Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2023
Об авторах | Дарья Грицаенко — литературный критик, филолог, выпускница аспирантуры Литературного института имени А.М. Горького (кафедра новейшей русской литературы). Исследователь творчества Варлама Шаламова. Участница Совещаний молодых писателей при Союзе писателей Москвы (2015, 2017). Училась в Лаборатории художественной критики в ЦСИ «Винзавод» (2019) и на курсе журнала Prosōdia «Поэтическая критика в медиа» (2020). Финалистка Первого всероссийского конкурса молодых литературных критиков (2021). Публиковалась в журналах «Знамя», «Октябрь», «Звезда», «Prosōdia», «Лиterraтура», «Татьянин день», в «Литературной газете», на портале «Год литературы» и др. Живет в Москве. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Девяностые годы в «толстых» литературных журналах конца 2019 — начала 2020 года» (2020, № 7).
Валерий Васильевич Есипов родился в 1950 году на Сахалине. Окончил журфак ЛГУ в 1975 году, в 2007 году защитил кандидатскую диссертацию по культурологии в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов. Автор книг «Житие великого грешника» (документально-лирическое повествование о судьбе русского пьяницы и замечательного историка-самоучки И.Г. Прыжова)» (М., 2011), «Варлам Шаламов и его современники» (Вологда, 2007, 2008), «Шаламов» (М., 2012, 2019. Серия ЖЗЛ), «О Шаламове и не только» (М., 2020). Лауреат премии журнала «Юность» имени В.Я. Лакшина в области критики и литературоведения за 2012 год. Предыдущая публикация в «Знамени» — «“Мои намеки слишком грубы и аллегории просты”». Прижизненные поэтические сборники Варлама Шаламова: цензура и критика» (2018, № 9). Живет в Вологде.
В силу целого ряда обстоятельств исследование личных контактов и взаимоотношений В.Т. Шаламова и А.А. Ахматовой долгое время было затруднено. В наиболее известных источниках биографии А. Ахматовой (далее — А.А.) — «Записках» Лидии Чуковской, мемуарах Анатолия Наймана, Виталия Виленкина, Надежды Мандельштам, а также в «Записных книжках» самой А.А. — о каких-либо пересечениях ее с Шаламовым не упоминается. В фундаментальном исследовании Романа Тименчика «Последний поэт. Анна Ахматова в 1960-е годы», выдержавшем два издания (2005, 2014), о встречах А.А. и В.Т. нет ни слова. Несколько странно, что обойдены — без пояснений — сведения об их встрече в конце декабря 1964 года, фигурирующие в «Летописи жизни и творчества А.А.» (о них чуть ниже). Тем не менее весьма важен приводимый Р. Тименчиком — со ссылкой на коллекцию Музея А.А. — факт о первом (заочном) контакте двух поэтов. Это инскрипт Шаламова на его первой книжке стихов «Огниво»:
«Анне Ахматовой с уважением, благодарностью и любовью. Много лет мечтал о том, что пошлю Вам сборник своих стихов. 14 мая 1961 г.»1.
Очевидно, сборник был послан почтой в Ленинград на адрес А.А., известный по справочнику Союза писателей (или сообщенный О.С. Неклюдовой, второй женой В.Т., писательницей, имевшей много знакомств).
Факт дарения «Огнива» можно считать исходной точкой личного сближения А.А. и Шаламова. А оно — как показывает и мемуарный очерк «Ахматова», написанный В.Т. в начале 1970-х годов, и последние находки в архиве (а также вне его) — имело все-таки достаточно серьезное продолжение в пятилетний период до кончины А.А. в марте 1966 года.
В опубликованных текстах Шаламова есть сведения о двух его встречах с А.А., состоявшихся в Москве, причем эти сведения противоречивы. В 1989 году журнал «Новый мир» впервые напечатал, кроме прочего, фрагмент «Вишерского антиромана», где говорилось: «В 1964 году я встретился с Анной Ахматовой. Она только что вернулась из Италии после сорокалетнего перерыва таких вояжей…»2. В мемуарном очерке об А.А., впервые опубликованном И.П. Сиротинской в 2005 году, сказано: «С Анной Андреевной Ахматовой я познакомился в 1965 году уже после своего воскресения из мертвых…»3.
На первый взгляд речь идет о двух встречах — в 1964 и 1965 годах. Но сильно смущает слово «познакомился» в последнем тексте — оно, кажется, ясно говорит о том, что эта встреча была первой (и, возможно, единственной). И, соответственно, упоминание 1964 года в первом тексте могло быть неточностью памяти Шаламова, обусловленной близостью даты встречи к границам 1964–1965 годов — в этих случаях, связанных с Новым годом, события нередко сливаются. Специально исследованием этой проблемы никто не занимался, и неудивительно, что в литературе доныне сосуществуют две версии одной встречи Шаламова с Ахматовой, датируемые по-разному. Первая закрепилась в «Летописи жизни и творчества Анны Ахматовой»:
«1964. Декабря ≤27≥. А.А. вернулась из Рима в Москву. «Анна Андреевна проезжала через Москву из Рима в Ленинград накануне Нового Года. Жила у Любови Давыдовны Большинцовой, кажется, всего два дня». — ЛКЧ. III. С. 264. ≤Декабря конец≥. Москва. Воспоминания В.Т. Шаламова: «В 1964 году я встретился с Анной Ахматовой. Она только что вернулась из Италии после сорокалетнего перерыва таких вояжей…»4.
Вторая версия о встрече в 1965 году использовалась до сих пор в шаламоведении. Поскольку никаких дополнительных сведений о предновогодней встрече 1964 года в архиве Шаламова не имелось, наши поиски были сосредоточены на материалах 1965 года. Ряд косвенных данных позволил высказать предположение, что встреча Шаламова с А.А. состоялась в конце мая 1965 года, накануне ее отъезда в Англию и вскоре после знаменитого вечера памяти О. Мандельштама в МГУ 13 мая того же года, где Шаламов впервые вышел в большой литературный «свет» со своим рассказом «Шерри-бренди»5.
Основным аргументом в пользу данной датировки явились материалы папки «Записи бесед с А.А. Ахматовой» из архива Шаламова. По этим записям, весьма трудноразборчивым, можно было понять, что Шаламов очень серьезно готовился к встрече с А.А. и, надеясь на неспешный разговор, составил целый список вопросов. Но по каким-то причинам настоящей беседы не получилось, и он был сильно разочарован (это разочарование, сдобренное сарказмом, отразилось и в его мемуарном очерке). Характерно, что папка с вопросами, просмотренная И.П. Сиротинской, сопровождена ее словами: «Какой ребенок! Идя к Ахматовой, он готовился к беседе о вершинах поэзии, о своем пути, о сущности, о вечности — к беседе с богиней, а пришел и почти молча слушал ее чтение пьесы, ее Париж, ее Италию. Его она почти не заметила (“эгоцентризм”), а ведь это так понятно — с точки зрения именно богини»6.
