«Великое княжество. Сокровища Владимиро-Суздальской земли» в Западном крыле Новой Третьяковки (Москва). 24 января — 10 мая 2023 года
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2024
Выставка из почти шестисот экспонатов, привезенных из Государственного Владимиро-Суздальского музея-заповедника, в плане своем будто повторяющая структуру храма (отдельные разделы экспозиции, посвященные иконам, кладам, тканям, деревянным скульптурам, музыке, фрескам и церковному убранству, по периметру окружают центральный Белый зал, отданный каменным артефактам белокаменного зодчества XII–XIII веков), посвящена идеализированному образу русского средневековья, обычно ассоциирующегося с фильмом Андрея Тарковского «Андрей Рублев», в Суздале и снимавшимся. Экспозиция приурочена к тысячелетию первого летописного упоминания о Суздале, отмечаемому в 2024-м.
Несмотря на то что в шедевре Тарковского, поколениям задававшего стереотипы восприятия эпохи, слишком много «крови и почвы», а выставка в основном состоит из артефактов, до музеефикации недоступных взгляду простого мирянина (фонари, выносимые в процессии по большим праздникам, клады, похоронные пелены, а также барельефы, снятые с высоты церковных стен, ноты певчих, наконец, колокол, разбившийся при падении), аллюзии к фильму выглядят закономерными.
Дело даже не в том, что в разделе иконописи среди простенков упрятана Богоматерь Владимирская, приписываемая Андрею Рублеву. Просто самой первой выставкой «Западного крыла Новой Третьяковки», проходившей в этих же пространствах, стал «Свободный полет» — проект «Музея АЗ», рассказывающий о связях великого кинорежиссера с отечественной историей и современным искусством.
Среди просвещенных читателей некоторое время назад стала популярной серия книг о «Страдающем Средневековье». На Крымском Валу этот же культурный период показан очищенным от грязи и расставлен по разделам. Классифицированным и идеализированным, полным тайных сокровищ, извлеченных из запасников или из земли, негромких шедевров, снятых со стен, и всевозможных диковин, поражавших воображение наших предков, добравшихся до Владимиро-Суздальских просторов: это именно Владимир и Суздаль, со временем уступившие статус столицы Москве, отныне побеждают в споре за средостенье родных просторов и главные эйдосы Древней Руси.
Здесь мы приближаемся к опасной теме, поэтому хочется отпрыгнуть в сторону занимательного музееведения и подивиться стройности, ладности концепции, а также ее воплощения кураторской группой (В.А. Берченева, Л.О. Базилевич, М.А. Быкова, С.Н. Вахтанов, М.И. Давыдов, И.А. Руденко, З.Н. Сазонова), вместе с дизайнерами (DD:A/D, Петр Толпин, Анна Манзарова, Анара Хайрушева) под руководством опытных людей из галереи «Триумф».
В фойе, предваряющем экспозицию, полы украшает странная инсталляция с ощерившимся битым стеклом («Великое княжество. Река истории» Максима Ксуты), а на стены проецируется «справочная информация» с исторической хронологией и биографиями князей.
Такова дорога к храму, раз уж самый первый экспонат — трехметровые Златые врата суздальского Богородице-Рождественского собора, созданные в 1230-е и задающие благостный, торжественно-монументальный настрой. Окружают этот выдающийся шедевр ковки, литья, чеканки и золотой наводки («огневого золочения») не менее эффектные выносные позолоченные фонари, далее эмоции продолжают умиротворять разделы икон и кладов.
Все пути, однако, стекаются в главный зал, отданный резьбе по белому камню, в центре которого (и, следовательно, главным пунктумом экспозиции) разместили инсталляцию-макет «Хрупкое/Вечное» Ивана Репкина, которой больше всего досталось от придирчивых критиков. Из демонстративно искусственного материала, вроде шероховатого пенопласта (?), Репкин построил копию церкви Покрова на Нерли, подсвеченную изнутри одухотворенным отныне электричеством. Художник намеренно не обозначил название строения, подняв конкретный храм до уровня обобщения, но сохранил пропорции одного из самых известных православных храмов, чтобы церковь Покрова опознавалась безошибочно.
Работа эта, может быть, и вправду скромных художественных достоинств (каждому свое, а о вкусах не спорят), тем не менее крайне уместна, находится на своем месте и логично венчает музейный проект, в котором, помимо Златых врат, деревянных резных истуканов и иконы, гипотетически имеющей отношение к Рублеву, мало незаменимых и обязательных работ — заповедник, готовящийся к тысячелетнему юбилею, прислал одни вещи, а мог ведь и совсем другие. Тем более что в том же центральном зале, среди оригинальных барельефов и фризов белого камня, находится существенное количество гипсовых копий — слепков, каких множество в том же ГМИИ, и таким образом центральная часть «Великого княжества» снимает оппозицию между аутентичными предметами и их репликами, подлинниками и муляжами.
Важнее эффекты и аффекты, на которых настаивает вторая часть затемненных залов, где на больших и очень больших экранах беспрерывно транслируют видео с фресками (по понятным причинам их из Суздаля вывезти невозможно) и равнинными просторами, занимающими самый протяженный экспозиционный коридор. Драматургия проекта должна идти по нарастающей, поэтому оригиналы сменяются мультимедийными составляющими, сплетающимися вместе со всем в неразрывный и потоковый контент.
Это, между прочим, весьма современный и крайне продвинутый подход, учитывающий важные особенности современного восприятия.
С одной стороны, любой удачливый проект должен быть создан как специально для Инстаграма (нынешний зритель смотрит не напрямую глазами, но посредством камеры), с другой стороны, когда экспозиция помещается внутрь информационного потока, не прерывающегося ни на секунду, важны не отдельные артефакты, но весь музей в целом.
Чем дальше мы заходим в прохладные воды тотальной цифровизации, тем сильнее музей (галерея, дворец, храм) воспринимаются единым объектом, неделимым на составляющие, что превращает культурные институции в тотальные инсталляции, выдвигая на первый план не художников, но кураторов и оформителей. Началось это поветрие с глобальных музеев вроде Лувра или Эрмитажа, которые ни одна психика не способна охватить целиком, но теперь ощущение инвайромента (тотальной инсталляции) сопровождает меня даже на самых локальных проектах.
Это сознание, подстегиваемое гаджетами и девайсами, необратимо меняет извилины в сторону восприятия всего, что мы видим в виде больших, непереваренных кусков, лишенных возможности обдумывания и детализации (всего слишком много, внимание рассеивается, чтобы собраться в кучу уже в каком-то ином агрегатном состоянии), но зато мирволящих свободному полету ассоциаций, опутывающих наши миры подспудными связями всего со всем.
А поскольку любые инсталляции не только о пространстве, но и об особом течении времени, такими инвайроментами можно объявить концерты и спектакли тоже: была бы крыша над головой да намоленные зрителем стены, экранирующие сонмом аллюзий, реминисценций, цитат. Проект о Суздале являет эту тенденцию во всей наглядности и даже красе, приходящей на смену скульптуре из белого камня и следам на песке исторической реки.
У нас была великая эпоха культура, черт подери.