Борис Останин. Догадки о Набокове: Конспект-словарь. Книга 2
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2024
Борис Останин. Догадки о Набокове: Конспект-словарь. Книга 2. — М.; СПб.: Т8 Издательские технологии, Пальмира, 2024.
Книга, которую Борис Останин отправил издателю Вадиму Назарову за девять дней до смерти. Есть, в рукописях, и третий том набоковианы1 Останина, его всеохватного исследования Вселенной и мирков Набокова. Надеюсь, что черновики тоже будут изданы, как переиздаются сейчас «Пальмирой» прошлые останинские книги.
Если подойти к энциклопедическому сочинению-вокабуляру с таких же анализирующих и по полкам-категориям раскладывающих позиций, то главенствующих векторов в «Догадках о Набокове» обнаруживается два — это критика Владимира Владимировича, нелицеприятные всяческие обнаружения, и находки-догадки-открытия.
К подобному критическому — а в критическом подходе сокрыта близость, та же непосредственность Останина, в пожилых чертах которого часто проскальзывал образ восторженного, интересующегося всем ребенка — относятся выводы на основе аналитических заходов на территорию Набокова. «До некоторой степени шизоидное состояние ВН: как и Флобер, он массовое общество презирает — и однако же паразитирует на нем, живет за его счет… Набокову (комплекс титана) мало быть королем, хочется богом». «По-своему выдающаяся неспособность Набокова к импровизации: у него не было таланта к живому разговору… Журналистам приходилось подавать свои вопросы в письменном виде, ВН через несколько дней возвращал письменные ответы, потом вообще отказался от устной беседы», мечтал о магнитофоне вместо себя-лектора в аудиториях. В этом смысле он как раз антипод Останина, не оставившего ни воспоминаний, ни интервью.
«Бунин, Ходасевич, Набоков — мизантропы, но в разной степени и каждый по-своему. У Набокова эмблема раздражения на окружающих — псориаз, у Ходасевича — фурункулез. ВН, несмотря на свою камуфляжную английскую флегматичность, — уязвленный любой мелочью, злопамятный и мстительный подросток. Подростковое сознание; недостаток благородства; тяга к китчу; штирнерианство; постоянное сравнение себя и “толпы”, естественно, в свою пользу; жажда отгородиться от ненавистных собеседников языком — хотя бы языком!» Приводятся и не самые симпатичные личные моменты. От двухстраничного списка ссор Набокова (хватало неполной уверенности в его гениальности, дабы случились смертельный разрыв и последующие высмеивания оппонента в книгах, переиначивание его фамилий — кстати, прозвища-обзывания тоже свойственны подросткам). И опять же на две страницы не самых благожелательных отзывов о его творчестве: «Совершенно сухая, мертвая книга, хотя и блестящая (даже чувственности нет, ничего, все выдумано)» — Георгий Адамович о «Лолите» / «Есть что-то вульгарное в его утонченности» — Ханна Арендт. Или такое биографическое, что к матери из Берлина в Прагу Набоков ездил раз в три года, не помогал, могилу вообще ни разу не посетил, но зато помнил какой-то грошовый долг пятидесятилетней давности.
Между тем, подозревать Останина в нелюбви к Набокову совершенно не стоит. Это просто не академическое исследование, а очень давнее (крайне мимоходом есть тут реплика автора о том, что отдельные набоковские книги он исследовал еще много лет назад) и очень личное дело (для полного понимания ремарки о том, что Набокова, по одной из версий, крестили в Адмиралтейском соборе святителя Спиридона Тримифунтского, стоит знать, что это был любимый святой исследователя). Тут уже — можно.
Находок же все равно будет больше, они совершенно разноплановые, иногда даже по касательной относятся к Набокову, лишь вдохновлены им и захватывающей беседой о нем, — знания и интересы Останина были совершенно разноплановые, его искренне интересовало очень многое. Что, например, Василий Налимов общался с сыном Набокова, что фрагментарная, как сейчас говорят, проза Ницше результирует из его любви к прогулкам и записей мыслей на них же, а крестословица (известный неологизм Набокова для кроссворда) — это своеобразная пародия на крест. Или же о природе нимфетства у Набокова: «Взрослый мужчина вспоминает те времена, когда он был мальчиком, а рядом с ним находилась его лет девочка, отношение персонажей симметричное, не реальное, игра памяти и воображения. Нимфетка для ВН/Г.Г. — сувенир/протез/фетиш, помогающий вспомнить далекое прошлое, своими действиями она их только портит». А еще такая вот забавность — не для того ли так тянул Набоков с отзывом на «Школу для дураков» Саши Соколова (в книге есть отзывы последнего и об останинской набоковиане), чтобы отправить их ровно 1 апреля, в День дурака?
Два вектора, откровенной деконструкции Набокова и находок, зачастую смыкаются. «В своей словесной игре ВН редко превосходит средний пошлый уровень и потому сочиняет себе алиби — переадресует свои изобретения и находки пошлякам». Или о теме калейдоскопа, ставшего в те годы из увлечения взрослых детской игрушкой: «Защита от мира стеклом: окно, витрина, калейдоскоп, микроскоп… Набоковский калейдоскоп: небольшое количество (с десяток-полтора) “исходных элементов”, словесных стекляшек… Коллекция бабочек — калейдоскоп разноцветных симметричных фрагментов» (и где-то в другом месте Останин шутит, что само слово «симметрия» должно было бы писаться симметрично, одинаково читаясь с обеих сторон).
Определить жанр трилогии Бориса Останина о Набокове действительно сложно. Как оpus magnum, энциклопедию характеризует ее издательская аннотация. Возможно. Но скорее в этом — весь Останин. Вне жанров. В своем жанре — нащупывания смыслов, обкатывания их, пробы на собеседниках. Ведь несмотря на то что более книжного человек, чем Борис Останин (писатель, переводчик, издатель, отец-основатель Премии Андрея Белого, библиотекарь), найти сложно, он скорее был — человеком устным, традиции неформальных разговоров. Человеком беседы, встречи, смешных и абсурдных подчас теорий, которые он оглашал своим слушателям, реализовывал или нет в жизни. Истина же была для Останина, кажется, не музейным экспонатом, но тем, с чем можно было работать, играть даже, непосредственно жить. В этом смысле в книге, при всем обилии всевозможных фактов, теорий и суждений о Набокове, едва ли не больше Останина, чем Набокова. Его тут — буквально слышишь.
1 См. отзыв на первый том, а также на книгу переводчика и еще одного оригинального интерпретатора Набокова Г. Барабтарло: Чанцев А. Маленькая набоковиана // Лиterraтура. 2022. 3 декабря (https://literratura.org/criticism/5123-aleksandr-chancev-malenkaya-nabokoviana.html?).