С учетом того, что Шаламов познакомился с Н.Я. Мандельштам как раз в это время (именно на вечере памяти О. Мандельштама 13 мая), нами и было сделано заключение о примерной дате его встречи с Ахматовой. Однако, как выясняется теперь, — после повторного, уже углубленного, исследования всего текста этих записей Шаламова — дата встречи «1965 год» была иной и вполне точной. Но не будем ее пока называть, чтобы сохранить интригу и разобраться до конца в этой, второй встрече (к предновогодней еще обратимся). Тем более что в записях указано также на некоторые неожиданные ее детали, отсутствующие в мемуаре, — они-то во многом и объясняют, почему обстоятельного разговора двух выдающихся людей русского ХХ века не получилось. Как увидим — и подобное, увы, нередко бывает на Руси, — в сущности, из-за пустяков, из-за недоразумений: кто-то забыл или что-то недопонял или недослышал, кто-то на кого-то (из общих знакомых) слишком понадеялся, и все пошло не так, как было задумано7. Это тем более неудивительно, что оба героя этой истории были очень немолодыми людьми: А.А. тогда исполнилось уже семьдесят пять, она перенесла три инфаркта; Шаламов моложе, но и ему близко к шестидесяти — за плечами лагерь, и, кроме прочего, он страдал сильной глухотой…
Поскольку полный текст записей печатается в завершение настоящей публикации, ограничимся здесь лишь основными деталями, которые даются курсивом без отсылок к архиву.
Посредником во встрече Шаламова с А.А. выступала Наталья Ивановна Столярова8. Она обозначена в записи инициалами «Нат. Ив.», «Н.И.» (что при первом прочтении было воспринято, как «Н.Я.» — отсюда во многом и пошла путаница). Все это явствует из диалога в записях Шаламова:
«Н.Я.: Я звонила, говорила с А.А. о Вашем выступлении в Университете.
А.А. сказала: я знаю о Шаламове. Нат. Ив. приводила его во время моего приезда в Москву. Разговор не получился.
Я: Все испортила Н.И. своими бесконечными предупреждениями об эгоцентризме А.А. Я говорил: не поедем лучше. И прозлился целый час».
Очевидно, этот диалог с Н.Я. Мандельштам состоялся вскоре после вечера в МГУ. А.А. знает, помнит Шаламова по сравнительно недавней встрече и тоже сетует на то, что разговор не получился. Сам Шаламов склонен винить во всем Столярову («все испортила»), правда, не очень понятно, при чем здесь «эгоцентризм» А.А. — может, что-то иное? Заметим, что слово «эгоцентризм» принадлежит Столяровой, а не Шаламову. Понятно, что он сильно волновался перед встречей, но волнение усугублялось и другими причинами, вызывавшими колебания («не поедем лучше») и сильное раздражение («прозлился целый час»). Очевидно, что произошла непредвиденная задержка встречи — она, как можно понять, планировалась заранее, время и место было назначено точно, но что-то помешало уважаемой и обожаемой Ахматовой («богиня» у И.П. Сиротинской не случайна — Шаламов именно так тогда воспринимал Ахматову9) прибыть к урочному часу. Не исключено, впрочем, что В.Т. недослышал, перепутал этот час («шесть» — а может, «семь» или «восемь»?). Во всяком случае, ему пришлось ждать, нервничать, не раз перезваниваться по телефону с той же Столяровой. А потом — все же ехать из дома, с Хорошевского шоссе, к месту встречи и здесь еще раз поджидать задержавшуюся «богиню», возможно, какое-то время перетаптываясь на улице, у подъезда, в сгустившихся сумерках ожидая зеленый огонек такси, на котором должна подъехать А.А….
Все это не домыслы, а картина, естественным образом выстраивающаяся из деталей, которые фигурируют еще в одном (весьма экспрессивном) наброске мемуара Шаламова из той же «ахматовской» папки:
«Большая комната на втором этаже уродливого дома первой пятилетки. В шесть часов? Нет, не в шесть, а в девять. В шесть часов Анна Андреевна была на поминальном обеде у Булгаковой. В девять, в девять, в девять…».
Во-первых, теперь ясно, что место встречи — традиционное для А.А.: дом № 17 на Большой Ордынке, где, в квартире Ардовых, она чаще всего останавливалась при приездах в Москву из Ленинграда. («Уродливый» для Шаламова он потому, что соединяет в себе трудносоединимое — усадебный классицизм и советский конструктивизм). Во-вторых, очевидно, что встреча была назначена все же на шесть часов вечера, но А.А. смогла добраться на Ордынку только часам к восьми («в девять» — это скорее всего гиперболизация, свойственная Шаламову: он и сам писал о «часе», который «прозлился», но и это скорее приблизительно; в девять часов вечера важные встречи обычно уже отменяются; даже для А.А., издавна привыкшей к ночному образу жизни, это нонсенс, тем более в ее возрасте; в любом случае это обоюдный дискомфорт, вынуждающий, кроме прочего, сокращать время беседы).
Наконец, третье, самое важное: «В шесть часовАнна Андреевна была на поминальном обеде у Булгаковой» —прямо указывающее на дату встречи: 10 марта. В этот день в 1965 году исполнилось 25 лет со дня смерти М.А. Булгакова, и его вдова Елена Сергеевна не могла не пригласить на поминальный обед А.А., хорошо знавшую писателя и близкую ей самой. Этот факт отмечен в «Летописи жизни и творчества А.А.», сопровождаясь некоторыми подробностями:
«Марта 10. А.А. в гостях у Е.С. Булгаковой в 25-ю годовщину смерти М.А. Булгакова прочитала за столом стих. «Памяти Булгакова». В.Я. Виленкин проводил ее в Сокольники к Л.Д. Большинцовой»10.
То, что эта встреча А.А. с Шаламовым в «Летописи» не зафиксирована, легко объяснимо: он был далек от среды, постоянно окружавшей поэтессу, будущие мемуаристы его не заметили, а его записи остались под спудом. Несколько неожиданна подробность о визите А.А. в Сокольники, к своей давней преданной подруге, переводчице Л.Д. Большинцовой-Стенич. В. Виленкин — мемуарист добросовестный, не верить ему нельзя. Значит, А.А. в эти дни жила не у Ардовых, а у Большинцовой и собиралась вновь остаться там на ночлег. Ср.: «В тот же вечер, когда я провожал ее “домой”, то есть в Сокольники к Л.Д. Большинцовой, у которой она тогда жила, и думал о том, как это она сейчас будет подниматься на пятый этаж без лифта, с ее-то сердцем, вдруг начался у нас какой-то совсем неожиданный разговор…»11.
Однако встреча с Шаламовым в этот вечер все-таки состоялась! Значит, Ахматова, поднявшись с большим трудом на пятый этаж к подруге «Любочке»12, вынуждена была вскоре спускаться назад и ехать на Ордынку к Ардовым? Головоломная история, невероятное приключение, огромное испытание для старой и больной женщины! Но дело, по всей видимости, было именно так. И побудить к такому повороту событий А.А. могло только осознание того, что она забыла об обещанной уважаемому ею Шаламову встрече и сочла своим неукоснительным долгом (bon ton для А.А. — святое!) исправить вину, срочно выехав на Ордынку. (Как можно полагать, сообщила ей об оплошности «Любочка», которой звонила, и не раз, Столярова, «потерявшая» А.А., или Ардовы, которых осаждала та же Столярова.)
Вряд ли можно сомневаться, что главной причиной столь неожиданного сбоя памяти у А.А. стал не только возраст, но и огромные эмоции во время поминок по М. Булгакову. Можно только догадываться, что пережила она в тот печальный день, вспоминая писателя и читая почти никому не известное тогда стихотворение его памяти, написанное еще в далеком 1940 году: «Вот это я тебе, взамен могильных роз, / Взамен кадильного куренья; / Ты так сурово жил и до конца донес / Великолепное презренье…».
