно. Редколлегия, а ее члены всегда играли в журнале важную роль, раскололась. Но шайтановская метла действовала жестко, и тех, кого шокировал директивный стиль нового руководителя, и из редколлегии, и из редакции удалили. Устав «Вопросов литературы» был теперь отредактирован так, что вообще выводил главного редактора из-под какого бы то ни было контроля, с привычными для сотрудников вольностью и разномыслием покончено…
Впрочем, всех, кому интересны эти внутриредакционные раздоры, можно отослать к развернутому мемуарному фельетону Геннадия Красухина «Ш-ов», где среди прочих выразительных деталей приведена и фраза Шайтанова: мол, «либеральная риторика от меня столь же далека, как и патриотическая»24.
Она-то, вместе с многократно повторенным «терпеть не могу радикалов», и стала если не программной, то многое определяющей в позиции журнала на очередном витке его истории.
Но об этом позже. А пока скажем о том, что на тематике журнала, разумеется, сказались и личные авторские интересы нового главного редактора: Шекспир (появилась даже специальная рубрика «Шекспировская мастерская»), классическая русская филология, представленная прежде всего Александром Веселовским, современная романистика — в зеркале, естественно, подведомственного Шайтанову «Русского Букера».
И, это еще важнее, журнал все решительнее стал поворачиваться к литературному сегодня. Вот хотя бы 2009 год — в разделе «Лица современной литературы» портретные очерки сразу и о Дине Рубиной, и о Ирине Ермаковой, Ольге Славниковой, Германе Садулаеве, Михаиле Елизарове, Людмиле Петрушевской, Юрии Мамлееве, Павле Крусанове, Льве Лосеве, Александре Проханове, Максиме Амелине.
Назвать большинство этих очерков агиографическими нельзя, как нельзя и полемическими. Предпочтителен взгляд спокойный, с некоторой даже академической отстраненностью от предмета описания. Чего не скажешь о войне, которую лично Шайтанов еще на рубеже 1990–2000-х повел с народившимся на свет и быстро набиравшим влияние журналом «Новое литературное обозрение».
Здесь спорить действительно было о чем, и дискуссия о необходимости (или о вредоносности) радикальных перемен в гуманитарном знании действительно могла бы быть как своевременной, так и полезной. Однако, начав с толковых вроде бы реплик в сторону конкретных публикаций журнала-конкурента, Шайтанов быстро перешел к истребительным интонациям, и, скажем, его статья «“Бытовая” история» (2002, № 2) прочитывалась уже как форменный памфлет, адресованный злоумышленникам и низкопоклонникам, предавшим традиции отечественной филологии ради сомнительной части следовать в кильватере западной интеллектуальной моды.
В «НЛО» Шайтанова раздражало все: от суммы идей, на его взгляд, разрушительных, до языка, там принятого: «поменьше бы терминологической активности», «новые словечки (в том числе и термины) зеленеют, потом опадают и шуршат под метлой, редко обретая статус слова (тем более — понятия)» (2022, № 3).
Так что какое уж тут партнерство в общем деле, какой компромисс, столь вроде бы дорогой автору «“Бытовой” истории»? Из «НЛО», разумеется, ответили, но выпадом язвительным и, что особенно обидно, пренебрежительно коротким. Дискуссии, словом, не вышло, поэтому и Шайтанов, видимо, закаялся метать бисер, ведя журнал без оглядки на оппонентов, тем путем, какой уже был охарактеризован как «срединный», избегающий всех и всяческих крайностей.
Пройдет, однако, десять с лишним лет, ландшафт времени изменится, что будет обозначено присоединением Крыма к России, бурными событиями на Донбассе, очередным размежеванием в кругу российского образованного сословия. И в «Вопросах литературы», чуждых, казалось бы, всему сиюминутному, появится вдруг горячая рубрика. Ее назовут «Политическим дискурсом», а на открытие поставят статью самого Шайтанова «Можем ли мы договориться?» (2014, № 3). Мы — то есть политики, полководцы человечьей силы, и мы — то есть интеллектуалы, которые в мире, раздираемом бескомпромиссными схватками, обязаны найти слова и аргументы, которые приведут если не к примирению, то к компромиссу.
