Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2023
Заметный ажиотаж вызвала у екатеринбургской публики выставка «Театр Надежды Ламановой», работавшая в Свердловском областном краеведческом музее с 10 марта по 9 июля этого года. На закрытии состоялась читка пьесы Николая Коляды «Две капли “Коти”», написанной в марте под впечатлением от экспозиции и личности «кутюрье всея Руси». Любопытно, что 16 апреля закрылась выставка «Ламанова. Русский дресс-код» в московском парке «Зарядье», также инициированная Музеем МХАТа, обладающим внушительной коллекцией созданных ею платьев. Почему, по слову Мандельштама, «ветер истории» раскрыл сегодня именно эти страницы? Только ли в столетии уважаемого театрального музея дело?
Кроме него, в екатеринбургскую выставку свою лепту внесли Музей кино, Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, Школа-студия (институт) им. Немировича-Данченко. Отдельные вещи — из личного собрания Татьяны Войтеховской. Со стороны МХТ куратором была Марфа Бубнова, со стороны экспозиционной команды Краеведческого музея — Светлана Корепанова и Владимир Быкодоров. «Театр Ламановой» занял три зала на третьем этаже исторического особняка купцов Поклевских-Козелл. Здание никогда не подвергалось масштабной реконструкции и частично сохранило ауру XIX века, что общему впечатлению от экспозиции пошло, скорее, на пользу, будучи деликатно использовано. Зритель поднимался по небольшой лестнице в ее замкнутый отсек и сразу в перспективе видел несколько «ламановских эпох».
Зал, отвечавший за детство и юность Нади (родилась в 1861-м, в год отмены крепостного права) в Нижегородской губернии, украшали гимназическая пелерина, тальма, ротонда, швейные принадлежности того времени — в застекленных витринах, по стенам — старинные виды местности и картинки быта, увеличенные до размера баннеров. Тут же цитаты из дневника Ламановой о не самом богатом (дворянская семья обеднела, имение продали), но счастливом детстве, о любящих и любимых родителях, о «баловстве рядом с усердной учебой». О том, как в 11 лет, стараясь понравиться «обожаемому втайне» молодому человеку, будущий «гений русской элегантности» стала следить за своими нарядами, манерами и походкой, как в 15 роман Чернышевского «Что делать?» открыл ей «окно в широкую жизнь», показав возможности и перспективы «женской самостоятельной работы».
В соседнем зале, в уголке «карьерного расцвета» при императорском дворе с помощью манекенов, отрезов ткани, мебели эпохи ампир был воссоздан уголок дорогого особняка на Тверском бульваре, заработанного Ламановой своим трудом. На стенах, декорированных под дорогие обои, успех «взвешивали» в цифрах — 300 мастериц, баснословные суммы за наряды. Эта небольшая выгородка соседствовала с другими ее «театрами»: одеждой советского периода и работами для кино. Тут вместо цитат говорили плакаты и кадры: на трех мультимедийных экранах, вмонтированных в коллаж из черно-белых фотографий, нон-стопом крутились «Аэлита», где Ламанова одевала марсиан; «Цирк», где «из пушки в небо» Любовь Орлова «уходит» в образцово стильном и очень смелом по тем временам наряде; «Александр Невский» с древнерусскими мотивами в одеждах княжеского воинства Сергея Эйзенштейна, называвшего Надежду Петровну «Станиславским от костюма».
Советский отсек, центр которого занимал подиум с реконструированными моделями в бело-черно-красной гамме, образчиками рабоче-крестьянской моды, и сегодня поражал актуальностью. Над доступной одеждой массового назначения — хоть сейчас надевай и на улицу — Ламанова трудилась в Мастерских современного костюма при художественно-производственном подотделе ИЗО Наркомпроса, которые организовала и возглавила с помощью Луначарского. Возможно, екатеринбургскую публику, чувствительную благодаря архитектуре исторического центра к конструктивизму, подкупили именно идеи этого направления, заложенные Надеждой Петровной в основу нового модного стиля.
Сегодня история Ламановой рассказана кураторами и читается зрителями не только как история успеха очередной селф-мейд-вумен. Не в последнюю очередь публика примеряет на себя ее жизненный выбор, как драгоценную материю пробует на ощупь ее стойкость. Как эта женщина нашла в себе силы, лишившись всего, не уехать из России? А выйдя с помощью жены Горького после нескольких месяцев сидения в Бутырке, снова начать работать на государство? «Революция, — писала она, — изменила мое имущественное положение, но она не изменила моих жизненных идей <…> Сделать одежду целесообразной и красивой — значит сделать жизнь широких слоев населения тоже более удобной и красивой. Об этом я думала с ранних лет».
Финальный зал, о последних годах работы Ламановой с МХТ, позиционировал ее прежде всего как большого художника. «Анна Каренина» Немировича-Данченко (1937): пеньюар Анны, платье Анны синего бархата, платье Бетси Тверской. Костюмы из «Безумного дня, или Женитьбы Фигаро» (1927), «Отелло» (1930), «Мольера» (1936). Цитаты на стенах: «она себя никогда не повторяла», «работала с материей как скульптор». Немирович-Данченко признается, что дамские туалеты на Андреевой, Книппер и Лилиной «были для публики большей притягательной силой, чем сама пьеса». Динамика взаимоотношений со Станиславским тоже была отражена на выставке: вот он объясняет в письме А.Я. Головину, что для воплощения его замысла нужна только Ламанова, большая художница, которая при виде его эскизов «вспыхнула настоящим артистическим горением», пишет о ее незаменимости, гениальности и чутье, восклицая браво и бис. А вот не преминет сообщить, что «все таки Ламанова содрала с бедного МХАТ».
Николай Коляда в пьесе «Две капли “Коти”» — фантасмагории, где незадолго до смерти в 1941 году 80-летняя Ламанова встречается, как Моцарт и Есенин, со своим Черным человеком, стукачом из НКВД, пришедшим заказать костюм, — делает акцент на психологии Художника с большой буквы, спорящего с самим Богом, пытаясь человека улучшить: «Я умела выворачивать душу, прекрасную душу человека, наизнанку, и показывала всем: человек прекрасен. Показывала человека изнутри». Поднимает он вопрос и об эмиграции, и о России: «Но не пожалела, что тут осталась. (Пауза). Я думаю вот что: царицу и царя я видела, одевала их, революцию я видела, потом был голод в двадцатые, а я одела всю Россию, ну, не Россию, а элиту ее, определила моду, как пафосно написали в одном журнале. Да, из дерюги и старых полотенец я придумала новый образ России, и я это понимала и понимаю. Была Первая мировая — и я ее пережила. Была революция — и ее пережила. Потом было еще и еще что-то — то ужасное, то прекрасное, но я всегда всему умела радоваться».
«Меня не надо снимать в кино, не надо писать мое имя на афише… Я счастлива со своими тряпочками. Поливала в моем саду цветы и растила их. Красивые были цветы. Увяли. Но корешки остались, и когда-нибудь они снова взрастут, и снова будут цветы мои по всей России. Будут. Я верю».
Что ж, роль Ламановой на большой исторической сцене снова востребована.