Нельзя не удивляться самообладанию А.А., которая после таких пертурбаций смогла приехать на Ордынку (очевидно, все же не к девяти часам, а к восьми) и побеседовать с Шаламовым. Но скрыть только что пережитый стресс и огромную усталость ото всего трудного дня было невозможно: выглядела А.А. наверняка очень неважно13.
Такова в общих чертах наша предположительная реконструкция психологической — остродраматической и отчасти курьезной — подоплеки встречи Шаламова с А.А. 10 марта 1965 года. (Ее содержание, как и вопрос о других причинах, по которым разговор не получился, мы пока оставляем в стороне.)
Что касается предновогодней встречи 1964 года, то она, вероятно, была очень краткой, учитывая ситуацию: А.А. «только что» (слова Шаламова) вернулась из Италии — изнуренная, с чемоданами подарков, и повидаться с нею спешили все ее многочисленные подруги и друзья. Характерна запись в записной книжке А.А. 27 декабря: «Прихворнула, не вынесла и первый напор Ахматовки»14. Как при этом «напоре» и «хворании» могла состояться серьезная беседа с Шаламовым, понять трудно. Может, все ограничилось обменом любезностями и ритуальным дарением книг друг другу? Маловероятно для личностей такого масштаба. А может, этой встречи и не было, а была только одна?
Оставляя пока вопрос открытым, перейдем к сохранившимся в архиве Шаламова материалам.
* * *
Папка с названием «Записи бесед с А. Ахматовой» (название дано И.П. Сиротинской) представляет собой карандашные рукописи в четырех школьных тетрадях и на отдельных листах со сквозной нумерацией (РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 162, лл. 2–45). Записи не датированы, но можно предполагать, что первые из них (лл. 2–11), судя по содержанию и комментарию И.П. Сиротинской, представляют собой вопросы, заготовленные Шаламовым к обстоятельному и неспешному, как он полагал, разговору с А.А. Кроме того, как станет видно из материалов (лл. 12–14), Шаламов рассчитывал на еще одну встречу осенью 1965 года, но она не состоялась из-за болезни А.А. Сам круг вопросов — от рассказа о себе и своем пути в литературе до актуальных современных проблем (Иосиф Бродский, Александр Солженицын) и поиска «связи времен» — свидетельствует о том, что Шаламов, как и при своих встречах и в переписке с Борисом Пастернаком, хотел говорить с А.А. исключительно о «самом главном»…
Вторую часть материалов представляет запись о встрече с А.А. в марте 1965 года, а также записи разговора с Н.Я. Мандельштам в мае 1965 года и воспоминание о посещении Шаламовым вместе с нею Боткинской больницы в ноябре 1965 года, когда там находилась А.А. Все записи, очевидно, сделаны по свежим следам, фрагментарно и наскоро. Об этом можно судить по почерку: он имеет четкую каллиграфическую основу, характерную для почерка Шаламова 1960-х годов, и в то же время несет следы «торопливого карандаша»15 (к сожалению, слишком торопливого, так как местами Шаламов не дописывает окончаний слов, обозначает некоторые слова только буквами и даже пропускает целые слова16).
Заметим, что в записях отсутствуют какие-либо упоминания о предновогодней встрече 1964 года. Это, наряду с ремаркой Шаламова во фрагменте ≤«Встреча»≥: «Я никогда не думал, что смогу увидеть Вас»,— казалось бы, должно стать весомым и решающим аргументом против версий о возможности каких-либо контактов Шаламова с А.А. сразу после ее возвращения из Италии. Однако и здесь остается неясность: возможно, записи Шаламова неполны, и первое (скоротечное, «в дверях», или планировавшееся, но не состоявшееся) пересечение его с А.А. осталось им не зафиксированным.
В силу ограниченности объема публикуемые записи сопровождаются лишь самыми необходимыми пояснениями, главным образом фактологического характера, а небольшой комментарий мы дадим в заключении.
Записи бесед с А. Ахматовой
Л. 1. [Рукой И.П. Сиротинской]: «Какой ребенок!..» и т.д.17
Л. 918. I Стихи II Проза III Общая позиция IV Дело Бродского, Новый мир
IV Солжен≤ицын≥.
Восстановление связи времен. «Античный автор». Пастернак, Н.Я.Мандельштам. Мандельштам и Кузмин. Поэтическое ничтожество неких вблизи.
Л. 2–419.
1. Цветаева. Рассказать, как Орлов20.
2. Пастернак. 50 стих≤отворений≥ из «Сестра моя жизнь» и 37 стих≤отворений≥ из «Когда разгуляется». 10 хор≤оших≥21.
3. Пастернак. Опрощение. Зачем? «Зеркало»22.
4. Р≤ассказы мои≥. Смерть романа. Новая проза23.
5. Проза документа, выстраданная как документ.
6. Мемуар теснит и фантастику.
7. Принципы Белинского и Толстого умерли.
8. Доктор Ж≤иваго≥ — его ошибки и победы.
9. Письма П≤астернака≥.
10. Е.Б. Пастернак.
11. Новое толкование природы.
12. Фильмы. Нюрнб≤ергский≥ процесс. Обыкн≤овенный≥ фашизм24.
13. Рассказ «По лендлизу».
14. Солженицын.
15. Гинзбург.
Л. 5–11. Проза25
1. Я не пишу воспоминаний. И не пишу рассказов. Вернее: стараюсь написать не рассказ.
2. Это не проза документа, но проза, выстраданная как документ.
3. Будущая проза — это проза личного опыта. Не Орфей, спустившийся в ад, а Плутон, поднявшийся из ада.
4. Найдена такая особенность, такой способ. После бесконечных опытов, после правки и кастрирования Бабеля26 найдены, наконец, новые художественные принципы.
5. Вовсе не лагерный материал делает рассказы эти живыми.
6. Рассказ «Крест» не на лагерном материале, но тот же единый прием.
7. Я рассчитался сполна со всеми советами Белинского и Толстого.
8. В моих рассказах нет характеров и прочих признаков литературы, и я доказываю, что для успеха, для читателей ≤это неважно≥. Э.Г. Герштейн: «У вас смерть характеров»27.
9. Я отрицаю описательность, отрицаю пейзаж. Пейзажная деталь может быть только символом, знаком, и тогда она допустима, желательна.
10. Подтекст. Разве тут не общие вопросы о смысле жизни, о бытии. Разве может быть художник, который не поднимает эти большие вопросы.
11. В первом сборнике «Кол≤ымских≥ р≤ассказов≥» я дал людей без биографий, без будущего, дал их в закономерностях их страшного настоящего.
12. Все продумано музыкально, звуковая опора надежна.
13. Композиция очень важна, там ничего случайного. Повторения делаются по тому же закону, как орфографические ошибки в объявлениях — чтобы лучше запоминалось.
14. Бунин в моих рассказах участвует лишь как материал обвинительного заключения в записи «Мой процесс»28, а художественные принципы Бунина (это доведенный до отточенности толстовский принцип) мне не пригодились.
15. Я — античный автор29.
Странно бы, самоуверенно, если бы не соседствовало с «античный тираж» (в одном экз.).
Л. 6–7. ≤Отдельные записи на листах ≥. Разве создание нового читателя — не благодарнейшая задача.
В природе самое красивое не человеческое тело (существует такой трюизм). Скала гораздо красивее человека. В дикой природе бесконечная грация диких животных, домашних животных превышает человеческую красоту.
Л. 8. Стихи
1. Рецензии на «Огниво», «Шелест листьев» — много положительных, но не сказано главного.
2. 170 опубликованных из 1000 написанных — «нормальное соотношение», как говорит Н.Я. Мандельштам.