И напоенные злобой дня публикации в «Политическом дискурсе» пойдут одна за другой.
Вот Александр Люсый, статья «Дом, квартира, майдан»: «Еще не прописанная в литературе реальность киевского Майдана оказалась своего рода социальным Чернобылем — со всеми своими катастрофическими, но давшими и отрицательно-позитивный импульс последствиями. Майдан, имея в своем составе мощную карнавальную энергию, был нацелен на стирание внутренних и внешних перегородок, но в итоге воздвигнул новые баррикады (первым делом обострив проблему языка как орудия текста)» (2014, № 5).
Вот Татьяна Прохорова, статья «Есть ли пророки в своем отечестве?»: «Начнем с болевых точек, к которым сегодня приковано внимание общественности всего мира. Прежде всего это события, происходящие на Украине: все началось в центре Киева в ноябре 2013 года с мирной массовой акции протеста против политики правительства Януковича, а закончилось настоящей бойней, разгулом экстремизма, тысячными жертвами, расколом Украины, гражданской войной, бомбежками тех регионов страны, которые решили выйти из-под власти Киева» (2015, № 2).
А вот вроде бы и на совсем другую тему статья Владимира Кантора «Имперский европеизм, или Правда Михаила Каткова versus русское общество», где сказано, что ненавидимый либералами Катков был за самодержавие, «это и есть его ментальное преступление? — преступление против так называемой свободомыслящей клаки». Тогда как «Катков хотел примирения. <…> И нельзя не согласиться с Василием Розановым, писавшим, что Катков стал символом всего центростремительного в нашей земле, в противовес иным центробежным силам, также обильно развитым у нас, — силам, разбегающимся от центра к периферии, стремящимся разорвать целость нашего сознания, целость истории нашей, наконец, целость нашей территории. В любой культуре, в любой державе такая позиция центростремительного движения всегда востребована» (2019, № 2).
Дирижировал этим хором «политических дискурсантов», разумеется, главный редактор журнала. Так что и центральным для дискуссии стал его манифест: «Вирус радикализма в российском сознании: 1848–1917… 2017? Диагноз от Исайи Берлина». Приведем лишь короткие выдержки: «Всякая общественная жизнь основана на компромиссе». Однако «в русском сознании такая мысль вообще плохо уживается, поскольку это сознание, по словам Берлина, не знает различения двух понятий: “компромисс” и “конформизм”». Тогда как «между беспорядочностью хаоса, с одной стороны, и деспотизмом — с другой нужно найти какие-то компромиссы. Слово “компромисс” не вдохновляет молодость, оно не является одним из лозунгов, за которым молодые идеалисты пойдут, но в конце концов я скажу, что такое либеральное общество: это общество, умеющее между различными ответами на одни и те же вопросы находить неустойчивые компромиссы. Они неустойчивы, они ломаются, и тогда нужно находить новые. Это не та идея, которая воодушевляет молодых людей, но это правда».
И дальше, дальше: «Вирус радикализма (все более обнаруживающий черты всемирной эпидемии) не изжит в российском сознании, не менее восприимчивом, чем прежде, к мифам и утопиям. Стал ли вирус менее провокативным? Определенно — не стал. Спор в обществе, и тем более — на экране или в соцсетях, мало похож на диалог или на конфликт ценностей, в котором оппоненты готовы признать ценностной чужую позицию. Каждый самозабвенно поет свою партию, а все вместе, кажется, готовятся к тому, чтобы еще раз поискать “страну, которой не жалко”. Надеемся, что в этот раз найдут не нас, что искупительной жертвой всемирному радикализму и историческим козлом отпущения останется, скажем, Украина? Едва ли — слишком очевиден масштаб происходящего, чтобы в эпоху глобализации в полной мере не отозваться “мировым позором”. Тем более хорошо бы диалогизировать свои внутренние споры, памятуя об опасных концептах нашей истории, и тем самым минимизировать собственное участие в этом всемирном концерте» (2017, № 5).
