Ольга Седакова. О русской словесности. От Александра Пушкина до Юза Алешковского
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2023
Книга поэтессы, переводчика, литературного критика Ольги Седаковой собирает и систематизирует все эссеистические работы, монографические материалы автора, написанные и, судя по всему, скорректированные в разные годы ее творческой активности.
Хронологический срез рассматриваемого исследовательского анализа — буквально от Пушкина до Алешковского. Но здесь легко обмануться. Седакова подвергает скрупулезному анализу вовсе не прошлое. И весь событийный ряд книги для нее — не воспоминание, а, скорее, видение, явление. Пушкин, Некрасов, Шварц, Губанов, Алешковский говорят как бы ее устами, используя инструментарий современного языка. И Пушкин, и Алешковский, в пределах внутреннего эйдоса Седаковой, — это один текст. Одна рукопись, которая не горит. А что не горит, то живо и действенно. Таким образом, мы имеем дело не с мертвой книгой кабинетного ученого, а с живой тканью отечественного литпроцесса.
Каково место этой живой ткани в современности? И вообще, что эта современность из себя представляет? Седакова не дает на эти вопросы различимого ответа. Напротив, по мере знакомства с книгой у читателя могут возникнуть новые и куда более острые. К примеру, насколько вообще необходимо для адекватного и объективного понимания нынешнего литературного бытования детальное рассмотрение и подробное изучение такого явления, как 1970-е годы? А откуда это богатое именами и направлениями десятилетие берет свое историческое начало? Ольга Александровна утверждает: исходная позиция здесь — контекст, связанный с написанием и последующей презентацией Виктором Кривулиным стихотворения «Я Тютчева спрошу…». И тут же опровергает эту точку зрения, констатируя, что если Кривулину и довелось породить нечто поколенческое, то исключительно в философской проекции восприятия. Лирическую же почву, модель поведения и осанку этой эпохе сконструировал в большей степени «Рождественский романс» Бродского.
В конечном итоге, мы выясняем, что исчисление заветной современности, с одной стороны, напрочь лишено смысла и фактически отсутствует — с другой. Современность — это то, что было. А если уж нечто произошло, то оно полноценно, не терпит по отношению к себе категорий прошедшего времени, не проходит. И всегда, и везде есть! Напрашивается еще одно следствие: мы читаем и проживаем летопись современности как проявление вечной сиюминутности (парадоксально, но так). Однако перед нами не индифферентная фиксация, не пассивная документальность, а осмысление, осознанное усилие во времени, которое у Седаковой синонимично вечности.
Ольга Александровна раскрывает смысл литературного архетипа. Особенно ценны в этом отношении ее монографические эссе о Пушкине, представленные в полном варианте в начале книги. Она анализирует Пушкина подлинного и тень Пушкина, подобно тому, как это делал Ходасевич в работе «Поэзия ниже нуля». Только Седакова менее эмоциональна и более объективна. На примере Пушкина она подвергает глубинному изучению феномен изящности авторского почерка. Изящности не в смысле красоты и эффектности, а, скорее, специфики и своеобычности древнерусского наречия. Вот что она, в числе прочего, пишет: «Изящество пушкинского гения может показаться совершенно чужеродным российским пространствам, если не помнить о древнерусском языке, в котором “грубость” — означала “все дурное”, “грех”, а “изящный” значило “превосходный”: воинъ изященъ…».
Любопытно, что в разделе, посвященном творчеству и личности Юза Алешковского, Седакова вновь внедряет в повествование этот термин (в наилучшем смысле его эксплуатируя): «изящный». Тем самым Ольга Александровна постулирует идею о ментальной сходимости текстов разных авторов (разных не только по стилистике, но и по времени их созидательной активности). Нам явлено одно органичное целое, при всей автономности его составных частей.
Тем не менее не следует думать, что Седакова сформировала пусть и живое, но «попсовое» пространство, в котором каждая титулованная звезда с такою же точно титулованной звездою говорит и все это созвездие только и делает, что ежечасно раздает друг другу красивые тосты. Нет! Вообще, Ольга Александровна бережно и аккуратно относится к идее перманентной зависимости художника от культурного контекста. Контекст может выстроить адекватную для художника модель поведения. И лучше бы художнику эту модель воспринять и перенять. Но контекст (та самая живая ткань) не должен обучать художника письму, быть для него чем-то вроде стилистического пособия.
Свобода фантазии художника выше любых рамок и любого контекста. Подлинный художник, безусловно, воспринимает постулаты, но слепое следование им, по меньшей мере, не входит в его сверхзадачу. Неслучайно в заключительной главе книги Седакова пишет об оригинальности письма Елены Шварц, при всей ее безграничной любви к «многоязычию» (как в буквальном, так и в контекстуальном смысле): «Елена Шварц рано — похоже, с самого начала — заговорила своим голосом. Я не знаю ни одного ее школьного или подражательного стихотворения. В первых же известных мне стихах все на месте: ее голос совершенно свободен, ее пестрый и отчетливый словарь собран». И действительно, перед нами ярчайший пример уникальности. Шварц, которая в оригинале цитировала Горация и наверняка страдала от перечитанности мировой классикой, тем не менее сохранила и приумножила в своем творчестве свободу фантазии художника. Мировая классика не помешала ей творить «колдовство» (немного позже она напишет: «Пришло мне время колдовать»).
Но мы так и не приблизились к главному. Какое место в отечественном литературном процессе будет отведено книге Седаковой? Читабельна и рентабельна ли она для основной массы наших замечательных коллег по перу? Не знаю. И не думаю, что такие вопросы имеют большое значение. В конце концов, кому надо, тот все и всех заметит, опознает и канонизирует. На мой скромный взгляд, по-настоящему ценный продукт созидания не нуждается ни в рентабельности, ни во всем прочем, что составляет стержень сетевого маркетинга. Книга есть — и этим права. Что же касается новой работы Ольги Александровны, настоятельно рекомендую к прочтению всем любящим литературу и всем, кто не мыслит себя вне рамок творческого бытия.