3. Что главное в стихах?
4. Природствующая природа (Спиноза, Кузмин, «Форель разбивает лед»)30.
5. Пейзажная лирика — это род поэзии гражданской.
6. Природа, говорящая своим языком камня — вот это и есть мое место в русской лирике.
7. Я пишу стихи с детства.
8. Красота человеческого тела и красота природы.
Л. 10–11. Солженицын
1. Ледокол и размах маятника31.
2. Лагерная тема — большая тема, где всем хватит места. 100 С. 5 Л.Т.32
3. Жажда правды в русском обществе.
4. Рассказ этот33 — крайняя точка, до которой дошла цепь — вот почему он получил силу.
5. Недостатков немало. Прежде всего — трактовка труда, трактовка лагерных бригадиров.
6. Вообще все не судьба русской интеллигенции.
7. Судьба русской ≤интеллигенции≥ — вот главный вопрос, а не что-либо другое.
8. Новаторства в этой прозе мало, при сравнении с Платоновым.
9. В каждом пальце Пастернака34…
10. Дост≤оинства≥ С. очень велики. Это писатель, который не сделал ничего на сближение с офиц линией35.
11. Недостатки — литературное образование в ИФЛИ. ≤Литературные≥ суждения С. связаны с этим дурацким образованием.
Ограниченность — [любовь к деревне — зачеркнуто] незнание действительной деревни — связана с Твардовским36.
Л. 12–14.
1. Вечер [подчеркнуто]. Что осталось не сказано?37
50 лет акмеизма. Сила на жизнь и на смерть. Жизненная сила доктрины ≤нрзб≥.
2. Современники и люди Ренессанса.
3. Княгиня Д. и вечные русские сюжеты38.
4. «Черная свеча» — биография М39.
5. Истребление русской интеллигенции.
6. Разорванная связь времен40.
7. Восстановление этой связи — и Вы и Н.Я. самые значит≤ельные≥ женщины России.
8. Нужен манифест акмеизма.
9. Стихи последних лет — «обнаженные тела сосен»41.
10. Мои стихи — природствующая природа.
11. Моя проза — не проза документа, а проза, выстраданная как документ.
12. Синявский и рецепт крика вместо рецепта молчания42.
13. Создание нового читателя.
14. Античный тираж наших рукописей.
15. Царь-гриб43.
16. Бродский и проблемы44.
17. Книга Н.Я. — это и Ваша Голгофа45.
18. Мозг Мандельштама стоит дороже сотен мозгов главных конструкторов космических кораблей.
19. Я выступал давно. Детство. Отец. Расстрелы в Вологде — известные события, которых я свидетель46.
20. Большие поэты всегда находят нравственную опору в своих собственных стихах.
21. Ни Манд≤ельштам≥, ни Ахматова никогда не отрекались от своих поэтических идей. Манд≤ельштам≥ шел к сложности «Воронежских тетрадей» от ясности «Камня». Ахматова осталась одна ≤далее нрзб≥.
22. «Опрощение» Пастернака не было скорее творческим кризисом, а сознательным рассудочным актом. Это не выстраданная простота.
23. «Сестра моя жизнь» лучше.
24. «ДЖ» и пути русского романа.
≤Встреча≥
Л. 21–3047. Большая комната на втором этаже уродливого дома первой пятилетки. В шесть часов? Нет, не в шесть, а в девять. В шесть часов Анна Андреевна была на поминальном обеде у Булгаковой. В девять, в девять, в девять48.
Стройная старая женщина, полуседая, в черном шерстяном платье, закинутом черной кружевной шалью. Брошь серебряная. [Агатовые бусы — приписано ниже].
Голос негромкий, но ясный. Прищур губ, прищур глаз тот же, что во времена молодости.
Начинаем разговор.
— Я никогда не думал, что смогу увидеть Вас49.
— Почему?
Я объясняю.
Чтение стихов. «Кафка»50. «Наследница»51.
— Напечатанные стихи я не читаю.
Трагедия52.
— Я пишу пьесу. Дело происходит в Ташкенте во время войны.
Сомнамбула53. ≤Сюжет≥.
— Сейчас многие пишут пьесы. А чем это кончается?
— Ничем не кончается. Теперь пьесы ничем не кончаются54.
Улыбается.
Италия. Итальянцы не любят стихов. Никто там не понимает, что можно помнить стихи наизусть.
Сама Ахматова читала только из трагедии по тетради — перетянутый в бархат томик. Другой томик, тоже бархатный, поместила под рукой.
Я сижу слева от Ахматовой. Сама Ахматова в мягком кресле — в выразительной позе ≤нрзб слово≥ элег≤антной≥ ж≤енщины≥ и литературной знаменитости, тысячу раз описанный портрет — и [≤глядя?≥ пропущенное слово] на движения губ, на легкий прищур, на нос с горбинкой — вижу Ахматову молодую55.
Вся власть ее над людьми сохранилась — вот этим самым прищуром. Прищур не странен, не удивителен. Это — прищур молодости, той молодости, которая дает человеку живучесть56.
— Скажите что-нибудь о стихах.
— О, оценивать это очень трудно сразу.
— И все же?
Я говорю: Молодая сила57. И стихотворение о Кафке нравится больше всего. производит большое впечатление.
А.А. понравилось, голос ее смягчился. Губы чуть улыбнулись.
Все стихи современные по тону, по жизни, по сегодняшнему дню — в его философии. И в то же время — классические.
А.А. читает стихотворение «Наследница» о Пушкине.
Она ведь пушкинист еще.
Я дарю книгу58. А.А. разглядывает надпись. «Чуду поэзии и чуду жизни».
Примите ≤нрзб слово≥.
— Читали ли Вы ≤нрзб слово≥, В.Т.?
— Нет.
— Я обязательно Вам пришлю59.
— «Советский писатель» у меня взял 400 строк60. Сколько строк в Вашей книге?
— Полторы тысячи.
— Ну вот, четвертая часть моей книги.
Я говорю, когда выходил мой первый сборник, я сожалел, что мало. Мне редактор сказал, что это вдвое больше сборника Пастернака.
А.А.: Да, «Земной простор»61.
Речь переходит на Пастернака. Какое безобразие сделал «Новый мир». Не нужно было включать «Вакханалию». Собрано так, чтобы показать, какую дрянь писал Пастернак, чтобы выставить его в ложном свете62.
Сейчас в Библиотеке поэта выходят Пастернак и Цветаева. Но не Мандельштам. Мандельштама не хотят издавать63.
Меня пригласили в Оксфорд, но не разрешили вернуться через Париж64.
Поездка в Италию омолодила А.А., вызвала новый прилив сил. Желание путешествовать и писать стихи.
Я говорю о подвиге ее жизни.
— Я никаких подвигов не совершала. Я — обыкновенная женщина.
— Игуменья и королева. Старая королева?
— Да и не игуменья, и не ≤королева≥, а масштаб65.
Л. 30. Сквозь грохот столичный,
В бензине, в угаре,
По моде античной
В одном экземпляре66.
≤На том же листе вертикально отдельная запись≥
Нам дано право судить.
И мы воспользуемся этим правом.
Л. 38–4067. Май 1965 (15–20)
Н.Я.: Я звонила, говорила с А.А. о Вашем выступлении в Университете. А.А. сказала: я знаю о Шаламове. Нат. Ив.68 приводила его во время моего приезда в Москву. Разговор не получился.
Я: Все испортила Н.И. своими бесконечными предупреждениями об эгоцентризме А.А. Я говорил: не поедем лучше. И прозлился целый час.
