Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2023
Об авторе | Александр Сергеевич Пятков (4 марта 1993 года) учился в Уральском государственном педагогическом университете на историческом факультете. Служил в армии. Публиковался в журналах «Урал» и «Нева» со стихами и рассказами. Принимал участие в Межрегиональной мастерской АСПИР 2022 года в Екатеринбурге; в мероприятиях, организованных фондом СЭИП. Дебют в «Знамени». Живет в городе Берёзовский Свердловской области.
Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР).
* * *
Рельсы, шпалы, провода,
чёрные заборы;
как бессильны иногда
родины просторы.
Ржев, распутица, Торжок —
шепчешь что попало.
Страшно, боже, хорошо.
Господи, как мало…
* * *
Сырая, одинокая страна
молчит, не признавая расстоянья.
Оглянешься — до осени видна.
И что ни станция, то некое зиянье
широт, необъяснимых долготе,
где правит линия дождя косая.
Но как долга страна, как тяжек свет…
И осени нет ни конца, ни края.
* * *
Я ночью проснулся и слушал.
Слушал дребезжание холодильника.
Слушал ночные поезда
(проходил длинный, как детство, товарняк).
О чём я думал?
Господи, о чём я не думал…
О яблочных зёрнышках,
о зарослях малины,
о занесённом снегом доме в саду.
О дребезжании старого («Смоленск») холодильника.
О длинном, как товарняк, детстве.
* * *
Ты позабудешь этот город старый
и серую панельную общагу,
щербатые косынки тротуаров
и ливень, что вчера приснился, даром
смывающий рисунок с красным флагом.
Ведь всё равно сюда не возвратиться.
И даже, если город станет мною,
и деревом, и облаком из ситца,
парящим над багряною страною.
…и деревом, и облаком, и птицей,
оставшимися в детстве тридевятом.
Ведь всё равно туда не возвратиться.
И ливень тот, который будет сниться
ты позабыл когда-то.
* * *
И вспомнится дыханье за стеной,
претворенное в шорох травяной,
в горошинку разбросанные платья,
крыльца сухое, деревянное распятье.
Душа моя, но что с тобою стало?
Я даже ветра не уберегу
на паперти холодного вокзала,
где родина мне пела и плясала
в берёзовом снегу.
* * *
Река в ночи раскрылась и отстала
от берегов, вот вся и недолга.
Не голь и нищета — тоска и жалость,
не лёд пошёл — шуга.
Но слышно было, как впотьмах трещали
в заставах льды, и полнилась река.
А нам ответной не было печали,
шуга всё шла. Всё шла и шла шуга.
Так, будто бы ещё стыдиться рано
предвестия невидимой беды.
Как будто колокольня из тумана
калязинского стала средь воды.
* * *
Выпорхнул и полетел пакетик
полиэтиленовый. Такой
облачный, прозрачный, это ветер
побежал за дальнею грозой.
Помнишь ли картину, там, где дети
убегали от грозы? Постой!
Позабуду обо всём на свете,
только тополиный пух и ветер.
И пакетик в дымке дождевой.
На приозёрном кладбище
После дождя не вспомнишь тополя
на этом месте незнакомом,
где рифма подходящая — земля —
их наклоняет к небосклону
озёрному. Что видится? — печаль
— сказать пытаюсь.
И слово вспоминаю — жаль —
прощая и прощаясь.
И бабочка над озером летит,
но алфавит ещё не знает.
Вчера прошедший дождь его смывает
с крестов и плит.
* * *
Пустой, уже почти осенний день.
Дожди, дожди, дожди, и всё на этом.
Ты мокрую рубаху на плетень
накинешь. После скажешь: здравствуй лето!
Хотя сказать хотелось бы: прощай!
Да только вот язык не повернётся.
Мне лета уходящего не жаль.
Но бабочка с утра в окошко бьётся.
* * *
Сад выветрен и пуст. И грустно, одиноко
бродить среди земли, распахнутой дождём
над Камою-рекой, раскрытой птичьим оком
в невыстеленный снегом осенний окоём.
Черёмуха и клён. Черёмуха. Рябина.
Уже не различу твои вчера следы,
но имя промолчу и выдохну: Марина —
над пасмурью воды.
Последний листопад. Оглянешься — последний.
Успей дособирай, но столько утекло
дождей в траву стрекоз, что не зацепишь бреднем
размытое стекло.
Ни боли, ни стыда, а только остаётся
такая тишина, что слово протяни,
дотронешься рукой. Черёмуха смеётся
в случайный снегопад, дотронувшись земли.
* * *
Ну, вот и день закончился вчерашний.
И у подъезда пьяный на скамейке
заснул, заблудшую печаль отдавший
за сто рублей и шитую копейку.
Поллитра что? — когда весь небосклон
заполнен в август тянущимся летом.
А мой сосед выходит на балкон
и медленную курит сигарету.
* * *
Марине
Напомнил мне болиголов
веснушки на лице твоём.
Посмотришь в поле — сколько слов
сокрыто в нём…
Как звать траву, в которой ты
нашла разбитое стекло?
…и остаётся от травы
веснушка, чёрточка, скажи
какое слово, сло…
* * *
Ноябрьский свет не повторяешь наизусть,
но чай в стакане остывает.
Такая долгая страна, и снег — и пусть…
Такая долгая страна, страна большая.
Так необъятна, неохватна эта даль
на сотни лет — где остаётся
твоя бессонная, ленивая печаль
в ночи замёрзшего колодца,
далёкой станции ночные огоньки
под утро снегом выстилая.
Проснёшься — берегом заснеженной реки
такая долгая страна, страна большая…
* * *
Там, где от края и до края
под тёмной тяжестью листвы
лежит земля и замирает,
не поднимая головы;
и глушь — на сколько километров —
отсюда видеть не дано,
не просыпается от ветра
ночного, бьющего в окно.
Как в той осенней, одинокой
моей отчизне — стороне,
где заплетает крест осокой
и прорастает в первый снег;
где след теряется случайный
садов, остывших на окне,
на запустении трамвайном,
дарованном однажды мне.
Где я когда-нибудь проснусь,
и ни смородиной единой,
ни летней пылью обернусь —
рябиной.
* * *
Россия осенью видна,
что мгла в тумане расстоянья.
Проснёшься вдруг, и ото сна
горчит нездешнее сиянье,
в котором снег и на миру
летит подкошенный, не тая.
И я никак не разберу,
что здесь за станция такая.