Это позиция, конечно, и позиция имперская, по замыслу, во всяком случае, наследующая великой имперской культуре и величественной русской филологии. Но одной политикой жизнь литературного издания, впрочем, не исчерпывается. И здесь надобно сказать, что, начиная с 2014 года, «Вопросы литературы» все последовательнее разрывают свои отношения с миром толстых журналов и все радикальнее меняют свой формат, дизайн, соотнесение печатной версии с виртуальной. Сначала редакция перестала полностью выкладывать свои материалы в сетевом «Журнальном зале», а позднее и вовсе ушла из этого корпоративного сайта25. Смысл понятен — пусть журнал читают только за деньги. Но вот еще: в 2014 году Шайтанов заявил, что «“Вопросы литературы” никогда не проявляли рыночной активности, не вели целенаправленной борьбы за читателя» (№ 1). Похвально, но чем же иным, как не «рыночной активностью» и не «борьбой за читателя» можно объяснить и реформирование внешнего облика печатной версии, и максимальное расширение версии электронной? Уже в 2015–2016 годах на сайте появились спецвыпуски с лихой полемической начинкой. Причем успех этих спецвыпусков был так очевиден, что они вскоре сменились журналом в журнале «Легкая кавалерия», сознательно нацеленным на то, чтобы своей провокативностью возбуждать споры в литературном сообществе26. И появилась наконец при редакции собственная школа креативного письма «Пишем на крыше»…
Подвижный, словом, журнал, откликающийся и на переменчивую моду, и порою на то, что раньше называли требованиями момента. Ну вот, например, продолжается специальная военная операция — и Ирина Плеханова, доктор филологических наук, специалист по творчеству И.А. Бродского, уже доказывает на страницах академического журнала, что «открытием СВО стала новая русская поэзия. Она заявляет о себе не только тематически — антологиями патриотической лирики <…> Открылось новое чувство жизни — в присутствии смерти, вернулась безусловная правда речи» (2024, № 3).
А отчего бы, собственно, журналу, дорожащему ценностями «имперского европеизма», демонстративно тяготеющему к «срединности» и компромиссу, не печатать такие статьи?
1 См. Огрызко В. Советский литературный генералитет: Судьбы и книги. — М.: Литературная Россия, 2018. — С. 847.
2 Чаще подписная, но по особо торжественным случаям редакционная — ну, например: «К новым творческим свершениям» (1959, № 3).
3 См. избранные труды: «На путях социалистического реализма» (1958), «Образ коммуниста в современной литературе» (1959), «Александр Фадеев» (1964), «Полвека советской литературы» (1967), «Тревоги мира и сердце писателя» (1973), «Коммунист наших дней в жизни и литературе» (1976), «Революцией мобилизованная и призванная. Советская литература: 60 лет по ленинскому пути» (1977).
4 Кацева Е. Мой личный военный трофей: Повесть о жизни. — СПб.: Издательство Сергея Ходова, 2005. — С. 98.
5 Журналу «Вопросы литературы» — 50 лет // https://lit.1sept.ru/article. php?ID=200700603.
6 А именно ими руководствовался секретарь ЦК КПСС по идеологии Л. Ильичев, нашедший в книге Турбина теоретическое обоснование злокозненного абстракционизма («Известия», 1963, 10 января).
7 Михаил Бахтин, как раз в то же время подружившийся и с Турбиным, и с его хулителями, 2 июля 1962 года написал В. Кожинову: «Я с наслаждением прочитал Вашу тройственную статью о книге Турбина. Статья очень умная и очень нужная: весьма многие увлекаются книгой Турбина (у нас, например, преподаватели, студенты, актеры), но не умеют отделить в ней пшеницы от плевел. Но статья имеет, конечно, и более широкое теоретическое значение» (Из переписки М.М. Бахтина и В.В. Кожинова (1961–1966) // Диалог. Карнавал. Хронотоп, 2000, № 3–4. — С. 200). Впрочем, годы спустя Бахтин в одной из бесед с В. Дувакиным назвал книгу Турбина «свежей, оригинальной, живой, написанной прекрасным языком, стилем», хотя и «книгой журналистского типа» (Бахтин М. Беседы с В.Д. Дувакиным. — М.: Согласие, 2002. — С. 243).