Н.Я.: Нет, не потому. А.А. не та, что была несколько лет назад, до «облегчения» ее судьбы, и достойно умела представлять и акмеизм, и русскую интеллигенцию. А.А. «облегченная» непостижима ≤нрзб≥ для состарившихся, для стариков. Никто не выдерживает. Не выдержала и А.А. Глупое интервью в «Вопросах литературы» было бы невозможно десять лет назад69.
(Про себя)70: А.А. превратилась в футбольную болельщицу. Ахматовой надо было держаться выше, в этаже высших судей, а не футбольных болельщиков.
Н.Я.: Это старость, старость. Вместо того, чтобы выступать, бороться, А.А. озабочена «борьбой» за историческую правду — кто кого бросил при разрыве — она Гумилева или Гумилев ее. Просит меня написать свидетельство, что она бросила Гумилева — потомкам, говорит, важно будет знать71.
Словом, явные признаки склероза. А.А. — совсем не та, что была.
Л. 42–4572. 12 ноября 1965 года73. Корпус 6 Боткинской больницы — эндокринологический. ≤нрзб≥
Надежда Яковлевна заходила. Была там 25 минут. На лице Над. Як. всегда отражается все пережитое, все рассказывает мне сразу. Испуг, страх, беспокойство.
— Я выходила Анну Андреевну, вывела из двух инфарктов. На этот раз все тяжелее. Гораздо тяжелее.
Анна Андреевна лежит, полузакрытые глаза, синева под глазами, говорит отрывисто, глухо. У А.А. жар небольшой, но голос глухой — снят протез.
Руки лежат на одеяле, и мне показалось — «обралась».
— Это литературный образ Толстого, смерть Ивана ≤Ильича≥?
— Нет, так в народе, так Поля говорила в Тарусе74.
— Я сказала: Вот два букета, от Шаламова и от меня.
АА: Обоим привет, благодарю — да ты ведь здесь.
— Девочки были у тебя на квартире — говорят, хорошо…
Переезжала на квартиру75 и почти не виделась с А.А., а когда собралась звать ее на большое новоселье, вдруг — инфаркт.
А.А. забывает, когда был инфаркт. Она день лежала дома. Путает дни.
На «Беге времени» надпись: «Наде, т.е. почти себе самой». 6 ноября 1965 Москва.
(Смерть. Стихи о смерти побежденной…)
А.А. выглядит отрешенной, думает что-то свое.
Всегда отличалась огромной волей к жизни, жаждой жизни — и может быть, победит и на этот раз76.
Никаких ≤нрзб≥ «толчков» не было.
Не открывая глаз:
— Сейчас должен прийти мой секретарь.
Н.Я.: Нет, это я.
— Ах, это ты…
Было очень трудно в Ташкенте, когда А.А. болела77.
* * *
На этом записи кончаются.
Подводя итог, нельзя не сказать о главной задаче данной публикации. Мы стремились — исходя из того, что тема «Шаламов и Ахматова» практически не освоена, — показать без каких-либо прикрас, в «натуральном» виде, всю ее чрезвычайную сложность и трудоемкость. Надеемся, что эти рабочие материалы, а также и выдвинутые гипотезы послужат для дальнейших поисков и исследований.
Среди множества вопросов, остающихся открытыми, особого внимания, несомненно, заслуживает вопрос о том, почему все же не произошло полноценного знакомства Шаламова с А.А. и почему 10 марта 1965 года у них, по взаимному мнению, «разговора не получилось». Часть причин (внешние помехи: неудача с организацией встречи, стресс А.А. и присутствие при разговоре третьего лица — Н.И. Столяровой) нами выявлена и названа. Можно предполагать, что одной из причин была и робость Шаламова перед А.А. — «богиней», не позволившая ему взять нить разговора в свои руки.
Но не меньшую роль сыграла, как нам представляется, и своеобразная робость самой А.А. перед Шаламовым. Его тяжелую лагерную судьбу она хорошо знала, и эта судьба была отпечатана на его лице — ее было невозможно скрыть даже приветливой улыбкой и интеллигентными манерами (которыми при всей своей угловатости вполне владел Шаламов). Но какой же контраст он представлял «светоносцу» Солженицыну! Шаламову невозможно было избавиться прежде всего от своего жесткого, пронзающего, взыскующего высшей человеческой правды (и оттого пугающего) взгляда78. Похожий взгляд А.А. увидела у своего сына Льва Гумилева, когда он вернулся из лагеря, и она его испугалась…
На эти мысли невольно наводит известная запись в «Записной книжке» А.А., сделанная в сентябре того же 1965 года, где она сравнивает поведение Иосифа Бродского (после ссылки) и Льва Гумилева (после лагеря), соотнося их с христианским заветом Достоевского:
«…Освобожден Иосиф по решению Верховного Суда. Это большая и светлая радость… Мне он прочел “Гимн Народу”79. Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорит Достоевский в “Мертвом доме”: ни тени озлобления и высокомерия, бояться которых велит Ф[едор] М[ихайлович]. На этом погиб мой сын. Он стал презирать и ненавидеть людей и сам перестал быть человеком. Да просветит его Господь! Бедный мой Левушка»80.
Шаламов никогда не скрывал свою послеколымскую «мизантропичность» — ни в жизненной философии, ни в характере81. И А.А. с ее проницательностью не могла ли сразу, с первого мгновения встречи, не увидеть у своего собеседника эту черту своего сына? И — чтобы скрыть испуг и замешательство, избавиться от напряженности — перевела разговор в удобное себе русло, включив «пластинку» с чтением пьесы, а затем продолжив беседу на спокойные литературные темы…
Как нам представляется, такое психологическое объяснение (учитывающее и статус А.А как хозяйки положения и «королевы», и просто женщины) будет вполне логичным.
Разумеется, бесконечно жаль, что так получилось с этим важнейшим для Шаламова разговором, но трудно не признать, что вряд ли бы могло быть иначе…
Что же касается огромного сгустка философско-литературных, исторических и нравственных проблем, затронутых упоминанием в данном контексте Достоевского и его христианского завета — каким должно быть человеку после каторги (лагеря или другого действительно тяжелого и несправедливого наказания) — то эти проблемы могут быть предметом интереснейших и поучительнейших исследований. Их героями — теперь уже, наверное, неразлучными — станут Варлам Шаламов и Анна Ахматова. Тем более что не договоренное в разговоре Шаламов договорил в стихах, посвященных ей.
За помощь в подготовке текста архивных записей Шаламова
благодарим О. Ключареву.
1 Тименчик Р. Последний поэт. Анна Ахматова в 1960-е годы. Мосты культуры / Гешарим, 2014. Т. 1. С. 91. К сожалению, в книге не упоминается и о других достаточно известных (к 2014 году) фактах — о записке Шаламова А.А. в Боткинскую больницу в конце 1965 года, записях о ней в записной книжке 1965 и 1966 годов, об участии в панихиде в Москве 6 марта 1966 года, о стихотворении в ее память и других материалах, вошедших в 6-томное и 7-томное собрания сочинений Шаламова (ВШ6, 2005; ВШ7, 2013). Разумеется, исследователем не мог быть учтен цикл стихотворений, обнаруженный в архиве Шаламова позже и вошедший в двухтомное издание в серии «Новая Библиотека поэта» (2020); далее обозначается Стихотворения и поэмы.
2 Шаламов В. «Новая проза». Из черновых записей 1970-х годов. Публ. И.П. Сиротинской // Новый мир, 1989, № 12. С. 67. Ср. ВШ6, 4, 256. То же — ВШ7.
