Йегуда Амихай. Точность боли и размытость счастья
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2024
Йегуда Амихай. Точность боли и размытость счастья / Перевод с иврита Александра Бараша. — Тель-Авив: Бабель, 2023.
Йегуда Амихай (1924–2020) — один из наиболее удивительных поэтов конца ХХ века. Значение его текстов выходит далеко за пределы таких уже не отделимых от его имени понятий, как «классик израильской литературы», «реформатор литературного иврита», «поэт-философ». В его строфах обнажаются основные узловые темы и ощущения эпохи, созвучные читателям разных культур и языковых практик. И более того — подобно Мандельштаму, еще в 1930-х провидевшему смятение духа переживших Вторую мировую войну и Катастрофу, Амихай в стихах разных лет писал будто о сегодняшней боли и смещении смыслов.
Знаток иудаизма насладится неожиданной интерпретацией символов и цитат, лингвист отметит неожиданные и гармоничные созвучия слов иврита, арабского и немецкого, репатриант найдет знакомые, памятные отметины. А читатель, не бывавший в Иерусалиме, существующий в совсем ином культурном пространстве, будет поражен точностью неожиданных, бьющих в самое сердце метафор, деталей, а главное — созвучием напряженного размышления автора с самыми больными, часто страшными сюжетами и неразрешимыми вопросами современности и вместе с тем — с отдельным, интимным существованием индивида. Любовь и смерть. Война и не отделимые от нее насилие и убийство. Страдание. Коллективная память, в которой продолжают звучать голоса погибших в Катастрофу и задолго до нее, голоса погибших в недавних войнах, свои и чужие, — и память личная, их взаимосвязь и переплетение. Поиск себя подлинного. Неумолимый ход истории, и личное счастье. Неотвратимая ввинченность в глобальные события и воспоминание об ушедшей любви.
Новая книга Амихая в переводе Александра Бараша представляет всю палитру основных мотивов и тем поэта, бесконечно близкого и даже необходимого сегодня. Бараш более тридцати лет живет в Иерусалиме. И много лет переводит Амихая. Сборник переводов «Помнить — это разновидность надежды»1, и второй, «Сейчас и в другие дни»2 получили серьезные отклики в критике, эти книги (и великолепные эссе Бараша о жизни и судьбе Амихая) стали вторым открытием поэта в России. Параллельно пользователи социальной сети могут регулярно видеть очередные переводы, которые Александр по одному-два стиха выкладывал и продолжает там выкладывать. Некоторые читатели, без преувеличения, просто подсели на эти тексты, находя в них не только эстетический продукт, но эстетическое и этическое подспорье.
Читатели знают Бараша как тонкого поэта, знают его переводы из других израильских авторов, но Амихай — совершенно особый случай редкого совмещения двух творческих начал. Переводчик не только уже много лет назад слился с художественным миром другого поэта, он вступил в незримый диалог с этим миром, продолжая и развивая его с каждым новым стихотворением. Дело не только в сходстве судьбы и мотивов — Амихай пишет о близких, погибших в Германии, об улочках немецкого городка, а Бараш вспоминает родных, погубленных в Украине, вишневый сад и московские перекрестки. Схожи друг с другом их способы освоения пространства собственной памяти. Близок сам ритм поэтического дыхания.
Как и «присутствие ностальгии во всем» — такой подзаголовок Амихай дал одному своего циклу. Хотя это может быть отнесено ко многим стихам.
Отношения с прошлым — постоянный мотив Амихая, он напряженно ищет проступающие черты прошлого в собственной идентичности, его отметины, и это внутреннее напряжение определяет нерв стиха.
Я не был одним из тех шести миллионов, которые погибли в Катастрофе,
и не был
даже одним из тех, кто спасся, и не был среди тех шестисот тысяч,
которые вышли из Египта, но я приехал в Обетованную Землю
со стороны моря. Я не был среди них, но огонь и дым остались во мне,
и столбы огня и столбы дыма показывают мне дорогу…
…Еврейская история и мировая история перемалывают меня, как два
мельничных жернова, иногда до тонкой пыли, солнечный год
и лунный год опережают друг друга или опаздывают
друг за другом, перескакивают, и придают вечное
движение моей жизни, и я иногда падаю в зазор между ними,
чтобы спрятаться в нем — или пропасть.
Время у Амихая — пружинящая и неуловимая субстанция, оно нелинейно, оно причудливо закручивается, образуя лакуны и всплески, соединяя, казалось бы, несоединимое, и обращается вспять.
Круглое время и квадратное время проходят с одинаковой скоростью.
Но у каждого прошлого свой голос.
И когда много поминальных свечей вместе — это создает сильный радостный
свет.
Время изменяет свой ход в присутствии любви, по воле любви,
и в ней — залог бессмертия и надежды.
* * *
У каждой любящей женщины лицо Девы Марии
на картинах Пьеты3. Она помнит, что произошло с другой
в другое время. И помнит даже то, что еще не произошло,
даже будущее есть в ее памяти. Боль и счастье — все вместе.
Она знает о смерти умершего, лежащего у нее на руках,
и знает о воскресении мертвых у нее на руках. В ней тоже —
точность боли и размытость счастья.
Любовь для Амихая — залог бессмертия, преодоления жерновов времени.
Тихие глаза, как феи,
рот будто под водой,
лицо — песок, кочующий в пустыне.
Ты собрала свои волосы,
собрала дни и слова —
и получилось то,
что в другие времена
называли домом.
«Больше никогда», «никогда не» —
это тоже вечность:
та, которая мне досталась,
все, чем она поделилась со мной.
Критики много писали о сочетаниях «высоких», символических и бытовых лексических слоев в его стихах, отмечали нарочитость повседневных деталей: сломанный ноготь у влюбленной, колкую солому, свет холодильника, которые врезались в память. «Мы были близки, как два билета в лотерее, с разницей в одну цифру»…
Афористичность, четкость и простота линий — характерная примета философской лирики Амихая.
Открыто — закрыто — открыто. До того, как человек родился,
все открыто в мире без него. Когда он живет, все закрыто
внутри его жизни. А когда он умирает, все опять открыто.
Открыто — закрыто — открыто. Это и есть человек.
«Счастье размывает все», — пишет Амихай в цикле, давшем название новому сборнику переводов. И ставит перед собой почти невыполнимую задачу: наполнить словами невыразимое.
Размытость счастья и точность боли.
Я хочу описать смутное счастье и радость так же точно,
как острую боль. Боль научила меня говорить.
1 М.: Книжники, 2019.
2 Екб.: Кабинетный ученый, 2021.
3 Пьета (итал. pietа — сострадание, любовь) — западноевропейское название темы оплакивания Христа. Композиции Пьеты в западноевропейском искусстве, как правило, предполагают изображение двух фигур: Богоматери и лежащего у нее на коленях или около ее ног мертвого тела Христа.