8 Литературная газета, 2002, 27 марта — 2 апреля.
9 Свидетельствует Е. Кацева: «Не хвастаю, но и не каюсь, — просто констатирую: первая публикация Виктора Ерофеева, которого я привела в редакцию “за ручку” как сына своих тогдашних друзей, тоже состоялась в “Вопросах литературы” еще при В. Озерове; это была рецензия — “положительная” — на, кто бы сейчас поверил, книгу американского критика-марксиста С. Финкельстайна (Кацева Е. Мой личный военный трофей. — С. 104).
10 Служенье Пушкину не терпит суеты: Беседа В. Выжутовича с В. Непомнящим // Российская газета, 2009, 3 марта.
11 «Исключение, — спустя десятилетия вспоминает Непомнящий, — было большим счастьем: я получил свободу, сбросил с шеи камень, каким тогда уже был для меня партбилет» (там же).
12 Кацева Е. Мой личный военный трофей. — С. 115.
13 Там же. — С. 116.
14 Ковский В. Уплывающие берега. — СПб.: Журнал «Звезда», 2014. — С. 329.
15 Лазарев Л. Записки пожилого человека: Книга воспоминаний. — М.: Время, 2005. — С. 464.
16 Правильно: Козьмин.
17 Левицкий Л. Термос времени. Дневник, 1978–1997. — СПб.: Издательство Сергея Ходова, 2006. — С. 65.
18 Толстая Т. Клеем и ножницами // Вопросы литературы, 1983, № 9.
19 Дедков И. Перед зеркалом, или Страдания немолодого героя // Там же, 1986, № 7.
20 Кацева Е. Мой личный военный трофей. — С. 104–105.
21 Игорь Шайтанов вспоминает, что еще в молодости, узнав, что Дмитрий Михайлович терпеть не может позднего Бунина, Набокова, не говоря уж о пастернаковском «Докторе Живаго», «оскорбленная среда наградила ниспровергателя либеральных кумиров — по ассоциации с лошадьми, которыми он тоже занимался профессионально, — прозвищем: Всадник без головы» (Вопросы литературы, 2022, № 2. — С. 195).
22 Винокурова И. Как мы застоялись, а потом перестроились: приключения редактора на рубеже эпох // Знамя, 2024, № 6.
23 Урнов Д. Литература как жизнь. В 2 тт. — М.: Издательство Сабашниковых, 2021. — Т. 1. С. 681.
24 Красухин Г. Ш-ов // https://proza.ru/2015/07/25/607.
25 Ныне архив «Воплей» за 1996–2017 годы можно при желании найти лишь на портале Wayback Machine, сохранившем все материалы старой версии «Журнального зала»: https://web.archive.org/web/20180623121408/http://magazines.russ.ru/voplit/, а на официальном сайте журнала, «следуя, — как говорит Шайтанов, — мировой практике академических изданий, мы открываем теперь только содержание номера и первые абзацы каждой публикации».
26 Как сказано в журнале, «идею рубрики принес Игорь Дуардович с сайта “Новой Юности”, где он ее первоначально и разместил. В “Вопросах литературы” рубрика стала коллективным делом, но постепенно кто-то отходил, Игорь был занят своими директорскими обязанностями по редакции журнала… Во главе рубрики встала Анна Жучкова и остро вела ее несколько лет (спасибо!). На предновогоднем собрании редакции раздались голоса: “Хотим в кавалерию”. С расширением тематики, мнений, с большей сменой ритма в ее динамике. Захотели — сделали: с 2024 года каждый редактор может заявить свой выпуск и собрать авторов. Такова история перемен».