3 ВШ6 5, 193–198. То же — ВШ7. URL: https://shalamov.ru/library/21/51.html . Содержание мемуара (отрывочное, сбивчивое, во многом противоречивое и эмоционально-пристрастное) свидетельствует о его черновом характере, по крайней мере — о незавершенности, что подчеркивает и фраза Шаламова (там же): «Я еще надеюсь рассказать об Ахматовой». Ряд деталей, не вошедших в очерк, зафиксирован в цитируемых далее архивных записях.
4 Черных В. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой (1889–1966). М.: Индрик, 2008. С. 667. Факт о возвращении Ахматовой из Рима в Москву и проживании ее у Л.Д. Большинцовой (важный для нас) дан со ссылкой на «Записки об Анне Ахматовой» Л. Чуковской. Полный текст Шаламова, а также купированный В. Черных его значимый фрагмент см. в прим. 7. Заметим, что В. Черных не учел важную ремарку Шаламова, следующую в его тексте немного далее: «Я как раз встретился с ней в перерыве между двумя вояжами ее заграничной славы» (ВШ7, 4, 256), что не вполне коррелирует с «она только что вернулась из Италии».
5 См.: Есипов В. Шаламов. М.: Молодая гвардия, 2012. (ЖЗЛ). С. 271.
6 РГАЛИ. Ф. 2595. Оп. 3. Ед. хр. 162. Л. 1. Очевидно, что И.П. Сиротинская не смогла заняться углубленным исследованием «ахматовской» папки ввиду огромной нагрузки, связанной с подготовкой изданий основного корпуса произведений Шаламова. Стоит заметить, что она профессионально владела проблематикой творчества Н. Гумилева и А. Ахматовой, о чем свидетельствует ее статья «Моей прелестной царице…» (Пометы А.А. Ахматовой на книгах Н.С. Гумилева) — сб. «Встречи с прошлым», вып. 8. М., 1996. В период, когда И.П. Сиротинская была зам. директора РГАЛИ по науке (1982–2000), этим архивом был осуществлен уникальный российско-итальянский проект по изданию книги «Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966)». Москва — Torino: Einaudi, 1996.
7 О том, что подобные случаи были нередки при наездах А.А. в Москву, писал А. Найман: «Она ввела в обиход понятие “Ахматовка”. Распределить желающих видеть ее оказывалось иногда нелегким делом, визиты наезжали один на другой, посетители входящий и выходящий сталкивались в дверях, в прихожей, кто-то с кем-то был несовместим, кто-то к кому-то ревновал. Словом, узловая станция с напряженным графиком и неизбежными авариями. В Ленинграде это случалось реже, в Москве чаще. Как-то раз я пришел к ней днем, она сказала, что назначила на вечер такого-то. “Как такого-то! Уже назначен сякой-то, вы все перепутали…”». (Найман А. Рассказы об Анне Ахматовой. М., 1989. С. 35)
8 Н.И. Столярова (1912–1984) — дочь эсерки-максималистки Н.С. Климовой, родилась во Франции, в 1936 году приехала в СССР и была репрессирована. В 1960-е годы была секретарем И.Г. Эренбурга, который поддерживал дружеские отношения с А.А., была близка Н.Я. и А.И. Солженицыну. Ей посвящены стихотворение Шаламова «Нерест» (1965) и рассказ «Золотая медаль» (1967), его переписка со Столяровой — ВШ7, 6, 375–395. Как отмечал Шаламов, Столярова присутствовала на его встрече с А.А. Ср. деталь из «Вишерского антиромана», купированная В. Черных в «Летописи»: «Женщина, присутствовавшая при этом разговоре, неоднократно пользовалась таким способом во время своих заграничных поездок. Но она не была Ахматовой. Вернее, Ахматова ею не была». (Н.И. Столярова в 1960-е годы не раз выезжала в Париж по поручениям И.Г. Эренбурга. Ее имя неоднократно упоминается в «Записных книжках» А.А.)
9 Об этом можно судить по строкам незавершенного стихотворения 1957 года «Ахматовой»: «Ты — вроде кубенских икон, / Рублевских богородиц. / К тебе приходит на поклон / Любой землепроходец…» (Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 509 и прим.)
10 Черных В. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой (1889–1966). М.: Индрик, 2008. С. 675.
11 Виленкин В. В сто первом зеркале. М.: Советский писатель, 1990. С. 111–112. Разговор касался болезненной для А.А. темы (перекликающейся отчасти — удивительное совпадение! — с мнением Шаламова): «“N. говорит про меня, что я суетная. Неужели вы тоже так думаете?” — сказала вдруг Анна Андреевна. И в этих словах, сказанных ни с того ни с сего, мне послышалась такая горечь!..». Ср. в мемуаре Шаламова: «Ее суетность, потребность в болельщиках хорошо известны». (ВШ7, 5, 194). Однако невозможно представить, чтобы Шаламов мог проговорить подобный упрек в лицо «богине». Скорее всего, «N» — это Н.Я. Мандельштам, отличавшаяся способностью высказывать своей давней подруге некомплиментарные вещи (что позднее отразилось в ее «Второй книге» и в книге «Об Ахматовой»).
12 См. Рубинчик О. «Рядовая» «армии» Чарли Чаплина: о Любови Давыдовне Большинцовой. URL: https://csdfmuseum.ru/articles/417 . Здесь, со ссылкой на А. Наймана («Рассказы об Анне Ахматовой»), еще раз подчеркивается неудобство этажа: «…Раз поднявшись, Ахматова на весь срок гостевания оставалась заточенной в квартире».
13 Недаром Шаламов позднее в мемуарах признался, что смотрел на А.А. как на «медицинский сюжет», т.е. она выглядела очень больной. (ВШ7, 5, 197)
14 Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). Москва — Torino, 1996. С. 502.
15 Ср. стихотворение Шаламова «Инструмент» (1954): «До чего же примитивен / Инструмент нехитрый наш. / Десть бумаги в десять гривен, / Торопливый карандаш…».
16 В связи с этими текстологическими проблемами нельзя не отметить, что А.А. с ее неспешной и педантичной аккуратностью представляла полную противоположность Шаламову.
17 Комментарий И.П. Сиротинской относится, очевидно, к первой группе вопросов, удивившей ее своим размахом, разнообразием и большой наивностью Шаламова в расчете на подобный разговор с А.А. Очевидно, И.П. Сиротинская не расшифровывала и не изучала внимательно все записи, в том числе из последней группы вопросов, где упоминается Андрей Синявский. См. далее.
18 По-видимому, это первоначальный общий план беседы, оказавшийся в папке на другом листе.
19 Записи на узких листах бумаги.
20 Вероятно, имеется в виду герой рассказа «Надгробное слово» (как реальное лицо — бывший референт Кирова), читавший в лагере стихи Марины Цветаевой.
21 Предпочтение раннего творчества Пастернака позднему — один из лейтмотивов поэтических размышлений Шаламова. Как можно полагать, в лице А.А. он хотел найти единомышленницу в этом отношении.
22 Стихотворение Бориса Пастернака из книги «Сестра моя — жизнь» (1917).
23 Здесь и далее тезисы, развитые в эссе «О прозе» (1965).
24 Упоминая о вышедших почти одновременно в начале 1960-х годов фильмах Стэнли Крамера «Нюрнбергский процесс» и Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», Шаламов, очевидно, имел в виду их актуальность в контексте темы сталинизма, которую собирался обсудить с А.А.
25 Записи в школьной тетради. Повторяют и развивают тезисы эссе «О прозе» (1965).
26 Имеются в виду опыты молодого Шаламова, когда он, читая рассказы Исаака Бабеля, пытался удалять в них «лишнее» — метафоры, эпитеты и другие «красоты» («от Бабеля оставалось немного, а от Ларисы Рейснер и совсем ничего не оставалось» — в письме И.П. Сиротинской 1971 года (ВШ7, 6, 484).
27 Очевидно, устное высказывание Эммы Герштейн о прочтенных ею «Колымских рассказах».
28 Имеется в виду рассказ «Мой процесс» (1965).
29 Ср. стихотворение Шаламова «Я автор античный, /В одном экземпляре…» (Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 165). Его черновой набросок примыкает к данным записям. См. далее.
30 Эти мысли развиты Шаламовым в автокомментарии к стихотворению «Я вовсе не бежал в природу…» (1963) — см. Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 495–497.
31 Тема «ледокола» и «маятника» развивается в письме Шаламова Солженицыну 1962 года. Ср.: «…Сопротивление правде велико. А людям ведь не нужны ни ледоколы, ни маятники. Им нужна свободная вода, где не нужно никаких ледоколов». (ВШ7, 6, 289)
32 Сокращенная формула известной, много раз повторявшейся мысли Шаламова о том, что «лагерная тема — очень большая тема, где разместятся сто таких писателей, как Солженицын, пять таких писателей, как Лев Толстой». («О прозе» — ВШ7, 5, 153)
33 «Один день Ивана Денисовича».
34 Фраза не дописана. Очевидно, подразумевается мысль, высказанная в записных книжках Шаламова: «В одном пальце Пастернака больше таланта,чем во всех романах, пьесах, киносценариях, рассказах и повестях, и стихах Солженицына». (ВШ7, 5, 364)
35 Вероятно, под «официальной линией» Шаламов подразумевал т.н. «социалистический реализм».
36 Речь идет, очевидно, о рассказе «Матренин двор». Это был бы серьезный повод для полемики с А.А., которая восхищалась этим рассказом, а также «Одним днем Ивана Денисовича» и личностью Солженицына («светоносец» и пр. — см. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М.: Согласие, 1997. Т. 2, С. 532). В целом тема о Солженицыне (если бы Шаламов был до конца откровенен) стала бы взрывоопасной для этого разговора, но она, очевидно, не затрагивалась. Подробнее о взаимоотношениях двух писателей: Есипов В. В. Шаламов и «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына // Шаламовский сб. Вып. 5. С. 282–333.
37 Вероятно, имеется в виду расчет на новый разговор с А.А. в некий предполагаемый вечер. Целый ряд реалий, прежде всего упоминание в списке вопросов имени Андрея Синявского и «рецепта крика», указывает на то, что записи относятся примерно к осени 1965 года (см. прим. ниже). Как можно полагать, в это время Шаламов надеялся на еще одну встречу с А.А., но в ноябре 1965 года она попала в Боткинскую больницу, откуда была выписана лишь незадолго до смерти 5 марта 1966 года. О попытке Шаламова навестить А.А. в больнице см. записи в последней тетради.
38 «Княгиня Д.» — княгиня Наталья Борисовна Долгорукая-Шереметева, отправленная в 1730 году при Анне Иоанновне в ссылку вместе со своим мужем. Автор «Своеручных записок», высоко ценившихся Шаламовым (он ставил их в один ряд с «Житием» Аввакума. Ср. запись далее, на л. 31: «Пишет, как Аввакум»). Поэтизированный образ Н. Долгорукой вошел в рассказ «Воскрешение лиственницы» (1966).
39 Заглавие «Черная свеча» Шаламов предлагал Н.Я. Мандельштам для ее «Воспоминаний».
40 Эту мысль Шаламов высказывал в письме к Н.Я. 21 июля 1965 года (ВШ7, 6, 412).
41 Имеются в виду строки «И сосен розовое тело / В закатный час обнажено» из стихотворения А.А. «Земля хотя и не родная…» (1964). Оно было опубликовано в «Новом мире», 1965, № 1. Вероятно, Шаламов нашел здесь ассоциацию со своим стихотворением «Сосны срубленные» (1953).
42 Запись, несомненно, соотносится с известием об аресте Андрея Синявского и Юлия Даниэля в сентябре 1965 года в связи с передачей ими своих произведений за границу. «Рецепт крика», по Шаламову, — решительный выбор подобного пути для писателя, не печатающегося на родине. Одобрял или не одобрял сам Шаламов такой выбор в тот момент, по данной записи судить затруднительно. Вспомним, что к радикальной теории «ледокола», исповедовавшейся Солженицыным, он отнесся отрицательно. Очевидно, Шаламов хотел обсудить эту непростую проблему с А.А. Следует заметить, что публикация «Реквиема» и «Поэмы без героя» за границей произошла с негласного разрешения А.А. (в чем она вряд ли призналась бы Шаламову). Передача Шаламовым «Колымских рассказов» на Запад (через Н.Я. и американского слависта К. Брауна) состоялась в конце мая 1966 года. Впоследствии он глубоко сожалел об этом шаге. См. Есипов В. Шаламов. М.: Молодая гвардия, 2012, 2019. (ЖЗЛ). С. 292–299.
43 «Царь-гриб» — один из сюжетов записных книжек и устных рассказов А.А., символ славы. Подробнее: Гончарова Н. О так называемых «дневниковых записях» Анны Ахматовой — http://ahmatova.niv.ru/ahmatova/kritika/goncharova-o-dnevnikovyh-zapisyah-ahmatovoj.htm. Шаламов, вероятно, слышал о «царь-грибе» у А.А. от Н.Я. Возможно, развивая эту тему, он хотел попутно рассказать об огромных грибах, растущих на Колыме.
44 О деле Иосифа Бродского Шаламов хорошо знал по стенограмме процесса в Ленинграде, сделанной Фридой Вигдоровой, к которой относился с огромным уважением. Ср. его письмо Н.Я. Мандельштам августа 1965 года: «В деле Бродского Ф.В. выступила крупным писателем, вечным защитником и смелым обвинителем всей тупости и черноты, которые несет наше время…». (ВШ7, 6, 422). Позднее, встретившись коротко с Бродским у Н.Я. Мандельштам, Шаламов страшно негодовал по поводу его пренебрежительного отзыва о Ф. Вигдоровой, которая умерла 7 августа 1965 года от скоротечного рака, вызванного во многом ее преследованием за распространение стенограммы процесса Бродского в самиздате и за рубежом. Ср. запись в тетради Шаламова 1966 года: «Бродский, недовольно: «Ну, что такое Фрида Абрамовна? Джинсы поношенные». (ВШ7, 5, 295).
45 Имеются в виду «Воспоминания» Н.Я. Мандельштам, очень высоко ценившиеся Шаламовым.
46 Эпизоды о терроре 1918 года в период деятельности М. Кедрова, описанные в «Четвертой Вологде».
47 Записи в школьной тетради с заглавием на обложке — «Ахматова».
48 См. наш комментарий в начале статьи. Экспрессивный стиль записей позволяет рассматривать их не как хронику, а как набросок художественной прозы (заготовку к воспоминаниям).
49 Фраза, имеющая важнейшее значение для нашего исследования, — согласуется с фразой: «С Анной Андреевной Ахматовой я познакомился в 1965 году…» в очерке «Ахматова».
50 Несомненно, речь идет о стихотворении «Подражание Кафке» («Другие уводят любимых — / Я с завистью вслед не гляжу. / Одна на скамье подсудимых / Я скоро полвека сижу…»), читавшемся А.А. Стихотворение написано в 1960 году, при жизни А.А. в СССР не печаталось.
51 «Наследница» («Казалось мне, что песня спета…», 1958) также не печаталось.
52 Речь идет о пьесе-трагедии «Энума элиш» (второе название — «Пролог, или Сон во сне»), над которой А.А. начала работать в эвакуации в Ташкенте и вернулась к ней в начале 1960-х годов. Пьеса символико-мистериального характера имеет множество злободневных отсылок к сталинской эпохе и биографии А.А. (включая «ждановское» постановление 1946 года). Вероятно, А.А. читала Шаламову эти злободневные фрагменты, включавшие лирические монологи героини. Это она делала не раз и с другими гостями, что представляло род ее ритуальной «пластинки» (о чем свидетельствует Н.Я. Мандельштам в книге «Об Ахматовой»).
53 Сомнамбула — главная героиня пьесы, лирическое alter ego А.А.
54 Фраза вошла в очерк «Ахматова».
55 Очевидно, имеются в виду фотографии и портреты молодой А.А.
56 Ср. в первом стихотворении цикла Шаламова «Стихи к Ахматовой» (1965–1966): «Чуть прищуренный глаз, / Губ излом: / Это жизнь — и рассказ / О былом…» (Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 168).
57 В очерке «Ахматова» Шаламов относит эпитет «молодая сила» прежде всего к стихотворению «Родная земля», которое он оценил раньше как «великолепное» (оно было опубликовано в «Новом мире», 1963, № 1).
58 Очевидно, сборник «Шелест листьев» (1964).
59 К сожалению, из-за неразборчивого слова выше трудно понять, о какой книге или рукописи идет речь. Все версии только гадательны. Присылка «Реквиема» исключается, так как с этим произведением А.А. Шаламов, судя по всему, так и не ознакомился.
60 Вероятно, Шаламов говорил о своем первом маленьком сборнике «Огниво».
61 Сборник стихов Бориса Пастернака (1945).
62 Имеется в виду публикация стихов Бориса Пастернака в «Новом мире», 1965, № 1.
63 Издание Осипа Мандельштама в «Библиотеке поэта» задержалось до 1973 года главным образом из-за огромных текстологических проблем и разногласий по их поводу между Н.И. Харджиевым (которому поначалу была поручена подготовка издания) и Н.Я. Мандельштам. Разногласия завершились в 1967 году полным разрывом между ними, и работа над изданием началась фактически заново. См. Нерлер П. Con amore: Этюды о Мандельштаме. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 672–695. (Гл. «Первый старатель (Николай Харджиев)»).
64 В Париже (по пути из Лондона в июне 1965 года) А.А. все-таки побывала. Ср. пристрастное толкование этой темы Шаламовым в эпизоде «Вишерского антиромана»:
«Я как раз встретился с ней в перерыве между двумя вояжами ее заграничной славы.
— Я хотела бы в Париж. Ах, как я хотела бы в Париж, — твердила Анна Андреевна.
— Так кто вам… Из Лондона и слетаете на два дня.
— Как кто мешает? Да разве это можно? Я в Италии не отходила от посольства, как бы чего не вышло.
И видно было, что Ахматова твердит эту чепуху не потому, что думает: “в следующий раз не пустят” — следующего раза в семьдесят лет не ждут, — а просто отвыкла думать иначе…» (ВШ7, 4, 256). Этот эпизод лишний раз подчеркивает фрагментарность записей Шаламова в тетрадях.
65 Вероятно, диалог Шаламова с самим собой. Перекликается с мыслью о «праве судить» (ниже).
66 Набросок стихотворения «Я автор античный…» (1965). (Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 165).
67 Школьная тетрадь с надписью «Ахматова».
68 Наталья Ивановна Столярова.
69 Имеется в виду статья Е. Осетрова «Грядущее, созревшее в прошедшем» (Вопросы литературы, 1965, № 4), в которой практически не было прямой речи А.А., а содержался пересказ ее творческого пути и планов. В статье анонсировался выход «Реквиема» и «Поэмы без героя» в готовившемся к печати сборнике А.А. «Бег времени» (вышел в августе 1965 года лишь с фрагментами обоих произведений).
70 Очевидно, далее не высказанная прямо Н.Я. мысль Шаламова. Ср. в очерке «Ахматова» о «потребности» А.А. в «болельщиках» и фраза (явно несправедливая): «Ей было бы к лицу быть судьей времени, а хотела выступать подавальщицей мячей в литературных турнирах». (ВШ7, 5, 196).
71 Утрированное злословие, иногда свойственное Н.Я.
72 Записи в школьной тетради с надписью «Ахматова».
73 Дата позволяет уточнить время визита Шаламова и Н.Я. в больницу к А.А. Сама Н.Я., вспоминая этот визит («меня провожал Шаламов, он остался ждать в раздевалке, а я поднялась»), даты не называет. (См. Мандельштам Н. Об Ахматовой / Сост. П. Нерлер. М.: Три квадрата, 2008. С. 117). Эпизод, воспроизведенный Н.Я. на указанной странице ее книги, почти полностью совпадает с записью Шаламова. Визиту в больницу Шаламов посвятил второе стихотворение цикла «К Ахматовой» «Путешествие»: «Как к раковой больной — / Пятьсот предупреждений, / Что где-то за стеной / Томится русский гений…» (Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 169–170). Полностью цикл из четырех стихотворений и комментарий к нему: https://shalamov.ru/library/9/276.html; https://shalamov.ru/library/9/277.html .
74 «Обираться» (простонародное) — непроизвольно обдергивать, поправлять на себе платье, одеяло и т.п. (об умирающем).
75 Н.Я. въехала в однокомнатную квартиру на Большой Черемушкинской улице в конце 1965 года.
76 Ср. в книге Н.Я.: «…Я спустилась к Шаламову в полном ужасе: конец, как быть без нее? Но она, как всегда, сделала то, чего никто не ожидал, — воскресла. Меньше всего этого ожидали врачи, как она мне сказала, уже сидя в коридоре и готовясь переезжать домой» (о первых днях марта 1966 года).
77 В Ташкенте А.А. много болела, в 1942 году перенесла брюшной тиф.
78 Этот тяжелый взгляд Шаламова в минуты его «включения» под влиянием эмоций могли выносить немногие. Недаром Александр Солженицын счел возможным списать такой взгляд на выдуманную им самим «психическую болезнь» своего непримиримого оппонента. Ср. его слова о «безумноватых уже глазах» Шаламова при одной из последних встреч в середине 1960-х годов. (Солженицын А. С Варламом Шаламовым // Новый мир, 1999, № 4).
79 Имеется в виду стихотворение Иосифа Бродского «Мой народ» («Мой народ, не склонивший своей головы…»), написанное в ссылке в Архангельской области. Посвященное русскому народу, оно носит действительно гимнический характер. Вопрос о том, почему поэт не включил его в собрание своих сочинений (как и стихотворение «На независимость Украины», 1992), остается непроясненным. См: Глазунова О. «Нобелевская лекция» Иосифа Бродского: монолог или скрытая полемика? // Нева, 2017, № 12.
80 Записные книжки Анны Ахматовой. М. — Torino. 1996. С. 667.
81 Ср. стихотворение «Мизантропического склада /Моя натура…» (1971). — Стихотворения и поэмы. Т. 2. С. 273.